Разорванный круг - Владимир Попов

Настроение в зале к тому моменту, когда Брянцеву дали слово, было далеко не в его пользу. Но он решил высказать все, что считал нужным и полезным.

— Меня беспокоят три вопроса, — размеренно начал он. — Прежде всего — это помощь шинному заводу. Удельный вес его в промышленности города очень велик, он выпускает ценную продукцию. И естественно, стоит заводу чуть-чуть захромать, — и сразу начинают усиленно помогать. Чем? Как? Направляют на завод поток различных комиссий. Причем делают это обычно в конце месяца, когда минута дорога. И каждой комиссии обязательно нужен директор или в крайнем случае главный инженер. И не на час, а на день, на два, на три. Так вместо помощи создаются помехи. А вот вникнуть, в какой именно помощи мы нуждаемся, никто не пытается. Мне хочется довести до вашего сведения следующее: в основном все наши беды происходят по вине поставщиков — сажевого завода и «СК» — завода синтетического каучука. На эти предприятия я и просил райком и горком партии обратить особое внимание.

В зале раздались голоса:

— Что, мы мало даем сажи?

— Разве мы не выполняем план по каучуку?

— Подводите вы часто и с ритмом поставки, и особенно с качеством. Поймите же, качество переходит в количество!

— Как это понимать? — насторожились в президиуме.

— Очень просто. Повысить качество шин, вдвое увеличить ходимость — это все равно что вдвое увеличить их количество. А с точки зрения экономики — даже еще лучше: затрат меньше, — объяснил Брянцев. — Я понимаю, конечно, что выступление мое не самокритично. Но что толку бить себя в грудь и каяться: у меня это плохо, у меня то нехорошо. Знаешь, что плохо — устраняй, а не плачься. А вот внешние беды мы сами устранить не можем и потому просим вашей помощи. Теперь второе. Как нам поднять качество сажи и каучука? Никакие временные комиссии тут не спасут. Нужен постоянно действующий фактор — организованное и направленное творчество масс. Нужны такие общественные институты, как наш.

Брянцев подробно рассказал о поисках и находках рабочих-исследователей, назвал фамилии лучших, привел цифры достигнутой экономии. Не много цифр, но они впечатляли.

Его слушали с напряженным вниманием. Многие думали, что он будет отвечать на нападки, оправдываться, но он обманул ожидания.

— Товарищи эсковцы, — обратился он к делегатам завода «СК», — разве вы не знаете, что каучук быстро стареет, что через три-четыре месяца хранения на складе он теряет половину своих драгоценных свойств? И других нерешенных проблем у вас тьма. Так почему бы вам не создать институт, подобный нашему? И первая поисковая тема напрашивается сама собой — разработка антистарителя для каучука. Неужели это вас не вдохновит?

И снова реплики из зала:

— Это задача первейшей важности!

— Неисчерпаемая тема!

— Вы знаете, кто нам помог найти антистаритель для резины? Нефтяники. Они и вам помогут. А мы передадим опыт создания общественного института. Может быть, вы такую форму работы не приемлете? Может, считаете, что только на шинном заводе собрались гении, а вы творчески бесплодны? Нет же! Так за чем дело стало? Вы думаете, мы не жаждем получить от вас защищенный нестареющий каучук? А разве другие заводы не ждут его? Ждут. Или остается в силе древнее изречение: «Нет пророков в своем отечестве»? Вдумайтесь: сотни общественных институтов организовались в разных концах страны, а здесь, в городе, где родилось это замечательное движение, — один институт. Наш. Почему? Зависть заела? Вторыми быть не хочется? Лавров первооткрывателей не достанется? Да разве в лаврах дело? Создайте нестареющий каучук — и вам памятник поставят!

Тихо в зале. Только нет-нет да переглянутся люди. В самом деле: почему в городе никто не подхватывает этот почин?

— Я считаю, что необходимо создать общественные институты на крупнейших предприятиях. Насаждать в приказном порядке не стоит. Если у людей есть вера в свои творческие силы, рабочая гордость, желание искать новое — сами создадут. А тем, кто ждет указаний сверху, могу открыть секрет: есть такие указания.

— Кем они даны? Когда?

— Двадцать вторым съездом партии, принявшим новую Программу партии.

Брянцев взял стакан с водой, стал пить мелкими глотками. В президиуме перешептывались, до его слуха донеслось:

— Хитер. Ишь как повернул… Вместо обороны в наступление пошел.

И похвала:

— Хорошо повернул, по большому счету.

