Мятежное православие - Андрей Богданов

Патриарх Иоаким и его приближенные, надеявшиеся провести свою операцию по искоренению просветителей без шума, в рамках чиновного духовенства, чтобы дело не было «в народный и общий слух износно», «да тайна пребывает тайна, внешним не явленна (в народный бо слух износима — не весьма тайна!)», просчитались, и просчитались крупно. Массы верующих отнюдь не считали себя посторонними в собственной церкви и, не удовлетворяясь ссылками на авторитет патриарха, настойчиво требовали объяснений, почему они не должны кланяться Святым Дарам как обычно, после слов: «Приимите, ядите…», и почему благовест перенесен на молитву к Святому Духу? Книга Медведева и памфлеты его сторонников убеждали народ в своей правоте.

Прискорбную для «мудроборцев» ситуацию в столице лучше всего охарактеризовал сам патриарх Иоаким (вернее, писавший для него речь Карион Истомин), отметивший с унынием, что люди вконец освоеволились, «начали дерзать о таинстве таинств святейшей евхаристии разглагольствовать и испытывать, и о том везде беседовать, и вещать, и друг с другом любопреться… И не только мужчины, но и жены и дети испытнословят», которым вообще ни с кем, кроме мужей и отцов у себя дома, говорить не следует, да и то не «разглагольствовать», а лишь «внимать». Оставим эти уже во многом отжившие в то время домостроевские взгляды на совести автора и еще раз взглянем на Москву глазами «мудроборцев».

«В плача достойное время сие, — продолжал патриарх, — попущением Божиим, поущением же душегубца врага Диавола, везде друг с другом, в схождениях, в собеседованиях, на пиршествах, на торжищах, и где встретится кто друг с другом, в каком-либо месте, временно и безвременно, у мужей и жен то и слово о таинствах, и о действе, и о совершении их, особенно же о таинстве таинств (где и ангелы проницать трепещут) пресвятейшей евхаристии: как пресуществляется хлеб и вино в Тело и Кровь Христову, и в какое время, и какими словами (что и священники сами, на сие уставленные… им же подобает все известно ведать, не все тонкочастно ведают: однако благодать Божия и через неведающих действует). И от такого нелепого и не подобающего совершения и испытнословия и любопрения произросли свары и распри, вражды и ересь хлебопоклонная…

Того ради, неутешно рыдая, —продолжал патриарх, — слезы проливаю, и душой постоянно сокрушаюсь, и сердцем болею, слыша и видя святые таинства от невежд испытанием и любопрением досаждаемы и раздираемы, словами износимы в слух народа… Увы, невежд дерзости и наглости, преступающих пределы, установленные святыми апостолами и святыми отцами, и чинов своих и достоинства не хотящих, и во иные, не врученные им, перескакивающих, забывая сказанное: во что кто призван, в том да пребывает»{108}.

Как видим, патриарх во главе «мудроборцев» столкнулся с сопротивлением, какого никак не ждал. Вместо того чтобы уничтожить Медведева, обвинение в «ереси» бумерангом ударило по церковной иерархии, терявшей свой авторитет. Немало придворных, приказных деятелей, промышленников и купцов собиралось у Медведева в Заиконоспасском монастыре побеседовать о евхаристии. К нему обращались за аргументами народные полемисты. Известно, что выписки из сочинений Сильвестра делал стрелецкий пятидесятник Никита Гладкий, радостно заявивший после этого визита товарищам: «Есть-де у меня, Микитки, чем уличать!»; городской поп Савва Долгий проповедовал на основе «Манны» и «разносил тайно к неким священным и простцам» «Обличение» Афанасия Иоаннова; другой единомышленник Медведева «всеноществовал по вся дни, ходя по домам малых и великих, монахов и мирян, поучая их». Это лишь отдельные эпизоды развернувшейся борьбы, случайно отразившиеся в документах…

Удовлетворяя требованиям читателей, Сильвестр в мае 1688 года составил на основании своего перевода из Григория Кассандра «Книгу, глаголемую церковносоставник или церковный изъяснитель», призванную просветить всех желающих в вопросах церковного ритуала. К сентябрю 1688 года он выпустил еще одно сочинение — «Известие истинное православным и показание светлое о новом правлении в Московском царствии книг древних»: публицистическую монографию, опровергающую аргументы «Акоса» и рассматривающую методы «ученой» деятельности «грекофилов» в целом.

