Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя - Юрий Штридтер

Одним из первых и усерднейших подражателей Жуи в России был Булгарин. У Жуи он нашёл то критическое, но одновременно и привлекательное изображение современных нравов и безнравственности, которого требовали читатели русских журналов. Вот он и сочинял в стиле Жуи маленькие «описания нравов» и публиковал их вместе с переводами соответствующих рассказов в своём журнале «Северный Архив», в котором создал особый раздел под названием «Нравы». Эти очерки, отчасти не столь уж неумелые, сразу же нашли отклик среди читателей. Уже первые рецензенты сопоставляли их с Жуи[851]. Когда в русском переводе вышли первые части «Антенского пустынника», Булгарин написал в 1825 г. в «Северной Пчеле» восторженную рецензию.

Роман Жуи – один из «приятных подарков русской литературе». Этот французский автор, может быть, не столь глубокомыслен, как его английские предшественники Аддисон и Джонсон, но зато он занимательнее и сильнее в сатирическом отношении. Он «списывал картины общества с натуры», причём ему наруку, что французы умеют ценить свои «карикатурные портреты», не принимая всё на свой счёт. Кроме того, он не забывает показать наряду с отрицательными сторонами французов также и положительные, таким образом льстя своим землякам. Русская публика, полная нетерпения, ожидает продолжения издания и перевода остальных романов Жуи[852].

В действительности Булгарин уже нарисовал в этой похвале и в характеристике Жуи программу своего собственного «сатирического нравственного романа». Речь идёт не столько о глубокомыслии, сколько, скорее, о наглядном изображении нравов, которое намеревается быть сатирическим и занимательным, но наряду с отрицательными сторонами должно всегда показывать также и положительные, чтобы никого не обидеть. Единственное, в чём Жуи ещё не полностью удовлетворял потребность русского читателя в назидательном и занимательном изображении нравов в форме «народного романа», был просто тот факт, что он описывал французские и английские, а не русские нравы. Булгарин поставил своей целью ликвидировать этот пробел и уже в том же 1825 году в разделе «Нравы» вышла первая предварительная публикация его собственного, находившегося в процессе создания, сатирического романа о современных русских нравах.

Эта предварительная публикация состоит из вводного замечания «К читателю» и 1-й главы.

Предварительное замечание начинается так: «Многие сетуют на то, что у нас очень мало или почти нет оригинальных русских романов, в то время как в зарубежных литературах сочинений такого рода в избытке». Главную причину этого недостатка Булгарин видит в том, что в России каждый «портрет» сразу же воспринимается на свой счёт, в то время как за границей ставится вопрос только о высоком качестве изображения. Хороший автор должен описывать достоверно, и Булгарин тоже стремится, представляя персонажей романа, показать, как люди с определёнными характерами должны вести себя в определённых ситуациях, но даёт честное слово, что при этом никого особенно не имел в виду. Цель его «Русского Жиль Бласа» заключается только в том, чтобы наглядно продемонстрировать читателю «все опасности и пагубные следствия дурных связей и пренебрежения строгими нравственными правилами, все наслаждения, обретённые на пути добродетели и чести». Поэтому нарисованная им многообразная «картина» состоит из «характеров», которые отчасти достойны подражания, частью их необходимо избегать, отчасти же они просто занимательны. При этом всё, что могло нарушить «нежность чувства» выносится за скобки, даже если в жизни это и происходит достаточно часто. В «Северном Архиве» будут впредь появляться отдельные главы, имевшие определённую идею и призванные изобразить «картину нравов» отдельных профессий или сословий, отдельных вымышленных лиц. Он просит читателя подождать со своим решением, пока будет опубликован весь роман, что, надо надеяться, воспоследует ещё до конца этого года.

Следовательно, главная тема предварительного замечания заключается в идее, которую Булгарин высказал и в рецензии на Жуи и которая теперь применяется для того, чтобы защитить собственный роман от возможных нападок: сатиру следует не интерпретировать в личном плане, а оценивать её меткость, в целом прислушиваться к её поучениям и развлекаться с её помощью. Вообще следует чётко распознать предостерегающую цель замечания: читателей уверяют в бережном отношении, но зато просят о снисхождении и терпении. По поводу же замысла самого романа говорится лишь, что речь идёт о «картине нравов» различных сословий и типов, причём описание негативного дополняется описанием позитивного и наряду с поучением не забывается также развлечение. Речь идёт о принципах, упоминавшихся и удостоившихся похвалы, в том числе и в рецензии на роман Жуи.

