Дом учителя - Георгий Березко

— Знаешь, со мной происходит что-то непонятное. Я хотела тебя попросить… но я забыла.

— О чем попросить? — высоким голосом спросила Лена.

— О чем-то важном… Ну, не помню… О чем-то совсем простом… — Ольга Александровна сжала руку девушки своей маленькой, мягкой рукой. — Господи, я, кажется, схожу с ума!

— Не надо, не надо! — умоляюще сказала Лена. — Все уже кончилось.

Они стояли в полутемной кухне, куда Ольга Александровна только что привела племянницу.

— Я зажгу лампу… А ты посиди, успокойся. Все кончилось… Все кончилось, — повторяла Лена.

Ощупью она поискала спички на полке у плиты, где всегда возле деревянной солонки лежал коробок — там его не оказалось.

И из дальнего угла послышался певучий голос Марии Александровны:

— Спички на столе. Настя приходила, брала… Надо бы затемнить окно.

Лена опустила штору, зажгла лампу, и, когда за пузатеньким, сразу запотевшим стеклом вспыхнул лепесток огня, Мария Александровна встала из угла, будто и ей нужен был свет, и, тихо ступая, подошла к старшей сестре.

— Ну вот, слава богу, все кончилось. Что ты хотела, Оленька? — спросила она.

— Забыла, вылетело из головы. — Ольга Александровна тяжело опустилась на табурет. — Хочу вспомнить и не могу… А минуту назад об этом думала… Такая нелепость.

И она заплакала, не мигая, с открытыми глазами, в первый раз за весь ужасный, длинный день. Начавшийся, казалось, давным-давно, с появлением рано утром этой бедной женщины с младенцем на руках, прибежавшей из Спасского, он все не кончался, все длился, пока одни умирали под бомбами и пулями, а другие сидели под землей, ожидая своего конца.

— Ничего, ничего, голубка… — Мария Александровна нашарила плечо сестры, вздрогнувшее под ее прикосновением, и легонько погладила. — Ну, поплачь немного, поплачь, ничего.

Звук ее голоса был удивительно чист и нежен, но белое, узкое лицо, со стеклянно отразившими огонек лампы глазами, оставалось кукольно неподвижным.

— У меня мысли разбегаются, — очень искренне пожаловалась Ольга Александровна. — Полный ералаш в голове.

Она достала из кармана вязаной кофты скомканный платочек и быстрыми, мелкими движениями, точно пудрясь, стала осушать мокрые щеки.

— А где Настя? — спросила она.

— Настя окна забивает фанерой, где стекол нет, — сказала Лена.

— Ах да, я же сама ее попросила… Лена, Леночка! — воскликнула вдруг Ольга Александровна. — Ну подойди ближе! Господи! Подойди же!

Лена слегка наклонилась к ней, и она обеими ладонями сжала ее лицо так, что выпятились губы.

— Тетя!.. Больно же… — пробормотала невнятно Лена и попыталась высвободиться.

— Живая, живая!.. Я так о тебе!.. А ты бравировала… Все выбегала в сад посмотреть!..

Ольга Александровна сама легонько оттолкнула от себя девушку.

— Все-таки их не пустили сюда, — метнулась в другом направлении ее мысль. — Такая вдруг тишина!.. Где они теперь, немцы?

— Они были совсем близко, — сказала, будто пропела, слепая. — Я слышала, как они кричали…

— Ну что ты?! Они были все-таки далеко, — возразила Лена.

— Я слышала, как они вопили. А потом загремели их танки… Танки были уже в городе… — сказала слепая. — От их грохота, от звона у меня лопалась голова… Вот уж не думала никогда, что услышу, как стреляют их пушки… невыносимо громко…

— Мы все сидели в погребе, пока наши там воевали… Ах, вспомнила наконец! — воскликнула Ольга Александровна. — Надо же всех покормить. Леночка, прошу тебя… Ведь все, наверно, голодные! Ах какая же я!.. Никто не ел целый день. Я сейчас приведу Настю. А ты помоги ей, пожалуйста! У нас еще много картошки…

Она раз и другой дернулась всем грузным телом, прежде чем смогла подняться, и машинально поправила свои пышные, голубоватые волосы.

— Ты сиди, сиди! — сказала Лена.

— Какая же я?! И надо поставить самовар… Пожалуйста, Леночка!

Царственно откинув голову, задыхаясь, Ольга Александровна пошла из кухни; у выхода она остановилась:

— Да, а где мы положим Сергея Алексеевича? Он целый день на ногах. И прошлой ночью, наверно, не спал… Везде все занято.

— Я перейду к тебе, а он ляжет в моей комнате, — сказала слепая.

— Да, хорошо, он ляжет в твоей комнате, — решила Ольга Александровна.

Она вновь почувствовала себя хозяйкой, в которой все вокруг нуждались, и это помогло ей собраться с духом.

Кормить всех Ольга Александровна решила в библиотеке-читальне, где стоял самый большой стол. С помощью Лены она накрыла его самой большой, пиршественной скатертью, какая нашлась в доме. Это была прекрасная скатерть чистейшего льняного полотна, лишь слегка пожелтевшая за годы, что пролежала без надобности в родительском буфете. А свечи, зажженные в железных, петровского времени шандалах — керосина осталось в доме уже совсем немного, только для кухни, — создавали впечатление особой, таинственной торжественности. Вместе с Леной Ольга Александровна принялась считать, сколько же потребуется к ужину приборов, и по-хозяйски забеспокоилась.

Раненых не было уже в доме, за ними приехали из госпиталя и всех увезли, но девушка-сандружинница осталась — присела в зальце и тут же заснула, завалившись головой на спинку стула, свесив измазанные кровью руки с набухшими венами, — ее надо было обязательно накормить, напоить горячим чаем. Затем надо было дать поесть женщине из Спасского и соседям-погорельцам — переселенные на освободившиеся койки в спальную комнату, они уже наведывались в кухню, к Насте: нет ли у нее хлебца? С утра не ели ничего, кроме яблок, и зарубежные товарищи. (Бомбежка задержала всех четверых, а потом в Дом учителя пришел с городским военкомом сам командир партизанского отряда, куда они были направлены; и, к их чрезвычайному удивлению, командиром оказался старый учитель — «профессоре», как называл его Федерико; без возражений, скорее, с охотой «профессоре» взял к себе в отряд Осенку, Федерико и чету Барановских — пани Ирена слышать не хотела о разлуке с мужем. И теперь все они дожидались, когда командир отправится с ними в отряд.) Нельзя было забыть и знакомых интендантов: часа полтора назад они вновь постучались в дом — Веретенников со своей командой, все промокшие, продрогшие, — и их стало даже больше, чем было, прибавился больной мальчик. Далее попросились переночевать двое бойцов с ручным пулеметом, разыскивающие свою часть. А во главе стола — что разумелось само собой — должны были занять места Сергей Алексеевич и Евгений Борисович, военком. Своих, домашних, насчитывалось четверо: Маша, Настя и их двое — она и Лена; впрочем, сама Ольга Александровна ужаснулась, подумав, что и ей следовало бы поесть. Ну и не лишним было поставить несколько запасных приборов, на случай если в дом постучится кто-нибудь еще. Словом, к ужину в библиотеке могло стать тесновато…

— Не знаю, не знаю… — все повторяла Ольга Александровна. — Посуды может не хватить. И хорошо бы, Леночка, перемыть ее.

За этими хлопотами как-то забывалось минутами и то, что было пережито за день, и то, что бой еще не кончился, а только прервался, и что неизвестно, как все будет завтра… А Лена — та просто удивляла Ольгу Александровну: с девочкой творилось что-то вовсе непонятное.

И правда, Лена была необыкновенно возбуждена… Впуская сейчас в дом интендантов, она любопытно выглянула за дверь — там в стороне сегодняшнего боя что-то туманно, разноцветно светлело в толще дождя, будто расплывались капли краски: розовой, зеленой, желтой. И Веретенников тоном бывалого воина объяснил ей, что это немцы освещают ракетами свое предполье. Но Лена лишь подивилась тому, что фашисты все ж таки слишком близко — ей представлялось, что их отогнали гораздо дальше. А сейчас и эти мысли не занимали ее — она была полна другим…

— Стаканов, наверно, всем не хватит, — озабочено сказала Ольга Александровна. — Вот беда-то…

— Не хватит и не хватит, будем пить по очереди, — Лена засмеялась.

— Тебе весело? — не с осуждением, а как бы с интересом спросила Ольга Александровна.

Она тяжело села на подвернувшийся стул, ее всегда теперь тянуло посидеть; и странно: сколько бы она ни сидела, она никак не могла набраться сил.

— Совсем не весело, — звонко ответила Лена. — Разве может быть кому-нибудь весело?..

— Мне бы так хотелось, чтобы ты была теперь далеко-далеко… — вздохнув, сказала Ольга Александровна. — Очень далеко…

— А мне, знаешь, — Лена повертела головой, — совсем бы не хотелось.

— Бог знает что ты говоришь!.. Половины нашего города уже нет. Страшно об этом думать. Ах, Леночка, это ужасно, что ты не уехала!

— Мне надо сказать тебе одну вещь, — начала Лена, — Ты только не волнуйся.