Поскольку «мудроборцы» обосновывали справедливость своего мнения о пресуществлении с помощью ряда греческих книг, использовавшихся справщиками Печатного двора, Медведев начал полемику с очерка редакционной деятельности («книжной справы») на Руси, в котором обосновал необходимость исторической критики источников. До сих пор, поскольку оппоненты опирались на авторитеты, Сильвестр одерживал победы в значительной степени за счет обширнейшей эрудиции и более точного толкования текстов{109}. Даже известный текстолог Димитрий Ростовский оспаривал Лихудов на основании решений московского собора, принятых при участии трех патриархов. «Или патриархи эти неправо нас научили, — писал святой подвижник православной церкви, — или иеромонахи сии (Лихуды. — А.Б.) неправо творят и учат. Архиереи же российские, вселенских трех патриархов свидетельствованное писание (служебник 1667 года. — А.Б.) отвергнувшие, в след же двух иеромонахов идущие, не только вселенским патриархам, но и самим себе сделались противны (то есть противоречат. — А.Б.)».

В «Известии истинном» Медведев акцентировал внимание на исторической изменчивости текстов церковных книг. Он показал, что формула книжной справы о сверке текстов славянских «правых харатейных (пергаменных. — А.Б.) древних книг, которые с древними харатейными греческими книгами сходны», освященная авторитетом Печатного двора и патриарха, выдерживалась далеко не всегда. Тщательное сравнение различных изданий одной книги выявляет разночтения, вызванные зачастую произволом редакторов, усилившимся при Иоакиме и справщике Евфимии Чудовском, когда «дошли до такого безумия», что «все наши древние книги славянские харатейные» стали называть «неправыми», «потому что обличают их неправое мудрование».

Чтобы сам принцип исторической изменчивости текстов был понятен, Сильвестр рассказал читателю о редакционной «кухне», о том, как развивалась идея «исправления» книг при подготовке их к изданию. «Известие истинное» и сейчас служит великолепным очерком истории государева Печатного двора в XVII веке, причем истории, освещенной «изнутри». «Но как же можно вносить изменения в древний святоотеческий текст?» — мог бы спросить читатель «Известия истинного». Увы, пишет Медведев, различные перемены происходят в церкви постоянно и малозаметно для широкой публики, даже если касаются крупных вопросов. Чтобы читателю было понятнее, он приводит пример не из истории книжных текстов: как пишется титул патриарха?

В соборно утвержденном служебнике «напечатано и клятвами страшными утверждено, как святейшему патриарху всюду именоваться», а именно: «Великий господин святейший кир Иоаким, милостию божиею патриарх московский и всея России». Но патриарх начал именовать сам себя по-иному, «яко же сам восхотел»: «Иоаким, милостию божиею патриарх царствующего великого града Москвы и всея России». Этот титул, более похожий на титул самодержца, использовался довольно долго, а затем, «возвышая свою честь, патриарх начал писаться так: великий господин святейший кир Иоаким московский и всея России и всех северных стран патриарх». Аналогичные изменения, основанные на чистом произволе, делались и делаются в церковной литературе. Иногда они менее заметны, иногда влекут за собой крупные ошибки и самые печальные последствия, тем более что церковные власти требуют не рассуждая почитать каждый новый текст как истину в последней инстанции. Медведев тщательно разбирает такие ошибки, особенно подробно останавливаясь на деятельности братьев Лихудов, раскрывая читателю их неблаговидные манипуляции с источниками и показывая, что в конечном счете все, на что хотели опереться противники, служит аргументом не в их, а в его пользу.

Ошибки при редактуре и искажения текстов — большое зло, но Медведев не был бы рационалистом, если бы не был уверен в возможности их в конечном счете исправить, заменив волевые приемы тщательным и объективным исследованием. Но в том-то и дело, указывал Сильвестр, что церковные иерархи вместо анализа рукописной традиции «только честью своей величаются и не хотят неведения своего людям ради себе стыда объявить, но только повелевают всем себя без всякого рассуждения… слушать!». Вот истинный камень преткновения для благочестия, вот что на деле вызывает смуты и «нестроение» в церкви. Что же благочестивее: отказаться от исследования и без раздумий повиноваться авторитетам — или продолжать поиски истины вопреки церковной власти? Для Медведева ответ ясен и не подлежит сомнению. Восстание против неправедной власти — будь то светской (как он писал в «Созерцании») или духовной (как написано в «Известии») — справедливо, подчинение ей — грешно. Мудрость дана человеку, чтобы видеть истину и не ступать на стезю лжи ни добровольно, ни по принуждению. Познание истины — непростой, зачастую тяжкий путь; оно требует знаний и приходит лишь к человеку просвещенному. Общество лишь тогда будет благочестиво и благоустроено «во гражданстве», когда падут препятствия на пути каждого его члена к «свободным мудростям» и люди, освещенные светом наук, смогут свободно испытывать истину, смогут «черно-бело знати».