Погасни свет, долой навек - Дарья Алексеевна Иорданская

никогда не помогало. Тело было слабым, точно у младенца. Но Дамиан не собирался сдаваться. Он решительно вышел из спальни, прошел коридором и толкнул дверь в одну из гостиных. Горничные – следовало похвалить их за это – оставили зажженный камин. А может, в доме наконец-то завелся брауни?

Опустившись в кресло, Дамиан протянул руки к огню. Его живое тепло нежно согревало кожу, а пляска ало-рыжего пламени по углям завораживала, но вместе с тем позволяла привести мысли в порядок.

Да, оставались ведь еще ведьмы. Столкнуться с ведьмой уровня Федоры Крушенк – огромная удача. Ее силы стократ выше, чем у Дженет. С ней, по слухам, не справиться всем Сестрам Чертополоха разом, а одно это о многом говорит. Только вот уговорить ее помочь – задача почти непосильная, потому что обладательницы силы неохотно ею делятся, выбирая, кому помочь, не умом и даже не сердцем. Зачастую их мотивы понять невозможно.

Скрипнула половица, отвлекая Дамиана от мыслей. Он отвернулся от огня и посмотрел удивленно на Элинор Кармайкл. Молодая женщина стояла в дверях в одной сорочке, такой же простой и практичной, как весь ее былой гардероб, обхватив себя за плечи. Глаза загадочно блестели в полумраке коридора.

– Линор?

Женщина вздрогнула, моргнула, а потом поджала губы неодобрительно.

– Мне не нравится, когда вы меня так называете.

– Почему?

Элинор неуверенно повела плечами.

– Это фамильярно. И… стихотворение неприятное.

– Однако вам идет это имя, – хмыкнул Дамиан. – Вы не замечали: имена как одежда? Иные сидят на нас лучше прочих. Взять хотя бы нашего Грегори. Можете вы его представить себе, скажем… Питером?

Элинор издала странный смешок. Руки сильнее стиснули плечи, так что пальцы сделались голубовато-белыми от усилия. Все в ее фигуре в эту минуту казалось странным, неправильным.

– Почему вы не спите?

Элинор снова повела плечами; то ли пожатие, то ли попытка сбросить какой-то тяжелый, к земле придавливающий груз. Дамиан поднялся, всунул ноги в домашние туфли, сделал пару неловких шагов и коснулся ее руки. Даже он сейчас мог сказать, что кожа Элинор Кармайкл холодна и покрыта мурашками озноба.

– Вы замерзли, – мягко укорил Дамиан. – Что вы удумали, ходить по этому дому в одной сорочке, да еще босиком?!

На щеках молодой женщины появился румянец: кажется, только сейчас она сообразила, в каком виде появилась перед мужчиной. Обняла себя за плечи еще крепче, словно хотела защититься, но уже не от холода, а от чужого взгляда. Интересуйся Дамиан женщинами, и это определенно привлекло бы еще больше его внимания.

– Я отведу вас в постель, Линор, – мягко сказал он, подходя и беря женщину за локоть.

В коридоре царил полумрак. Пахло полиролью для мебели и мастикой, которой натирали паркеты. Почти совсем пропал запах пыли, за десятилетия пропитавший этот дом, и все же не стало уютнее. Дом походил на гигантский темный склеп, и в нем гуляли сквозняки. Опустив взгляд вниз, на белые босые ступни Элинор, Дамиан пожалел, что в прошлый свой приезд выбросил все грязные, траченные молью ковры. Ступать по ним было бы не так холодно.

Сквозняк налетел неожиданно, ледяной, темный. Не просто холод, гуляющий по коридорам, – что-то иное, затаившееся в этом доме. Нужно напомнить миссис Брик прикормить брауни, подумал Дамиан, прижимая к себе дрожащую Элинор. Не ради горящих каминов, так хоть чтобы сквозняков этих избежать.

Упершись рукой ему в грудь, молодая женщина отстранилась.

– Постойте здесь, – распорядился Дамиан и толкнул ближайшую дверь.

Некоторые комнаты в доме напоминали театральную костюмерную. Катриона ничего не выбрасывала, бережно храня давно вышедшие из моды платья. Гамильтоны были богаты и могли позволить себе не спарывать понравившуюся оборку, чтобы перешить на новое платье, а заказывать новую. И так было всегда. Возможно, в недрах этого дома можно было найти шелковые робы георгианских времен, а то и елизаветинский бархат. Включив свет, озаривший заполненное сундуками и тюками помещение, больше напоминающее склад, чем гардеробную, Дамиан огляделся. Потом открыл шкаф и вытащил несколько шалей, аккуратно сложенных и переслоенных сухими веточками лаванды. Все здесь содержалось в идеальном порядке, и Дамиан его не тревожил. Даже бирки остались. Катриона многое подписывала, словно собиралась однажды превратить этот дом в мемориал, посвященный столь любимым ей Гамильтонам.

Забавно. Дамиан никогда не слышал о родне со стороны матери, даже не знал ее девичью фамилию. Чем же Катрионе не угодили родители?

Отмахнувшись от этой мысли, Дамиан выбрал одну из шалей, ярко-желтую, удивительно теплого, даже приятного оттенка, с зеленоватым рисунком по краям. Насыщенность цвета выдавала в ней индийскую работу, в Англии так и не научились этого сочного оттенка добиваться. Бирка, надписанная твердым, немного агрессивным Катриониным почерком, сообщала, что шаль принадлежала когда-то некоей К. Г. Не Катрионе, конечно. Та патриотично предпочитала пестрые узорчатые накидки из Пейсли[33]. В любом случае эта шаль была очень старой, должно быть больше полувека прошло, а она все еще выглядела как новая.

Погасив свет, Дамиан вернулся в коридор и укутал плечи Элинор. Та дернулась, пытаясь сорвать шаль и вернуть ее.

– Наденьте, Линор. В доме холодно. К тому же, признайте, она идет вашим волосам. Вы становитесь совсем рыжей.

– Я не хочу быть рыжей! – чуть оживленнее, чем раньше, огрызнулась Элинор. – Заберите немедленно!

– Возвращать подарки, прекрасная Линор, дурной тон, – хмыкнул Дамиан и сделал шаг назад, достаточно ловкий, за что мог похвалить себя.

Бледные пальцы Элинор вцепились в края шали. На лице ее отразилась престранная борьба.

– Вы с ума сошли?! Что еще за подарок?! – кончики пальцев огладили мягкую, шелковистую ткань. Элинор хотела эту шаль. В конце концов, она была пусть не кокетка и модница, а все же – женщина. – Я не могу его принять. Это слишком дорого!

– Это всего лишь шаль, – улыбнулся Дамиан. – Идите спать. И шаль заберите себе, или я найду способ вам ее всучить.

– Всучить? – Элинор свела брови над переносицей, но по всему было видно, что она сдается потихоньку. – Кто учил вас манерам, а, Дамиан?

– Никто, – беспечно отозвался Дамиан, широко улыбаясь. – Я рос как сорная трава. Доброй ночи.

Подтолкнув Элинор в сторону спальни, сам он направился к потайной лестнице в библиотеку. Сон был ему недоступен, а погружаться снова в ту пугающую пустоту он не желал. Все разумные мысли кончились, и какой-нибудь нравоучительный роман из дедовой коллекции вполне мог бы помочь скоротать ночь.

Глава двадцать третья

Спала Элинор беспокойно. Возможно, виной тому были мысли о Дамиане и Франке, а может, и что-то другое,