Бог одержимых - Владимир Яценко

   - Думаю я медленно и редко, - признался я. - Но если вы о нашей ситуации, то самое время вернуться в рубку и послушать, что скажет компьютерный переводчик. - Я взглянул на часы. - Кроме того, он уже полчаса "слушает", что там, у Шахтияра на корабле делается...

   Мы с Лукичом убрали на кухне и вернулись в рубку. Я с облегчением вытянулся в пилотском кресле, а Лукич пристроился на комингсе в дверном проёме. Мне стоило больших усилий, чтобы сдержаться и не предложить ему поменяться местами. Как он там может сидеть?

   Комп и в самом деле дешифровку закончил, но толку к нашей ситуации это нисколько не прибавило.

   На корабле-захватчике, кроме Шахтияра, была женщина. Вот эта парочка и составляла весь экипаж наших обидчиков. Причём, какая парочка! О нас - ни слова! Женщину звали Лин. И все их разговоры сводились к темам: что и сколько будет Шахтияр кушать на обед, ужин и завтрак. Как Шахтияру спалось, и нет ли у него претензий к тому, как уложены у Лин волосы. Какой именно массаж выберет сегодня Шахтияр, и, наконец, какую именно позу предпочтёт Шахтияр в любовных ежевечерних состязаниях со своей возлюбленной Лин...

   Я немедленно не выключил воспроизведение только из-за понятного ступора, в который попал после первых же слов. Потом я пришёл в себя, украдкой взглянул на Лукича и всё-таки выключил...

   - О, великий Шакти! - прошептал Лукич в наступившей тишине.

   - Только этого не хватало! - сказал я. - Нас остановил самовлюблённый кретин!

   - У неё ангельский характер, - заметил Лукич.

   Я собрался с духом и включил вновь:

   - ...ванна с лепестками роз, мой повелитель. Надеюсь температура воды...

   - Лин, хватит, - обрывает сладкие речи мужественный Шахтияр. - Ты отремонтировала кремальеру замка хозотсека? Сколько раз повторять...

   - Конечно, мой возлюбленный. Ты просто по привычке не в ту сторону откручивал...

   - Так что, сложно было сделать так, как я привык?..

   - Я переделаю...

   Я вновь выключил. Вырисовывалась невесёлая картинка: деспот-солдафон Шахтияр и юная рабыня, с которой обращаются по-скотски. Кроме того, невольница работает на полставки бортинженером, которого, невзирая на блестящую работу, унижают мелкими придирками. Я не выдержал и опять включил:

   - Ладно, заткнись! Я буду спать... - кратко изложил свою версию галантности мужественный Шахтияр.

   - Да, мой господин, - откликнулась Лин.

   Я выключил.

   - Может, ещё послушаем? - забеспокоился Лукич. - Вдруг они именно сейчас скажут что-то важное?

   - В постели? - с сомнением переспросил я. - Думаю, будет лучше идти спать. А завтра... завтра, конечно, послушаем. Быть такого не может, чтобы эта парочка не обсудила между собой нашу дальнейшую судьбу...

   Мы разошлись. Он - в спальню. Я - в кают-компанию.

***

   Не спалось. Болели мышцы, израненные гравитацией; болела голова от избытка впечатлений; болело сердце от потери баржи. Кругом я видел только проблемы. Заурядный рейс превратился в какой-то фильм ужасов с весьма вероятным летальным исходом. И не было выхода. Если корабль Шахтияра и в самом деле какое-то секретное оружие военных, нас могут задержать надолго. А с учётом стоимости руды... зачем им вообще оставлять свидетелей? Сбросить на Юпитер и концы в воду... Или что там? В водород...

   Примерно через час я сдался. Лёгкой победы в борьбе с бессонницей не получилось, и я отправился на кухню. Сварил кофе, добавил пакетик сухого молока, прихватил тюбик со сгущёнкой и направился в рубку, чтобы немного "погонять" компьютер - поупражняться в земной полилингвистике.

   Дойдя до пилотской, я остановился - за дверью кто-то разговаривал. Вот дела! Я только собирался поискать среди языков Земли что-то общее с речью Шахтияра, а старик уже нашёл общий язык с его подружкой! Напряжение этого весьма хлопотного дня вылилось в очередной приступ ярости и злобы.

   Я был в бешенстве.

   Дед вошёл в рубку без разрешения!

   Этот старый дурак сидит в МОЁМ кресле!

   Эта реакция была настолько непривычна для моих поведенческих рефлексов, что меня на несколько минут будто парализовало. Я не мог сдвинуться с места!

