Однополчане - Александр Чуксин

— Я его встретил у проходной будки и привел на аэродром.

Нелегко было узнать бывшего летчика Константинова. Он похудел, в его пышных волосах уже заметно мелькала седина.

Колосков и Пылаев молча пожали ему руку. Преодолевая неловкость, Константинов начал:

— Ну вот, мы и снова встретились… Я к вам, товарищи, не только повидаться… Дело у меня…

— Давай, выкладывай, чего стесняешься, — сказал Колосков. — Поможем.

— Да нет, у меня не личное, не подумайте чего. Скажите, Репина помните!

— Помним, как же. У меня в эскадрильи был, весной этого года демобилизовался, — ответил Пылаев.

— Сейчас он сверхсрочником служит в училище недалеко от нашего радиозавода, а живет у меня, — пояснил Константинов.

— Это не тот Репин, я видел его, — заметил Исаев.

— Не может быть, — взволнованно заговорил Константинов. — Я лично читал его дневник, там жизнь нашего полка хорошо описана. Видел фронтовые фотографии Зорина, Пряхина. Вручение наград Кочубею, Дружинину. Я не смог ему признаться, что я когда-то служил в полку.

— Я собирался навестить Репина, кое-что у него выяснить, да Исаев сбил меня с толку — «однофамилец, однофамилец», — Пылаев с иронией посмотрел на инженера: — После домашнего угощения, видно, все у тебя перепуталось…

— Не дури, — обиделся Исаев. — Не мог я ошибиться.

— Для меня он загадка, — проговорил Константинов. — Он ни разу не напомнил мне о том, что я попал в штрафной батальон, хотя он должен был бы знать об этом.

— Вероятно, не знает. Он прибыл в часть, когда тебя уже не было, — вставил Пылаев.

— Вот именно, но зато хорошо помнит, что я после ранения попал в немецкий госпиталь в Харькове, что у меня дед немец и что он был осужден. А ведь я об этом в полку никому не говорил. Случайно проболтался врачам в госпитале…

— Так откуда же он все это знает? — с удивлением воскликнул Колосков.

— Вот я и приехал к вам… Если бы не это… не тревожил бы свои раны. Преступление, которое я совершил в сорок первом, хотел забыть, вырвать из памяти. Но, приехал Репин, привез от деда ружье, и я опять все старое вспомнил.

— Какое ружье, от какого деда, толком объясни, — сказал Колосков.

— Репин привез мне ружье от моего деда, которого он будто бы встретил в Берлине. А дед мой действительно куда-то исчез. Возможно, что он и в Берлине. Я взял ружье. Репин поселился у меня на квартире. Первое время жили мы с ним дружно, ходили на охоту, два раза ездили на полигон за перевал, были и в платановом ущелье, но… — он замолчал, собираясь с мыслями. — А потом приехали вы, Репин что-то стал нервничать и путать.

— Еще бы, — подхватил Пылаев. — Моя жена передала с ним посылку, он не заехал ко мне; купил часы у румына — не заплатил. Совесть, видно, заедает…

— Ничего вы не понимаете, — сердито заявил Исаев. — Я голову даю наотрез — это не тот Репин. А вот то, что он знает о Константинове и о других летчиках нашего полка, вызывает подозрение.

Пылаев громко рассмеялся.

— Ну вот, ты готов в нем чуть ли не врага видеть.

Уверен, что это наш Репин. И надо мне к нему все-таки съездить, разузнать, что и как с ним произошло. Вы, Константинов, подождите, у нас еще час занятий, а потом мы что-нибудь сообразим.

Колосков, Пылаев и Исаев ушли в класс. Константинов остался один. Из-за стены ангара до его слуха донесся знакомый голос. Он встал, прошел вдоль стены и, как вкопанный, остановился. Он увидел Кочубея, который проводил с сержантами беседу. Константинов попятился назад, боясь встретиться с живым свидетелем его позора. Ведь это он, Константинов, бросил тогда тяжелораненого Кочубея, и если бы не друзья Кочубея, он не остался бы жив. «Сейчас кончится политинформация, и Кочубей встретится со мной. Как же я посмотрю ему в глаза? Нет, надо уходить», — решил Константинов и медленно побрел к дороге.

Кончились занятия. Колосков вышел из класса. Он внимательно огляделся по сторонам, но Константинова нигде не было видно. Подошел Пылаев.

— Знаешь, Василий, надо сейчас же доложить о Репине. Там быстро разберутся.

— Я тоже так думаю. А прежде надо самим повидать его.

