Сборник 9 КОНВЕКТОР ТОЙНБИ - Рэй Брэдбери

– Можно подумать, сынок, у тебя все друзья разбежались и собака сдохла. Что случилось? На следующей неделе в школу?

– Ага.

– Да и Хеллоуин еще не скоро?

– Через полтора месяца. Ждать и ждать. А как вы думаете, полковник… – вздохнул мальчик совсем горестно, уставясь вдаль на осенний город, – почему у нас в городе ничего не происходит?

– Так уж и ничего – завтра, к примеру, День труда66: праздничное шествие, семь автомобилей, мэр, возможно, фейерверк… э-э-э… – Полковник осекся: этот унылый, как счет от бакалейщика, перечень его ничуть не вдохновил. – Тебе сколько лет, Чарли?

– Тринадцать. Скоро будет.

– Да, в тринадцать жизнь идет наперекосяк. – Полковник закатил глаза, перебирая зыбкие воспоминания внутри черепной коробки. – В четырнадцать – и вовсе заходит в тупик. В шестнадцать – хоть ложись да помирай. В семнадцать – конец света. А там терпи лет до двадцати, чтобы дела пошли на лад. Скажи-ка, Чарли, как человеку накануне праздника дотянуть хотя бы до полудня?

– Это вам лучше знать, полковник.

– Чарли, – произнес старик, избегая пристального мальчишеского взгляда, – я могу переставлять политиков, больших, что твои боровы, могу двигать скелетами в музее городской ратуши, могу заставить локомотивы подниматься в гору задним ходом. Но как быть с мальчишками, у которых перед осенними праздниками плавятся мозги от последней стадии Пустой Безнадеги? Впрочем…

Полковник Стоунстил, воздев глаза к облакам, просчитал будущее.

– Чарли, – произнес он наконец, – мне не безразлично твое настроение, мне не все равно, если ты лежишь на заброшенных рельсах и ждешь поезда. Вот что… Держу пари, в ближайшие сутки город Грин-Таун в штате Иллинойс, с населением в пять тысяч шестьдесят два человека и тысячу собак, изменится до неузнаваемости – ей-богу, чудесным образом изменится к лучшему. Если я проспорю – с меня полдюжины шоколадок, а если проспоришь ты – подстрижешь мою лужайку. По рукам? Спорим?

– Вот это да! – Чарли, сраженный наповал, затряс руку старика. – Спорим! Полковник Стоунстил, я знал, что вы все можете!

– Ничего еще не сделано, сынок. Лучше посмотри туда. Город – Красное море. Я повелеваю ему: расступись! Мы идем!67

Старик, чеканя шаг, направился в дом; Чарли побежал следом.

– Итак, Чарльз: либо на свалку, либо на погост. Куда?

Полковник повел носом сперва в сторону той двери, за которой скрывалась земляная сырость погреба, затем в сторону той, что вела на сухой деревянный чердак.

– Даже не знаю…

Чердак, словно умирая во сне, мучительно вздрогнул от налетевшего сквозняка. Полковник рванул на себя дверь, и осенние шепоты сразу вырвались на волю, а ветер, угодивший в ловушку, заметался под кровлей.

– Слышишь, Чарли? Разбираешь слова?

– Ну…

Подгоняемый сквозняком, как пучок соломы, полковник устремился вверх по темной лестнице.

– Слова все больше такие: время, и старость, и память – много чего. Прах и боль – кажется, так. Да ты послушай, о чем скрипят балки! Погожей осенью только дай ветрам потревожить этот деревянный скелет, и он уж точно заговорит тебя надолго. Расскажет про пламя и пепел, про бомбейское зелье, про кладбищенские цветы-привидения…

– Ничего себе, – выдохнул Чарли, карабкаясь вслед за стариком. – Вам бы для журналов рассказы сочинять!

– Раз попробовал! Забраковали. Ну вот, теперь мы у цели!

И впрямь, они оказались у цели – где не было ни календаря, ни месяцев, ни дней, ни лет, только длинные паучьи тени да блики сломанных канделябров, огромными слезами застывших в пыли.

– Вот это да! – воскликнул Чарли от радостного ужаса.

– Спокойно! – осадил полковник. – Ты готов к тому, чтобы прямо здесь для тебя родилось на свет настоящее сногсшибательное полумертвое чудо?

– Готов!

Смахнув со стола чертежи, карты, агатовые шарики, стеклянные глаза-обереги, паутину и клочья пыли, старик закатал рукава.

– Вот что радует: когда принимаешь новорожденное чудо, не нужно кипятить воду и мыть руки. Подай-ка мне вон тот свиток папируса, мальчик мой; за ним поищи штопальную иглу; достань с полки старый диплом; подними с пола упаковку ваты. Шевелись!

– Я мигом. – Чарли бежал и приносил, приносил и снова бежал.

Во все стороны летели засохшие веточки, пучки вербы и рогоза. Шестнадцать рук полковника сновали в воздухе и ловко орудовали шестнадцатью блестящими иголками, обрезками кожи, шорохом луговой травы, дрожью совиных перьев, искрами рыжих лисьих глаз. Сам он пыхтел и невнятно фыркал, а все восемь пар волшебных конечностей кружили и пикировали, танцевали и укладывали стежки.

– Ну вот! – показал он кончиком носа. – На половину готово. Обретает форму. Приглядись-ка, дружок. Что здесь начинает вырисовываться?

Обогнув стол, Чарли так вытаращил глаза, что рот открылся сам собой.

– Да ведь… да ведь… – забормотал он.

– Ну?

– Это же…

– Ну? Ну?

– Мумия! Не может быть!

– Может! Дьявол меня раздери, парень! Может!

Полковник навис над столом. Погрузив пальцы глубоко внутрь своего творения, он прислушивался к его шепоту, возникшему из тростника, чертополоха и сухих цветов.

– Резонно будет, если ты спросишь, зачем создавать мумию? Ты, ты вдохновил меня на это, Чарли. Ты меня к этому побудил. Иди-ка, посмотри в окно.

Мальчик поплевал на стекло и оттер от пыли и грязи небольшой кружок.

– Ну-с, – заговорил полковник. – Что ты видишь, парень? Как там дела в городе? Не замышляется ли убийство?

– Скажете тоже…

– Не бросается ли кто-нибудь вниз головой с колокольни? Не истекает ли кровью под взбесившейся газонокосилкой?

– Не-а.

– Не бороздят ли озеро железные «Мониторы» и «Мерримаки»,68 не падают ли дирижабли на масонский храм, не погребают ли под руинами шесть тысяч масонов единым махом?

– Скажете тоже, полковник, – у нас в Грин-Тауне всего-то пять тысяч жителей!

– Гляди в оба, парень. Ищи. Высматривай. Докладывай!

Чарли пристально смотрел на плоский, как блин, городок.

– Дирижаблей не обнаружено. Масонских руин не обнаружено.

– Молодец! – Подскочив к окну, старик остановился рядом с Чарли и тоже начал производить осмотр местности. Он указывал в разные стороны то рукой, то носом. – В этом городе за всю твою жизнь не было ни убийства, ни пожара в сиротском приюте, ни жестокого маньяка, вырезающего свое имя на женских ногах! Согласись, парень: Грин-Таун, что на севере штата Иллинойс, – самый неинтересный, безрадостный, захудалый, тоскливый городишко за всю историю Римской, Германской, Русской, Английской и Американской империй! Если бы здесь родился Наполеон, к девяти годам он бы сделал себе харакири. От скуки. Если бы здесь рос Юлий Цезарь, в десять лет он бы пробрался на римский Форум и заколол себя собственным кинжалом…