Мятежный дом - Ольга Чигиринская

Лучи прожекторов глайдера метались теперь совсем рядом — но драйвер не решался опуститься ниже, боясь, что не сладит с управлением и врежется в тросы-растяжки «моста самоубийц». Цепляясь за скалу в момент подъема воды и давая себя нести в момент отката, Дик отыграл еще метров тридцать.

То есть, ничтожно мало.

Когда это вода успела так остыть, ведь всего каких-то три недели назад было можно спокойно купаться? Двигаться, двигаться — только движение согреет и спасет. Плыть в порт, к стоящей под погрузкой «Юрате». Будет облава, теперь точно будет, но навега — это место, где можно боевого морлока спокойно спрятать, не то что щуплого подростка…

Юноша помнил, у какого именно причала грузится «Юрате» — но срезать путь напрямик через бухту было нельзя: глайдер продолжал барражировать над водой. А крюк вдоль берега увеличивал расстояние почти втрое…

«Хватит этой дурной геометрии», — сказал синоби. — «У тебя одна дорога, и ты либо выдержишь ее, либо нет. В самом худшем случае ты вернейшим способом удерешь от них всех — раз и навсегда, верно?»

Дик прикинул расстояние. Порт, ярко освещенный и полный движения, казался таким близким. До первой навеги, ожидающей очереди к погрузке — не больше ста метров. Обманчиво мало. Кажется — оттолкнись от берега, и очень скоро будешь там, спрячешься под шершавым бортом… Нет, нельзя. На открытую воду нельзя.

Глайдер, сделав разворот, снова прошел под мостом. С другого конца порта плыл второй, между шинами антигравов метались молнии.

Дик перемещался вдоль скалы к погрузочному причалу длинными рынками, задерживая воздух в легких, пока он не начинал жечь. Выныривал, выдыхал угли — и вдыхал ножи. Холодный осенний воздух не терпел попыток пить его понемногу. Он требовал — пей меня залпом, как «швайнехунд». А потом терзал гортань.

Границей порта был крючкообразный мыс с маяком и длинным волнорезом. Там берег опускался. Дик мог бы выбраться из воды и пересечь мыс бегом («Под маяком темно», гласит молва) — но устоял перед соблазном, и правильно сделал: над мысом глайдер завис минут на пятнадцать, не меньше.

Теперь над акваторией грузового порта их было целых четыре… Дик перебирался от камня к камню, рассаживая колени и уповая на то, что его голову примут за еще один поросший водорослями булыжник.

Через волнорез он все-таки переполз и бухнулся в воду с другой стороны. Здесь волнение было потише, и Дик достиг первой навеги гораздо быстрее, чем рассчитывал. Но, уцепившись наручниками за зубья якорной цепи, понял две вещи: он замерз почти до потери чувствительности и устал почти до потери сознания.

Он посчитал причалы — «Юрате» стояла у четвертого. Между ней и Диком были еще две навеги — и сектора открытой воды метров пятьдесят шириной, чтобы навега могла спокойно развернуться и уйти после загрузки.

Каждая навега — длиной за двести метров, пришвартована десятью якорями с бортов. Это совсем немного, сказал себе Дик. Шестнадцать коротких заплывов и три не очень длинных.

Судорога схватила его на середине последней навеги. Он не запаниковал — и поэтому не погиб. Нырнув, упер стопу в цепь наручников — хорошо, что они есть, одеревеневших рук он не чувствовал — и потянул, что есть силы.

Прошло. Хотя Дик знал, что это временный эффект — но прошло.

Снова схватило в нескольких гребках от якорной цепи «Юрате». Дик повторил фокус, разрешив себе кричать — под водой. Добрался до якорной цепи и повис, отдыхая.

Борт навеги имеет одиннадцать метров в высоту. Якорный клюз — на высоте девяти. Дик понятия не имел, пролезет в него или нет. Других вариантов все равно не было.

Он плохо помнил, как полз. Это был какой-то невнятный кошмар, очень похожий на порку в глайдер-порту: мучаешься и мучаешься, не зная, когда все это кончится, но избавление купить ничем нельзя — только в этот раз он сам был себе мучителем; сам перебрасывал наручники каждый раз на новый зубец цепи — и сам не давал ноге соскользнуть, чтобы тело наконец упало в воду и там навсегда успокоилось. О барражирующих над портом глайдерах Дик уже не думал. И когда вполз животом на кромку клюза — не почувствовал никакой радости. Протащил себя вперед еще немного — и ссыпался на пол мокрой кучей тряпья.

Он отдыхал совсем недолго — холод можно было разогнать только движением. Он пополз на четвереньках к двери — то есть, к той стене, где по его расчетам должна быть дверь.

