Король-Беда и Красная Ведьма - Наталия Ипатова

— Еще раз, — сказала девушка так равнодушно, словно и не от себя отводила угрозу, — полезете к кому бы то ни было сильничать, останетесь вовсе без мужеской силы. Засохнет на корню. Это заклинание. Все, — она обвела взглядом потрясенные лица деревенских парней, свято веривших во всемогущество Зла, — услышали?

Издав жалкое нечленораздельное блеяние, которое она милостиво согласилась зачесть за согласие, неудачливые насильники посыпались с пригорка вниз, и уже оттуда, потрясая кулаками, выкрикивали смятые расстоянием и противным ветром угрозы пустить ведьме огненного воробья под стреху. Непонятно, что напугало их больше: змея в ее руках или то, как им внезапно расхотелось.

Оставшись на склоне победительницей. Ара сжимала и разжимала кулаки. Она даже была слегка разочарована тем, что все произошло так легко. Она бы хотела сделать им что-нибудь похуже, но они не дали повода.

— Вот, — сказал Хаф, которого она поперву, в пылу не заметила, — они там будут точно такие же. Только у меня твоей силы нет. Я так понял, сделать с тобой что-то этакое… на что не станет твоего согласия… достаточно затруднительно?

— Выходит, так, — бросила она сквозь зубы.

— Тогда тебе тем более тикать надо, — сделал он неожиданный вывод уже ей в спину. — Ты так засветилась, что пуще не надо. Как бы впрямь вашу хату не подпалили. Себя не жалеешь, мать пожалей. На старости лет по миру ее пустишь. Не стоит недооценивать силу людского страха.

Он был прав. И он был прав тысячу раз, и жизнь тысячу раз доказывала ей его правоту. Она обладала немереной силой, но сила страха многих людей превосходила силу любого волшебства. Нет ничего проще, чем куче перепуганных истериков совладать с одной беззащитной ведьмой.

Бросив Хафа, где он стоял, она размашистым шагом направилась домой. Было бы разумно предупредить мать и получить от нее какой ни на есть дельный совет.

Та сидела за столом одна, во главе, неподвижно, как глыбища, и такая же холодная или, может быть, остывшая, когда Ара возникла в дверном проеме, наполненном светом. Увидела бы Ара себя — понравилась бы. Босоногая, тонкая, быстрая, как ласточка.

— Мама, — начала она с порога и услыхала с порога:

— Я не мать тебе.

Странно, но она ничуть не удивилась, даже внутри себя будто знала об этом всегда.

— Для того чтоб такой, как я, родить такую, как ты, впрямь с самим чертом блудить надо. Да он таким, как я, видать, не предлагает.

— Пуганула я их. Кажется, слишком.

— Слышала уже. Болтают о тебе поболе, чем о завтрашней вербовке. Вот погоди, решат они сейчас что-нибудь одно на всех, а там уж нам не поздоровится. Обеим.

Перед тем как войти, Аре казалось, будто она способна стереть с лица земли весь Дагворт, но пока стояла она перед матерью, сила и решимость ее убывали.

— Я ж не виновата!

— Я виновата! Я тебя взяла. По корысти да по большому страху. Да еще думала, от тебя прок какой будет. Не от добра доброе дело сделала, так что и добра от тебя ждать нечего. Сядь, расскажу, как было, что ты есть такое, заклятая на кровь душа. Может, в жизни пригодится.

Ува сломалась. Надтреснула, как старый кувшин. Груз напряжения, страха, всеобщего отчуждения, неоправдавшегося ожидания несбывшихся невиданных благ от неведомых сил, тяготивший ее с той минуты, как Ара вошла в ее жизнь, оказался непосильным даже для двужильной деревенской бабы. Цена оказалась слишком высока, и Ара молча, даже с пониманием выслушала ее отказ платить дальше незнамо за что.

— Уходить тебе надо, — закончила Ува. — И быстро. Отсидишься где-нибудь. Потом, коли захочешь, вернешься, только не слишком быстро. Надо, чтоб забыли. Увидят — сожгут живьем, потом виноватых не сыщешь, потому как все виноватые разом. А упираться станем — сожгут обеих вместе с хатой. Совесть поимей, оставь мне последнее. И так уж ты у меня душу в долг взяла и ни грошика не вернула.

Как и ожидалось, толпа односельчан, вооруженная дрекольем и ухватами, привалила к самому крыльцу и принялась неуверенными голосами выкликать ведьму. Наиболее предусмотрительные запаслись по дороге длинными шестами, обмотанными просмоленной паклей. Ими чрезвычайно удобно поджигать крышу, буде две бабы запрутся в доме и откажутся выходить на правый суд. Как во всяком деле, здесь тоже объявились свои умельцы и энтузиасты.

Понять их панику в принципе было можно. Ува и понимала от души. Как-никак Ара посягнула на святое: на мужескую силу, испокон веков служившую опорой крестьянской семьи, гарантом продолжения рода, условием постоянного прибытка в семью рабочих рук.

Ува вышла на крыльцо им навстречу. При виде нее толпа напряженно загудела. Всей своей кожей Ува ощутила за своей спиной приземистый, испуганно припавший к земле родной дом.

— Ну, чего надо-то? — буднично спросила она толпу и дождалась, пока та в множество голосов нестройно изъяснила ей суть проблемы. Насколько позволяло видеть ее не ослабевшее с годами зрение, самих пострадавших не было в толпе. Стало быть, боялись. Это хорошо. Черной волной на нее нахлынуло спокойствие, глубокое и тяжелое, как свинец.

— Ну так, надо думать, парни сами виноваты, — деланно Удивилась она. — Чай, не моя девка первая к ним полезла, к четверым.

Толпа хором выразила возмущение.

— И других сильничают, — справедливо заметил староста. — — Однако порядочной богобоязненной девке положено в таком случае кричать, звать на помощь и отбиваться в пределах человеческих сил.

— И ты скажешь, Сэм, будто это им сильно помогает? — прищурилась Ува.

Кто-то фыркнул в толпе. По крайней мере они с нею разговаривали. Опыт предыдущего судилища подсказывал, что вступивши в разговор, проще решить дело миром.

— Если не помогает, — петушиным криком ворвался в разговор издавна обиженный на Уву пастор, — так, значит такова отпущенная девке мера страданий. Господь всеблагой терпел и нам всем велел…

Господу всеблагому, насколько Уве помнилось из Писания, выпало на долю претерпеть пытки на кресте и побои каменьями, однако нигде не говорилось, будто бы жирная римская солдатня додумалась его изнасиловать. Был бы у легенды в таком случае другой герой или изменились бы заповеди, Ува не знала, но остереглась задавать подобные вопросы лицу, облеченному какой-никакой властью.

— …а ежели она для защиты якобы достоинства и чести, а на деле — ради демонстрации бесовского своего могущества созывает с округи полчища гадов ядовитых, так девку ту надобно очистить публично святым огнем, дабы не заводить в приходе и семян нечисти поганой. Ибо виновна она уже в одном грехе смертном — в гордыне.

Похоже было на то, что уже при следующем пересказе за защиту Ары от посягательств добрых молодцев встанет трехголовый огнедышащий змей. И с этим, увы, ничего не поделаешь. Слухи — гидра. Не прижжешь — не убьешь.