Между двух огней - Ольга Егорова

Двое, из которых выбрать одного – невозможно…

– Пашка, – уютно свернувшись у него подмышкой, прошептала она. На экране уже шли первые кадры какой-то старой советской комедии, но сосредоточиться на фильме никак не получалось. – Пашка, скажи, а как это нас с тобой угораздило так скоротечно пожениться? Мы ведь совсем не знали друг друга. Всего-то один день были знакомы…

– Один день и одну ночь, – зачем-то уточнил Павел. Легко коснулся губами ее макушки и пригладил волосы ладонью. – Кстати, я тебе об этом не рассказывал. Ты сама вспомнила, что ли?

Инга не стала обманывать.

– Да нет. Мне сегодня звонила Марина. Моя подруга, помнишь? Она рассказала.

Несмотря на ее опасения, Павел отнесся к этой новости абсолютно спокойно.

– А черт его знает. Как-то так получилось, что нам с тобой не понадобилось много времени… Знаешь, такое иногда бывает.

– Я, значит, в тебя с первого взгляда влюбилась?

Павел улыбнулся:

– Не с первого. Со второго. С первого ты меня испугалась. Темно было, вечер уже поздний. Ты сперва подумала, что у меня какие-то нехорошие намерения… Преступные…

– А потом, когда поняла, что намерения у тебя хорошие и не преступные – влюбилась?

– Получается так, – снова улыбнулся Павел. Воспоминания об их первой встрече доставляли ему очевидное удовольствие. Инга коротко позавидовала мужу, что он помнит так много всего приятного и важного, вздохнула и попыталась сосредоточиться на экране телевизора.

На этот раз у нее почти получилось. И комедия оказалась знакомой, из тех, которые можно было пересматривать по сто раз в год и каждый раз получать удовольствие. Кажется, именно этот фильм они смотрели в тот самый первый вечер, когда она только что выписалась из больницы и Павел еще казался ей чужим и непривычным.

Не утихающий дождь громко и часто барабанил в оконное стекло, не давая возможности избавиться от недавних воспоминаний. На улице уже совсем стемнело, сквозь тонкий просвет между шторами был виден кусок гладкого черного неба. Она лежала, склонив голову на плечо мужа, уже не пытаясь заставить себя не думать о том, о чем не думать было невозможно.

Интересно, что он делает сейчас. Стоит по-прежнему на дороге, в ста метрах от перекрестка, насквозь промокший – ждет ее до сих пор? Глупость какая. Он же не до такой степени сумасшедший. Наверняка коротает вечер дома, точно так же, как и она, перед телевизором. Думает о ней? Вспоминает ее, чувствуя жар, полыхающий где-то в самой глубине? Надеется на что-то?

Или – нет?

«Интересно, что же будет дальше», – остановив неподвижный взгляд в районе этого черного просвета, почти равнодушно подумала Инга. В душе накопилась усталость. Какое-то невероятное, фантастическое количество усталости. Как будто она прожила на свете не двадцать шесть, а целых двести шестьдесят лет. Или даже больше. Знать бы, как сбросить этот груз. Найти бы, кто сможет помочь нести хотя бы половину…

Фильм закончился. Инга почти ничего не поняла и ужасно боялась, что Павел станет обсуждать с ней какие-то понравившиеся моменты. Она ведь наверняка не сможет поддержать разговор, потому что в то время, пока на экране разворачивались события, думала…

– О чем ты думаешь? – спросил вдруг Павел, пристально вглядываясь в ее лицо.

– О тебе, – почти честно ответила Инга.

– А почему такое несчастное лицо?

– Несчастное? Тебе показалось, – ответила она и ушла в спальню застилать постель.

Долго проворочавшись в кровати, Инга наконец заснула с непроходящим ощущением тревоги.

Что-то должно было случиться.

Она чувствовала это, ждала и боялась одновременно.

Дверца шкафа бесшумно приоткрылась.

Внутри на плечиках висела одежда. Одежда была слишком большая. Для того, чтобы понять это, не требовалось ее примерять. Даже прикладывать к себе – не требовалось. Слишком большие юбки. Слишком большие брюки. Блузки. Платья. Целый батальон вечерних платьев совсем не подходящего размера.

Может быть, это чья-то чужая одежда?

– Ты сильно похудела за время болезни, – донесся чей-то голос из-за спины.

От этого голоса Инга вздрогнула. Попыталась обернуться – и не смогла.

Тихие шаги приближались. Окаменев от ужаса, она попыталась закричать:

– Это не моя! Не моя одежда!

Кричать она тоже не могла, оказывается. Как будто кто-то зашил ей рот. Или склеил губы каким-то очень прочным клеем.

Тяжелая рука легла ей на плечо. От ужаса стало трудно дышать.

В этот момент Инга наконец проснулась.

– Господи, – пробормотала она, озираясь по сторонам. Несколько секунд сон еще жил в памяти, и все-таки исчез быстрее, чем она успела запомнить его.

Утро этого дня оказалось совсем не таким, как обычно.

Не было запаха кофе из кухни. И Павел не появился в дверном проеме с подносом в руках, и не спросил привычное: «Проснулась уже?». И ничего привычного она ему не ответила.

Вместо кофе и вместо Павла на краешке кровати лежала записка. Инга долго вертела ее в руках, перечитывала снова и снова. Ничего особенного в записке не было. Павел просто сообщал, что ушел на работу, а будить ее не стал, потому что она очень крепко и очень сладко спала.

Насчет «крепко» Инга почти не сомневалась. Заснула она почти под утро, совсем без сил, поэтому и проспала почти до десяти часов, не реагируя ни на какие сигналы из внешнего мира. А вот насчет «сладко» Инга была совсем не уверена. Ощущения после сна были тяжелыми, как будто она только что очнулась от тяжелого наркоза. Или – с глубокого похмелья. В любом случае, сладким сном это нельзя было назвать даже с натяжкой.

«Бутерброды на столе. Позвони обязательно, как проснешься. Люблю, целую».

Отложив записку в сторону, она снова откинулась на подушку и долго лежала с закрытыми глазами. Бутерброды!

Впереди был долгий день, и Инга вдруг впервые задумалась о том, насколько скучно и однообразно она проводит время. Всего лишь несколько дней прошло с тех пор, как Павел вышел на работу, и она стала оставаться дома одна. Странно, как это она вообще не сошла с ума от безделья за три года такого растительного существования? Неужели у нее ни разу и мысли не возникло о том, чтобы поискать себе работу, чтобы как-то разнообразить свою жизнь, раздвинуть границы внешнего мира, наполнить ее какими-то, пусть незначительными, но все же – событиями?

Марина, помнится, сказала, что Инга не такая. Что она «домашняя кошка», и эта тихая жизнь внутри четырех стен никогда не вызывала в душе протеста.

А еще она сказала, что Инге нравились прогулки.

Прогулки. Инга поморщилась. В этом-то все и дело. Листочки в парке собирать – весело и интересно. Собрана толстая охапка сморщенных желто-коричневых листьев с запахом прелой земли – значит, день прожит не зря. Еще одна точно такая же охапка листьев на следующий день – и в жизни появляется смысл. Вот он, простой и великий смысл земного существования Инги Петровой.