Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов

class="p1">– У меня карабин есть, десятизарядный. Ночами во сне вижу, как целюсь в переносицу. Семья, батюшка, семья держит… Посоветуй, что делать?

Отец Амвросий встал со скамейки и в волнении ходил взад-вперед.

– Теперь скажи, друже, что я могу ответить, посоветовать фермеру?

Дрюня решительно рубанул рукой:

– Я бы с удовольствием застрелил рыцаря!

– Та-та-та! – передразнил друга отец Амвросий. – Герой какой храбрый! У тебя детей нет! И жены нет! Тебе можно в партизаны идти.

Дрюня помрачнел и ничего не ответил.

– Вот так и я, отмолчался. Есть вопросы, на которые нет ответа. Разумного ответа… Мое дело – молитва, и я молюсь за фермера и его товарищей.

– А как же губернатор? Он не раз бывал в твоей церкви, и ты благославляешь его.

– Я давно не благословляю губернатора…

17

– Я, наверно, уже никого благословлять не буду… Грех на мне великий, и не могу я служить Господу с чистым сердцем.

– Что ты несешь, друг мой сердечный! Какой грех на тебе, душа голубиная?

– А то, любезный Дрюня, что в пантеоне похоронили недостойного человека. И я в том повинен. Среди прихожан ропот: осквернили пантеон, и нет мне прощения. Поеду к владыке просить отставки.

Дрюня перекрестился и сказал, потупясь.

– Значит, и на мне грех, батюшка. Вместе будем его замаливать. Только не горячись, не беги поперед батька. Дай мне подумать…

На следующий день Дрюня с утра пришел к отцу Амвросию и попросил разрешения поправить водосток в Пантеоне: дождевая вода из трубы как-то неправильно уходила под мраморные плиты…

Смотритель основательно взялся за ремонт водостока. Возвел леса возле последнего захоронения, снял несколько мраморных плит ближе к церковной стене и стал копать вглубь. Со стороны не было видно, что делается за лесами, разумелось, как обычно, текущий ремонт. Какая, читатель, новостройка обходится у нас без текущего ремонта?

Дрюня колупал возле стены долго, лениво и, казалось, ремонт водостока затянется до зимних холодов, до морозов. Случилось еще хуже. Дрюня закончил колупать, уложил плиты на место, убрал леса, умылся с яичным мылом, перекрестился на купола и с блаженной улыбкой, с просветленными глазами произнес несколько раз:

– Прости, Господи, грехи моя грешныя…

Недели через две, после осенних затяжных дождей в пантеоне случился карст. Могила деда Басана ухнула в тартарары! На ее месте зияла желтизной круглая воронка. Ни гроба, ни надгробия. Господи, помилуй, не дай и не приведи!

Загряжск гудел. Молва сводилась к тому, что над древним погостом нависло проклятие. Проклятие мертвым во устрашение живых. Напрасно ученые люди и наш знакомый профессор из университета разъясняли загряжцам карстовую природу провала. Ученых людей благодарили, угощали их крепкими напитками, но всё их красноречие называли бабушкиными сказками, а провал в пантеоне карой Божьей.

И никто из загряжцев не обратил внимания на небольшую заметку в одной из московских газет.

«Гроб без покойника.

На днях турецкий пограничный катер выловил в Черном море необычный предмет. Со стороны России ветер пригнал пустой гроб с красной шелковой обивкой. Изделие было из красного дерева, поваплено и украшено драгоценными камнями. Кому принадлежал гроб и где покойник, не установлено. По мнению специалистов, гроб принадлежал богатому и влиятельному человеку. Находка находится в Турции, на морской таможне, и может быть выдана российской стороне на основании подтверждающих документов».

Заметку эту все же прочитал в Загряжске один человек, это был отец Амвросий. Он встретил Дрюню долгим укоризненным взглядом и молча покачал головой. Дрюня также молча поклонился и, глядя на блестящие носки своих офицерских сапог, пробормотал чуть слышно:

– Я, батюшка, давно не исповедовался… Завтра натощак под причастие… Исповедоваться хочу.

– Приходи, – сурово ответил старый друг.

18

Быстро летит время в Загряжске. Уже два мэра сменились в городе, не оставив заметного следа в памяти жителей. Умер бывший ельцинский министр Денис Трофимович Пучеглазов. Его с почестями похоронили в Пантеоне. А Софью Ильиничну всюду сопровождал теперь маленький Вася Пучеглазов, лобастый розовощекий мальчик с толстой шеей и крепкими кулаками. Все замечали, что мальчик больше походил на двоюродного брата Дениса Трофимовича, чем на самого отца.

Впрочем, сомнений не было – одна порода, Пучеглазовы. Все рослые, лобастые, с крупными кулаками.

Дрюня отошел от Сони и наотрез отказался исцелять паломников. Умная Соня с пониманием отнеслась к взбрыкнувшему смотрителю кладбища. Вместо него она поставила сплетника Тихона, и не ошиблась. Тихон с одинаковым интересом и азартом командовал стариками и детьми, имел подход к богатым, цыкал на молодых. На Егорьевом Ключе воцарился почти армейский порядок.

Паломники ночевали в гостинице, ходили на процедуры, сплетничали и грызлись между собой, старательно пили ключевую воду, называли теперь Тихона отцом и старцем, батюшкой и беспрекословно подчинялись ему. Соня мало вмешивалась в работу своего предприятия. Все делали ее молодые помощники, которых она умело и тщательно подбирала. Отлаженная машина управления работала без сбоев, без проблем, без суеты, принося стабильный доход хозяйке, укрепляя ее авторитет покровительницы сирых и больных, защитницы падших и заблудших. Изредка она устраивала приемы, нравоучила и наставляла.

Дрюня однажды появился в усадьбе Софьи Ильиничны, приурочив свой визит в день рождения Васи Пучеглазова. Родственник явился с подарком, ведя за собой низкорослую лошадку под седлом, с заплетенной в косички гривой и аккуратно подрезанным хвостом. Дрюня поздоровался с Софьей Ильиничной и передал повод Васе.

– Это Фрося, Фро. Она смирная и послушная. – сказал Дрюня. – Казаки садились в седло с пяти лет, а ты казак, и тебе уже шесть лет.

Соня улыбнулась и не стала возражать, а мальчик прыгал от радости. Дрюня показал, как послушна Фрося. Он взял ее под уздцы, похлопал по шее, лошадка опустилась на колени.

– Садись в седло, – приказал он Васе.

Мальчик осторожно сел верхом. Фрося встала на ноги, Соня захлопала в ладоши. Вася шагом проехал по усадьбе и признался:

– Дрюня, ты самый лучший друг!

Дрюня перехватил быстрый взгляд Сони, в нем были благодарность и смущение.

Тихо и безмятежно проходили дни и годы, кажется, определилась и затвердела стезя благочестивой и христолюбивой министерской вдовы Сони Пучеглазовой. Но, видно, не совсем остыли мирские страсти, в глубине, на самом донышке тлела, шевелилась взрывоопасная магма. Так безобидный холм, за тысячи лет обросший кустарником и лесом, густо заселенный зверьем и птицей вдруг задрожит среди ночи, треснет на макушке, как спелый арбуз, и изрыгнет из чрева огонь и каменья. В человеке тоже копится до поры до времени гремучая смесь…

К Соне пришла делегация загряжцев, человек двадцать. Уважаемых людей, законопослушных граждан. Когда все расселись в