— Но самое главное, из-за чего я поднялся на трибуну, — продолжал Брянцев, — это и самое грустное: мы допустили диспропорцию в развитии зависимых друг от друга предприятий. Нефтеперегонный завод дает мало газа каучуковому, а тот, в свою очередь, мало каучука шинному. Цепь рвется по звеньям. И как ее поскорее соединить, никто не знает. У меня создалось впечатление, что в горкоме ждут, пока этим займутся те, кто повыше. Но верхам тоже нужно подсказать снизу — снизу кое-что виднее. А мы с вами сейчас ничего подсказать не можем, так как проблемами химии в нашем городе серьезно не занимались. Пора городскому комитету партии мобилизовать инженерно-техническую общественность на решение этой узловой проблемы. Если не удастся найти выход, то надо, по крайней мере, бить тревогу. Мы же знаем, что производство шин должно возрасти почти вдвое, и к решению этой задачи надо приступить немедленно.

Секретарь горкома все-таки всыпал Брянцеву за отсутствие в его выступлении самокритики, добавил еще и за то, что на заводе только один коллектив коммунистического труда, и то не цех, а общественный институт. Но выступление его было сдержанным. Он учел, что всякая горячность может быть истолкована как личная обида. А в конце выступления перечеркнул все свои нападки, сказав:

— У Брянцева стало правилом постоянно расширять круг своих забот. Он всегда думает и беспокоится о большем, чем это определено его служебными обязанностями. Работал начальником смены, а думал о реконструкции цеха; работал начальником цеха, а воевал за автоматизацию всего завода. Сейчас, на посту директора, его беспокоят проблемы всего промышленного узла. Все это можно выразить в двух словах: государственный подход.

Много новых друзей приобрел сегодня секретарь горкома. Обрушился бы он на Брянцева с критикой за критику или безоговорочно согласился с ней — и то и другое вызвало бы у людей внутренний протест. Но этот выдержанный, рассудительный человек все разложил по полочкам. Что у Брянцева плохо — то плохо, что хорошо — то хорошо.

В перерыве к директору подошел Гапочка. Он был встревожен тем, что после выступления Брянцева отношение делегатов к директору заметно улучшилось.

— Ты на меня не сердись, Алексей Алексеевич, — тоном осознавшего свою вину человека сказал он. — Это я так, для оживления, чтобы не сказали, будто на шинном зажим критики и все под директором ходят.

Гапочка был в обычной своей роли: нападал при людях, а один на один вилял хвостом. Даже если понимал, что обвиняет несправедливо, удержаться от того, чтобы не блеснуть своей смелостью, не мог — ценил и поддерживал репутацию человека независимого. Но смелости у него хватало лишь на выступление. Потом начинал зализывать нанесенные им царапины.

Брянцев ценил Гапочку как работника, педантичного, напористого, неутомимого, но как человека не терпел.

— Для оживления аудитории я тоже мог бы многое о вас рассказать, ничего не преувеличивая, — ответил Брянцев. — Хотя бы о том, как вы мешали рабочим-исследователям. Только к шутовским приемам я не прибегаю — щажу авторитет людей, с которыми работаю рядом. А вас кто за язык дергает? Знаете прекрасно, что принимали мы эти агрегаты в ящиках согласно акту авторитетной комиссии и иначе не могли принять.

Гапочка выдавил из себя подобие, улыбки.

— Обиделись, Алексей Алексеевич?

— А почему бы и нет? Лягнул бы справедливо — другое дело. Но для чего так, потехи ради? Нехай, мол, и он мое копыто знает!

Гапочка надулся, распушил усы и собрался ретироваться, но не тут-то было. К нему стремительно подошел Кристич.

— Знаете, как вас за глаза называют? — спросил он.

— Не интересуюсь.

— Королем пустословия.

— Как ты смеешь!..

Кристич прикинулся простачком.

— Не я смею, Павло Иванович, — люди. Говорят, окаянные, что сегодня вы это в полную меру доказали! — И вдруг сбросил дурашливый тон: — Недостатки в сырье прежде всего вас касаются, а вы о них ни слова.

— Ладно, поговорим в цехе, — угрожающе произнес Гапочка и отошел.

Но Кристич не отставал от него, шел рядом и что-то без конца говорил, отчаянно жестикулируя.

Когда перерыв кончился, Брянцев увидел Карыгина. Он, как обычно, появился в зале, когда все уже были на местах. Важно шел по проходу к сцене, горделиво неся убеленную сединой голову, отмечая каждый свой шаг стуком палки. Всеми манерами полновластного хозяина он привлекал общее внимание, пока не уселся в первом ряду, где всегда были свободные места.