Волшебный корабль - Робин Хобб

Кайл стоял у окна, сложив руки на груди и отвернувшись ото всех, но даже его спина излучала откровенное негодование. Кефрия стояла подле мужа, умоляюще глядя на него снизу вверх. Он, кажется, ее присутствия вовсе не замечал.

— …Ибо все в воле Са, — расслышала Альтия голос своей матери. — Поэтому я верю, что это Он привел тебя обратно к нам, и Он же упрочил твою связь с кораблем. Таков был Его промысел, и, значит, так тому и быть, Уинтроу. Способен ли ты это принять? Так, как принял свою участь в тот день, когда мы отослали тебя со странствующим жрецом?

«Что-что?… Какая такая связь между Уинтроу и кораблем?… Да еще и упроченная?… Не может этого быть!!!» Сердце Альтии замерло, обратившись в лед и начисто перестав биться, но, странное дело, ее руки и ноги продолжали двигаться, а глаза — видеть. Уинтроу смотрел только на бабушку. Просто молчал и смотрел. Все же он по крови был Хэвен: этот упрямый подбородок… и гнев в глазах… Ставя на стол миску с мокрым полотенцем, Альтия видела, как мальчик снова овладел собой. Какие-то мгновения — и черты его лица совершенно переменились. Он стал очень похож на покойного деда… и не только. Альтия внезапно заметила разительное сходство с нею самой. Как будто посмотрела в зеркало. Это так потрясло ее, что она промолчала.

Мальчик же, наоборот, заговорил, и его голос прозвучал мягко и рассудительно.

— Я тысячу раз слышал нечто подобное. «Такова воля Са», — говорят люди. Ненастье, осенний шторм, мертворожденные дети — и все приписывают воле Са… — Он потянулся к миске, взял полотенце, тщательно разгладил и положил к здоровенному кровоподтеку, уже наливавшемуся на скуле. Парню все же крепко досталось, даже говорил он с явным трудом, преодолевая боль. Однако он не выглядел ни рассерженным, ни перепуганным, ни тем более сломленным. Он просто хотел наконец достучаться до собственной бабушки. Заставить ее понять. Как будто от этого зависела самая его жизнь… А что? Может, в самом деле зависела.

— Что касается бурь и дождей — тут я действительно усматриваю Его волю. Дети, родившиеся мертвыми… возможно. Только не в том случае, если муж избивал беременную жену… — Судя по всему, у него перед глазами всплыло какое-то страшное воспоминание. Потом он снова взглянул на бабушку. — Но я думаю, что Са дарит нам жизнь ради того, чтобы мы прожили ее хорошо. Да, Он ниспосылает нам испытания… и я сам слышал, как люди вопиют против Его жестокости, восклицая: «За что?» А на другой день те же люди неизвестно зачем обрубают ветви плодоносящих деревьев. И куда-то пересаживают юные деревца, утверждая, будто на новом месте те будут лучше расти. Хорошо еще, они не пытаются объяснять деревцам, что-де терзают их для их же блага… — Уинтроу отнял от лица полотенце и перевернул его, подыскивая уголок похолоднее. — В голове шумит, — тихо пожаловался он. — Трудно сосредоточиться… И как раз когда мне всего нужнее было бы поговорить с тобой, бабушка. Как мне убедить тебя, что вряд ли воля Са состоит в том, чтобы силой заставить меня бросить жреческое служение и перейти жить на корабль, с тем чтобы у нашей семьи завелось больше денег?… Какая там воля Са — я не поверю даже и в то, что это твоя воля, бабушка. Полагаю, этого хочет мой отец. И ради этого он готов преступить клятву, не говоря уж о том, чтобы меня растоптать. Ты говоришь, он вручает мне дар? Но вчера я сам видел, как этот «дар» отняли у моей тетки Альтии…

Сказав так, он впервые на нее посмотрел, и она вздрогнула: ей показалось, будто она встретилась глазами с отцом. То же бездонное терпение, за которым прячется железная воля. Альтия с изумлением осознала, что перед ней был не просто хилый жрец-недоучка. В теле подростка таился зрелый разум. И решимость взрослого мужчины.

— Даже твой сын понимает, какой грех ты собираешься на душу, — обратилась она к Кайлу. — Ты намерен отнять у меня Проказницу — и какое к этому имеет отношение, могу я или нет командовать ею? Все дело в твоей жадности, Кайл.

— Жадность? — заорал Кайл возмущенно. — Жадность? Нет, это мне положительно нравится! Да уж! Жадность заставляет меня заняться кораблем, увязшим в долгах по самые мачты! Да если я в течение своей жизни сумею хоть за него расплатиться, это значит, что мне здорово повезет!.. Жадность заставляет меня заняться домом, где понятия не имеют, как обращаться с деньгами! Да если бы я мог хоть заподозрить, что от тебя, Альтия, на борту «Проказницы» может быть самый малейший толк, я бы тебе не то что позволил — я заставил бы тебя там остаться! И до седьмого пота работать!.. Я и теперь повторяю: если ты хоть на йоту подтвердишь, что способна быть толковым моряком, если принесешь мне хоть одну бирку-рекомендацию с корабля — я тебе тотчас подарю и растреклятый корабль, и все долги, с ним связанные! Только вот этого от тебя не дождаться. Избалованная, испорченная девчонка…

Альтия выкрикнула с отвращением:

— Лжец!