Хотя бы в этом он не ошибся. — дверь оказалась на месте. Не было ручки. Сенсора. Чего угодно, чем она открывалась бы. Дик ткнулся в не лбом, постучал скованными руками.

В клюзе было темно, над головой бухали сапоги и слышались голоса. Цепи от качки то провисали, то снова натягивались — и громыхали о борт. Нет, наверху его никто не услышит.

А внизу? Там должно быть относительно тихо — машины-то не работают.

Он сел на пол и поискал подходящий ударный инструмент. Сослужившие не одну службу наручники не годились: неудобно стучать сидя. Пояс отобрали пираты. Что еще?

Ремень. На котором держатся штаны. И магнитная пряжка.

Дик отогрел пальцы во рту и сумел расстегнуть ремень. Намотал на руку, чтобы пряжка краем выступала из кулака и не выпала, даже если рука разожмется. Сел поудобнее, сгруппировавшись, чтобы между коленями и грудью зародилось хоть какое-то тепло. И начал стучать древними, почти как мир, сериями: три коротких интервала — три длинных — три коротких.

Был ли этот стук причиной, или кто-то заметил Дика на цепи, или просто клюзы время от времени проверяли — но юноша не успел наскучить своим занятием. Дверь открылась. На навеге любой автомат могло заклинить, а от этого зависели жизни. Автоматике не доверяли, поэтому дверь открывалась вручную — и только снаружи. Свет, упавший было в стальную конуру клюза, тут же померк: его загородили сразу трое — все в мокрых плащ-накидках и визорах.

— Вот это номер, — сказал один. — Эй, парень. Выбирайся.

Дик выбрался — и снова осел на пол, уже в коридоре.

- 'Ривет, — сказал он. — 'не нужна Хельга. 'вас всё ещё нани'ают?

Самый высокий из трех отбросил капюшон и поднял визор. Дик понял, что шутка у него вышла плохая.

Над ним стоял Торвальд.

Глава 7

Чёрная карта

— Извините, если я рассердил вас. Меня зовут Йонои Райан, но на Картаго я известен как Суна Ричард.

Я родился на планете Сунагиси, и был ребенком, когда гвардия Рива сожгла мой город вместе с теми, кто в нем жил.

За что? Я пытался найти объяснение в ваших хрониках — и узнал, что правительство станции Сунагиси заключило с вами союз, а население планеты начало против вас войну и попросило помощи у Империи. Вы назвали это предательством и Ложью. Слово Ложь вы пишете с большой буквы и объявляете главным злом.

Получается забавно. Я был ребенком и я не помню никакого договора и никакой клятвы между нами и вавилонцами. Я помню только голод и страх. Голодать я должен был потому, что наше правительство обязалось кормить вашу армию в войне с Кенан. А бояться — потому что вы, защищая свой тыл, не разбирали, кто вам подвернется. И недавно я узнал, что это все ради духа Клятвы. Ради того, чтобы никто не смел нарушать союзных обязательств.

Я считаю, что правительство заключило его обманом и той самой Ложью, которую вы ненавидите. Но не хочу разбираться, как в одной голове примирить то и другое. Я не вавилонянин.

Это все говорится не затем, чтобы вы пожалели меня. А затем, чтобы вы задумались: что такое прославленная вами Клятва, зачем она нужна и главное — как у вас получатся ее соблюдать. Наша вера в Господа, наша империя — по-вашему, стоит на Лжи, и поэтому с нами не может быть союза, который вы называете Клятвой. Но я так и не разобрался, читая ваши хроники, на чем стоит ваша Клятва? Я искал её, спрашивал людей — и нигде её не нашел.

Как я вообще оказался на этой планете? Слушайте. Ради того, чтобы воссоединить свою сестру Лорел Бон и ее дочь, сеу Элисабет О'Либерти, ваш тайсёгун послал в Империю шпиона. Синоби Морихэя Лесана. Ему удалась его миссия. Попутно он прихватил в плен мою леди-суверена и ее маленького сына. И меня заодно — как пилота.

Именно он инициировал меня до Картаго — поверьте, я об этом не просил. Но после этого по вашим законам я должен был стать вашим пилотом или умереть. Так я второй раз в жизни нарушил ваши законы — о которых ничего не знал и знать не хотел.

В третий раз я нарушил их, когда убил Лорел Шнайдер. Я знал, что это преступление — против более важных законов, чем ваши. Я понес за него казнь, и если кто-то хочет меня за это убить до конца — то пускай. Сопротивляться буду, потому что у меня здесь незаконченные дела и умирать, пока не закончу, не хочу. Но не обижусь.

Обидно другое — рассуждая без конца о Клятве и Лжи, вы сами без конца нарушаете Клятву и лжете.