Заключительная глава называется «Первый выход после болезни. Рекомендательные письма. Визиты». Она названа 10-й главой 1-й части. В рассказе непрерывно применяется форма первого лица. Рассказчик наносит визиты четырём судьям, которым передаёт рекомендательные письма и от которых надеется получить должность. Обстоятельно описываются квартира каждого судьи, характер встречи, поведение слуг и хозяина дома, беседы точно воспроизводятся. Первый судья, «Бабослужкин» (от слов «баба» и «служить»), отказывает в должности потому, что её уже занял другой соискатель, о котором он, правда, знает, что тот ни на что не годен, но рекомендован его нынешней возлюбленной (в то время как тётушка рассказчика, ранее дружившая с Бабослужкиным, тогда состарилась и поэтому более не интересовала его). Второй, «Горделин» (от «гордый»), обращается со всеми просителями, ожидавшими в его приёмной, со снисходительным высокомерием и не обращает внимания на рассказчика. Третий судья, «Деловин» (от слов «деловитый», «деловой»), принимает посетителя за работой и обещает устроить ему должность, если он готов работать и умеет писать на хорошем деловом русском языке (требования, которые не особенно по нраву рассказчику). Последний судья, «Зефирин» (ветрогон, источающий, подобно зефиру, все возможные ароматы), приходит в восторг от того, что соискатель может хорошо танцевать, петь и строчить французские куплеты и обещает позаботиться о нём.

Вслед за тем рассказчик встречает прежнего школьного товарища, «Плутина» (от слова «плут»), который приводит его в роскошную квартиру, оказавшуюся мастерской по изготовлению разной шулерской снасти для картёжников. Плутин посвящает рассказчика в тайны этого промысла и находит в нём партнёра (причём рассказчик, пребывающий в стеснённых обстоятельствах, собирается согласиться на этот договор только для преодоления своего нынешнего бедственного положения, а затем сделать пагубные трюки достоянием гласности для всеобщего предостережения).

Напечатанный отрывок соответствует тому, о чём уведомляло предварительное замечание. В ряде «описаний нравов» демонстрируется определённая профессия (в данном случае судьи), причём каждый «портрет» представляет другой характер и в результате этого тема видоизменяется. При этом наряду с отрицательными представителями выведен и положительный – Деловин. К этим «портретам» определённой профессии добавляется знакомство с практикой шулеров, которое уже с самого начала позволяет прочувствовать «пагубные следствия дурных связей» и должно дать предостерегающий пример. Чтобы ещё подчеркнуть и так уже однозначную характеристику типа, Булгарин применяет старую технику имён со значением. Также весьма непритязателен характер того, как ставятся друг рядом с другом моральная рефлексия и предостерегающий пример (прежде всего в эпизоде Плутина), или сколь «случайно» всё складывается. Тем самым ясны и связи[853]. Но русскому читателю 20-х гг., отнюдь не избалованному в этом отношении, представляется здесь ряд образных фигур и описаний нравов. Важнейшую роль играет их актуальность и привлекательность, а не оригинальность, и сам автор замечает, например, в сноске к эпизоду с Плутиным, что весь соответствующий материал он взял из статьи сатирического журнала «Brukowe Wiadomosci»[854] («Площадные известия». – Польск., прим. пер.), издающегося в Вильне. Также автор, как представляется, использует свою добросовестность в основном для отдельного «описания нравов». Правда, широкий контекст действия ощущается за некоторыми картинами, но остаётся только на уровне намёка. Такого рода упоминания (например, о как раз преодолённой болезни рассказчика или указание на тётю и её биографию, несомненно, бурную) пробуждают интерес к тому, что предшествовало этой главе; предварительные упоминания (как, например, заключительный оборот о том, что рассказчик идёт из дома Плутина в театр, где его ждали «необычные приключения») и сами рассказанные происшествия (к примеру, обещание Плутину) пробуждают интерес к продолжению. Цель предварительной публикации – дать читателю приблизительное представление о характере произведения и в то же время побудить его к дальнейшему чтению – достигнута.