Через несколько часов Колосков и Зорин выехали в летное училище.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Механики, осмотрев свои самолеты, отдыхали в ожидании прихода летных групп. На стоянку принесли газеты. Репин не спеша развернул газету и вздрогнул от неожиданности. «Процесс группы шпионов в Румынии, — читал он. — Сегодня в бухарестском военном трибунале начался процесс группы шпионов, которые завербованы иностранной разведкой в Румынии с целью проведения шпионажа, террора и другой подрывной деятельности… На скамье подсудимых десять главарей, в том числе организаторы этой шпионской банды Троян Мушатэску, Пэтру Драгомиреску, Мирга Барбору и другие. В обвинительном заключении говорится, что иностранная разведка после войны сумела завербовать преступные элементы — бывших членов фашистской партии, а впоследствии членов партии Маниу и Братиану, а также военных и уголовных преступников, недовольных новым демократическим строем в Румынии. Снабжала их радиоаппаратурой, шифром, оружием, фальшивыми документами, ядами и деньгами. Шпионская группа за это время совершила ряд диверсионных и террористических актов против рабочих, служащих и крестьян, преданных народно-демократическому правительству. Кроме того, шпионы-террористы, завербованные иностранной разведкой, прошедшие подготовку на специальных курсах, с помощью Иона Татулеску и Трояна Мушатэску перебрасывались в Советский Союз с целью собирания информации экономического, политического и военного характера. Подсудимый Мушатэску показал, что, когда ему уже нельзя было больше оставаться на территории Румынии, он собрал шпионский материал и вместе с женой в ночь с 14 на 15 августа попытался перейти границу, но был задержан. Несколько позже были арестованы другие главари этой шпионской группы. На предварительном следствии все подсудимые полностью признали себя виновными».

Читая сообщение, Репин почувствовал, как холодный пот заливает ему лицо. Вот и конец. Теперь доберутся и до него. Оставаться сейчас здесь — значит погибнуть. Надо немедленно удирать подальше на юг. Но как? Он не находил выхода. «А если сесть в кабину «яка» да попытать счастья? — мелькнула мысль. — До границы около 400 километров, а там…»

Репин огляделся. Возле самолетов стояли группами механики и техники, ожидавшие командиров экипажей. До его слуха долетели шутки и громкий смех.

«Нет, эти не дадут взлететь, — размышлял Репин, — а если и взлетишь, — сразу же посадят. На «яке» далеко от реактивного не уйдешь. Придется подождать до завтра. Напрошусь дежурным по стоянке. В случае чего сделаю круг над аэродромом и сяду. Там пусть наказывают… Оправдаюсь: всю, мол, жизнь мечтал стать летчиком, вот и решил самостоятельно испробовать свою подготовку. Могут досрочно демобилизовать. Что же, это к лучшему. А если меня сегодня же арестуют? Но ведь другого выхода нет».

Взяв себя в руки, механик полез в кабину протирать приборы. Потрогал ручку управления, плавно потянул на себя, потом остановил ее в нейтральном положении, отдал сектор газа. Нет, не забыл! Готов хоть сейчас взлететь.

Подошли курсанты. Степанов окликнул Репина и, отозвав его в сторону, тихо сказал:

— Приезжает отец Зорина. Так вот, мы тебя просим, не напоминай полковнику о своей ссоре с Виктором. С тобой он обязательно говорить будет. Ведь вы вместе всю войну провоевали. Ну, как, не подведешь?

Механик окончательно растерялся.

— Что же молчишь? — переспросил Степанов.

— Хорошо, все сделаю, — машинально ответил механик и нерешительно подошел к самолету. Ему казалось, что за ним уже следят.

Раздалась команда инженера эскадрильи:

— Становись!

Личный состав выстроился впереди своих самолетов для встречи командира эскадрильи, и только после этого инструкторы-летчики стали принимать самолеты. Старший лейтенант Кудрявцев выслушал рапорт Репина и начал надевать парашют.

— Техник звена при пробе мотора присутствовал? — спросил он.

— Так точно! Вы не сомневайтесь, мотор на земле работает превосходно, — ответил Репин и стал помогать командиру экипажа застегивать парашют.

— На вас лица нет, вы больны? — пристально посмотрел на механика инструктор.

— Нет, просто устал. Пришлось за короткий срок снять старый и поставить новый мотор.

— Желаете послушать в воздухе работу мотора?

— Очень, — поспешно проговорил механик.

— Надевайте парашют. Часок полетаем, сядем, вы проверите, потом я опять полечу, и только после этого допустим курсантов. Садитесь.

Далеко позади остался аэродром. Скорость 400 километров. Стрелка высотомера подползла уже к 3500 метрам. Механик засуетился в кабине. «Час полета до границы — и я спасен. Как овладеть самолетом»? Мозг напряженно работал. Попробовать вырвать у Кудрявцева управление и махнуть к границе? Но не успел он дотронуться до ручки, как услышал окрик старшего лейтенанта: