По чужим правилам - Светлана Тулина

Но тут маленькому и неопытному сцинку опять повезло — в пределах досягаемости находилось не так уж и много возможных объектов. А подходящими и уже запомнившимися характеристиками обладал из них лишь один.

Ксенобиологи расходятся в оценке эмоциональной шкалы сцинков. Некоторые вообще утверждают, что они не способны испытывать что-либо, напоминающее эмоции. Другие же полагают, что способность таковая у сцинков имеется, но вот эмоции их существенно отличаются от привычных человеку. Если исходить из первой теории, то ползти вверх по свесившемуся с кровати одеялу сцинка подвигло не что иное, как безусловный рефлекс и реакция на тепловой раздражитель. Если же отдавать предпочтение оппонентам, то нельзя исключить вероятности, что юный прикроватный альпинист был в тот момент обуреваем чем-то, отдалённо напоминающим радость и предвкушение.

Кровать была высокой, а на одеяле имелись складки, что не облегчало подъёма. Дважды сцинк срывался. Один раз — на пол, второй — в пододеяльник, где чуть не запутался. Но выбрался и продолжил утомительное восхождение. И в конце концов добрался до перевала.

Потом он долго отдыхал, привалившись мягкими ещё пока гранями крылышек к высунувшейся из-под одеяла руке, прежде, чем начать почти такое же утомительное восхождение на подушку. Добравшись до вожделенной цели, он ткнулся пару раз мордочкой в тёплую кожу, примериваясь, и слегка ткнул острым, как иголочка, языком.

Вернее, это он хотел — слегка, но не удержал равновесия и щёку проколол почти насквозь…

Зашипев, Жанка села на кровати, прижав к щеке ладонь. Полизала изнутри прокол, успокаивая боль, слизнула с ладони кровь. Сцинк позвякивал виновато, тыкался носом в коленку, трогал кожу языком, но уже осторожно, чуть-чуть.

Жанка проглотила вертевшиеся на языке не слишком приличные выражения, которыми собиралась приветствовать столь бесцеремонное пробуждение, погладила остроносую переливчатую головку, подняла к лицу, потёрлась носом о нос.

Сцинк радостно звякнул и открыл глаза.

Они были золотистыми. И очень большими…

Жанка перестала дышать.

Какое-то время она таращилась в эти золотистые шарики, словно парализованная змеёй крольчиха. Потом осторожно (очень осторожно!!!) отвела ладонь от лица.

Сглотнула.

Всё равно — близко. Слишком близко. Взрослые могут плюнуть метров на пять спокойно, значит, этот метра на два тоже достанет. Говорят, сцинка очень трудно разозлить или испугать. Может, и не врут. Да вот только…

— Ладно, допустим, — сказала она и заметила, что голос её звучит не слишком-то уверенно. Кашлянула, попыталась продолжить более твёрдым тоном, — Давай рассуждать спокойно… Я, конечно, не являюсь твоей хозяйкой. И ты это знаешь. Должен знать, вас же ещё до рождения программируют… Но ты так же должен знать, что я тебя не крала. Знаешь? Надеюсь, что знаешь… Ты скорее всего украшение, слишком уж ласковый… Раз я тебя не крала — я, стало быть, хорошая, так?.. Так… И я тебя обязательно отдам… при первой же встрече… Вы же эмпаты, ты должен чувствовать, что я не вру. Даже если ты телохранитель… Ладно, пусть… Я ничего плохого твоей хозяйке не сделала, так? Так… И не сделаю. Правда-правда! Мы даже подругами были… насколько это вообще возможно… Я плохо помню, но что-то там было по поводу временной опёки друзей подопечного при отсутствии самого подопечного… Будем надеяться, что ты у нас парень правильный, обученный то есть… А я — друг. Слышишь? Ладно, будем надеяться, что не только слышишь…

Сцинк звякнул жалобно, ткнулся носом в ладонь. Жанка сглотнула пару раз — горло почему-то сразу пересохло. Осторожно погладила пальцем маленькую мордашку точно между золотыми глазами.

Говорят — от яда сцинка нет ни защиты, ни противоядия. Врут. Наверное…

Сцинк обрадовался, зазвенел увереннее, потрогал её палец острым кончиком языка — самую малость потрогал, осторожненько, не уколол даже. Не злой он был, просто маленький и неумелый. И ласковый. Наверное — действительно украшение, и нечего было так паниковать…

Скрипнула дверь.

— Проснулась? Вот и хорошо. Есть хочешь?

Жанка подумала. Покачала головой.

— Ты узнала насчёт корабля?

Вошедшая казалась совсем девчонкой. Старше Жанки, конечно, но не намного. Только вот глаза… И тонкие пальцы каонистки… Жанка не помнила, как её зовут — она не слишком-то хорошо соображала вчера, словно в тумане плавала. Кажется, поначалу ей пытались что-то объяснить, но она была слишком занята сначала ванной, потом — едой, а когда начались песни, просто и тривиально заснула, так и не успев толком ничего понять.

— Узнала. Вот… — вошедшая протянула Жанке узкую пластинку распечатки. Жанка взяла, ещё не понимая. Взглянула на галлограмму. Прочитала текст. Со свистом втянула воздух сквозь зубы.

— Послушай, у меня же просто нет таких денег! И ничего настолько ценного… — она вдруг запнулась. Потому что поняла, что сказала неправду. Ценность у неё была. И ценность немалая.

Сцинк.

Если окажется, что он всё-таки украшение… Или того лучше — производитель… С телохранителями сложнее, их генетически программируют на принадлежность одному человеку, в крайнем случае — семье, но ведь могут же программу эту и подчистить, было бы желание и время…

И ещё она поняла, что сцинка не отдаст.

— И не надо. Считай это подарком от нашего клуба.

Странно, но этой каонистке действительно ничего не надо было взамен. Жанка это почувствовала сразу, как только перестала судорожно придумывать способы оставить у себя и билет, и сцинка.

— Не понимаю…

— И не надо. Просто вчера была пятница. А по пятницам я бываю немного не в себе. Видишь ли, однажды я умерла, и было это как раз в пятницу…

Талгол. Большая Арена Деринга

Стась

Бэт захлопнул дверь, отсекая многочисленных любопытствующих и стадионный шум.

Лицо его было застывшим и непроницаемым, руки глубоко засунуты в карманы узких чёрных брюк. Взгляд прищуренных глаз, тяжёлый и неотрывный, давил почти физически. Дверь он захлопнул резким пинком плеча, так, что задрожала узкая кушетка и у Стась лязгнули зубы.

Она знала, конечно, что он разозлится. Но подобной ярости не ожидала.

Шёлковая форменная японка завязывалась широким поясом с перехлёстом на спине. На то, чтобы шагнуть к самой кушетке, снять узел и одним движением сдёрнуть синий шёлк, ему потребовалось не больше пары секунд.

— Бэт, я уже в норме. Всё нормально, я просто…

Он ничего не сказал, только окатил с ног до головы тяжёлым взглядом. И Стась заткнулась.

Он не стал возиться с завязками жилета, просто срезал их под самый корень и аккуратно снял раздвинутые пластины. Стась глядела в стену, грызя губы и стараясь не морщиться.

Если у неё и была слабенькая надежда на то, что с утра что-то изменилось в лучшую сторону — хотя бы зрительно — то надежда эта приказала долго жить в тот момент, когда Бэт перестал дышать.

Не насовсем перестал. Всего лишь секунд на десять. Но для надежды вполне хватило…

Стась вздохнула и не сдержала болезненной гримасы. Синяк ещё увеличился и потемнел, и теперь доходил до самых рёбер…

Бэт со свистом выдохнул воздух. И Стась тоскливо подумала, что вот именно сейчас он и начнёт орать. Она не любила, когда на неё орали, пусть даже и за дело.

— Ну и чего страшного? Подумаешь, синяк?! Делов-то. Когда-нибудь это должно было случиться, я же не заговорённая… — Стась упрямо выпятила подбородок, но вызова не получилось. Получилось что-то вроде слабой попытки оправдаться.

Лёгкие и пористые бронепластины приняли на себя основную силу удара, равномерно распределив её на большую площадь, поэтому прямого пробоя в печень с выворачиванием наизнанку всей наличествующей требухи не получилось. Остался только синяк. И вмятина на жилете, хотя создатели пеноброни утверждали, что её невозможно пробить даже реактивным снарядом. Ну, так, в худшем случае — лишь поцарапать…

Заменить пару пластин — дело нехитрое, для этого и в мастерскую ходить не надо. А синяк… Ну, что — синяк? Больно, конечно… Но выглядит совсем не так страшно, как мог бы выглядеть у кого другого, у Стась с пелёнок крепкие и на совесть простеленные всем чем надо стенки сосудов и богатая гемоглобином густая кровь быстрой свёртываемости. Конечно, это грозит ранним атеросклерозом, повышенным риском тромбообразования со всякими там малоприятными последствиями в виде маячащего в более или менее отдалённом будущем инсульта и гипертонии, но зато синяки не возникают в самых ненужных местах от любого чуть менее слабого соприкосновения с чем-либо чуть более твёрдым. По большей части дело вообще обходилось без синяков, а для напоминания о допущенной неосторожности оставалась боль.