— Во имя Са — клянусь, я сказал правду! — в бешенстве проревел Кайл. — Если у тебя будет рекомендация хоть от одного внушающего уважение капитана… да я прямо завтра тебе корабль подарю! Беда только, весь Удачный хорошо знает, что именно ты собой представляешь! Сплошные претензии и пустозвонство…

— За тетю Альтию сама Проказница поручится, — нетвердым голосом заметил Уинтроу. Он прижимал руки ко лбу, словно боясь, что иначе голова расколется на части. — Это поручительство заставит тебя исполнить клятву, отец? Ибо ты поклялся именем Са, и мы все были тому свидетелями. Теперь придется тебе держать данное слово… Я нипочем не поверю, будто покойный дедушка на самом деле желал, чтобы мы вот так спорили и ругались… И ведь можно без труда все исправить. Пусть бы тетя Альтия плавала на Проказнице, а я уехал бы назад в монастырь. И все были бы счастливы…

Он умолк, заметив, что все глаза были обращены на него. И во взгляде отца была черная ярость. А Роника Вестрит прикрывала рот рукой, как если бы его слова («И что такого особенного я сказал?…») резали ее по живому.

Кайл взорвался:

— Хватит с меня этого нытья! — И в несколько шагов пересек комнату, чтобы, опираясь руками о стол, нависнуть над сыном. — Так вот чему тебя научили твои святоши в монастыре? Выворачивать сказанное наизнанку, чтобы только добиться своего? Мне стыдно, что мой кровный сын вот так пытается обвести вокруг пальца собственную бабку! Встать! — Уинтроу продолжал молча смотреть на него, и он взревел во всю силу легких: — Встать, говорю!!!

Юный жрец немного помедлил. Потом поднялся. Он хотел что-то сказать, но отец оборвал его:

— Тебе тринадцать лет! Хотя выглядишь ты едва ли на десять, а ведешь себя вовсе как трехлетний. Тринадцать!.. По законам Удачного, труд сына, которому еще не стукнуло пятнадцати, принадлежит его отцу. Попробуй пойти против меня, и я призову этот закон! И чхать мне, что ты вырядился в коричневый балахон! Да пусть у тебя хоть священные рога на лбу вырастут! До пятнадцати лет ты будешь работать у меня на судне, и все тут! Понял, гаденыш?

Даже Альтию потрясло плохо завуалированное богохульство. Голос Уинтроу дрожал, но мальчик держался прямо:

— Я жрец Са. И, как жрец, подчиняюсь лишь тем мирским законам, которые правильны и справедливы. А ты хочешь призвать мирской закон, чтобы преступить собственный обет. Когда ты отдал меня Са, ты отдал Ему и мой труд. Я тебе более не принадлежу. — Он посмотрел на мать, потом на бабушку — и добавил почти что извиняющимся тоном: — На самом деле меня нельзя больше даже считать членом этой семьи. Я был посвящен Са.

Роника попыталась остановить Кайла, но тот ринулся мимо, едва не сшибив старую женщину с ног. Кефрия с криком кинулась к матери. Кайл же сгреб сына за грудки, за бурое послушническое одеяние, и принялся трясти так, что голова мальчика беспомощно моталась взад и вперед. Ярость выворачивала его наизнанку, делая бессвязными слова, которые он выкрикивал.

— Мой! Ты принадлежишь!! Мне!!! И ты сейчас же заткнешься и будешь делать то, что я тебе прикажу!!! Ясно тебе?!! — Он приподнял Уинтроу над полом. — Живо отправляйся на растреклятый корабль! Доложись старпому! Скажи ему, что ты — новый юнга! И больше никто! Никто! Просто юнга! Дошло?!!

Альтия следила за происходившим, от ужаса не в силах поверить собственным глазам и ушам. Кажется, ее мать обнимала и пыталась утешить трясущуюся, рыдающую Кефрию. Двое слуг, не в силах совладать с любопытством, выглядывали из-за двери. Альтия знала, что ей следовало бы вмешаться, но происходящее настолько выходило за рамки ее жизненного опыта, что она способна была только стоять столбом и смотреть. Ей доводилось слышать пересуды кухарок, обсуждавших подобные свары у них дома. Она видела, как торговцы принуждали учиться купеческому делу своих сыновей, отнюдь того не желавших. И она знала, как порою наказывали матросов на других кораблях. Но… в домах старых купеческих фамилий ничему подобному попросту не было места. А если когда и случалось — никто вслух об этом не говорил.