   Это было ещё одно звено в цепи случайностей, которая, в конечном итоге, перевернуло наш мир. Ко времени, когда я вновь обрёл способность двигаться, до меня начал доходить смысл беседы, невольно подслушанной у дверей собственной рубки.

   - ...Это, по меньшей мере, странно! - басил Лукич.

   - Только так, - мелодично откликался на его недоверие нежный девичий голос. - Мужчина - хищник, охотник. Он упорядочивает окружающий мир. Приводит его к состоянию, при котором женщина и потомство могут без опаски выходить из пещеры. Женщина - хранительница очага и мира внутри жизненного пространства, объём которого обеспечивает мужчина. С этой точки зрения, мужчина - лишь инструмент женщины. Инструмент, о котором нужно заботиться...

   - Но эти отношения не могут не развиваться. Где пещеры, а где мы? - упрямился Лукич. - "Хорошее" для троглодитов, не может быть "хорошим" для цивилизованного общества. Свобода - это здравый смысл, совесть и равноправие сторон. Женщина и мужчина - это, прежде всего люди...

   Ещё минута, - и я тяжело опустился на пластик пола перед дверью. Присел и привалился спиной к переборке. Там, за дверью, старик витийствовал, обольщая юную деву. Временами она весьма пикантно хихикала, а он вторил ей солидным, уверенным смехом. Беседа шла о чём угодно: о равенстве полов и половом шовинизме, о цветах и пчёлах, о дожде и радуге...

   Весь этот бред почему-то вносил в душу спокойствие и умиротворение. Я допил свой кофе с молоком, отставил в сторону чашку, расслабился, задремал, а спустя какое-то время заснул...

***

   В восемь тридцать по бортовому времени мы завтракали.

   Лукич сиял, но многословием не баловал. У меня ныло и болело тело. Тошнило. Кружилась голова. Я понимал, что это последствия резкого перехода от длительной невесомости к земному тяготению. Но облегчения это понимание не приносило. Кроме того, поражала стойкость старшего товарища. Лукич никак не выдавал собственной слабости, зато всячески поддерживал меня в моей немощи.

   Он опять хозяйничал на камбузе. Я не возражал. Надо отметить, что моя стряпня, безусловно, и беднее по ассортименту, и хуже по качеству. Сегодня было картофельное пюре, тонкие ломтики отварной говядины, обжаренные в арахисовом масле, фруктовое желе и сок.

   - Как спалось? - чуть насмешливо спросил Лукич.

   Я так и не решил, стоит поднимать скандал из-за его вторжения в рубку или нет. Поэтому доел, выпил свой сок и только потом осторожно ответил:

   - Это зависит от того, что вам удалось выведать у подружки Шахтияра.

   Он усмехнулся, но ответил замысловато:

   - А вы на что-то надеялись, капитан?

   Ответ мне не понравился. Помимо уклончивости в нём ясно слышалась агрессия и превосходство.

   - Я надеялся, что мы в одной команде, Лукич, - сказал я. - Если мне не изменяет память, нас вчера обстреляли, баржа с рудой вот-вот войдёт в метеоритный пояс, а нас, вдобавок, буксируют в неизвестном направлении.

   - Давайте не будем горячиться, капитан Коган, - остановил меня Лукич. - Ситуация не простая, но перспективная.

   - Перспективная?

   - Конечно. К примеру, что бы вы хотели от жизни?

   - Ха! - это был очень простой вопрос. - Вернуть баржу и получить такой вектор ускорения, чтобы вернуться на утверждённую траекторию ...

   - Будет, - легко согласился Лукич. - Может, ещё что? Подумай.

   - Это вы у своего Шакти попросите? - не удержался я.

   - Всё, о чём я просил, Шакти мне уже дал, - спокойно сказал Лукич. - Теперь речь идёт о тебе. Что выберешь: нижайше попросить или остаться ни с чем, но гордым?

   Я вздохнул. Путалки со стариком здорово отвлекали от проблем и головной боли.

   - Свой корабль хочу, - сказал я. - Такой, как у нашего сердитого друга. Дайте, пожалуйста. Хочу корабль, как у Шахтияра.

   - Будет, - ещё раз повторил Лукич.

   - "Будет, будет..." - передразнил я его. - Ладно. С психотерапией покончили. Как прошла беседа с девицей?

   - Это не "девица", - возразил Лукич. - Это компьютерная программа, специально разработанная для "дальнобойщиков". Чтоб не свихнулись в дальнем одиночном полёте.