Эйзенхауэр - Георгий Чернявский

Рузвельт на обмен радиограммами не прореагировал. В то время он, вопреки мнению С. Амброза{362}, не был болен, а находился на краткосрочном отдыхе перед учредительной конференцией Организации Объединенных Наций, которая должна была начать работу 25 апреля в Сан-Франциско{363}. Именно во время отдыха, а не по причине продолжительной болезни 12 апреля наступила его внезапная кончина.

Учитывая предыдущие суждения Рузвельта, согласившегося с тем, что право первыми вступить в Берлин принадлежит русским, Маршалл, фактически взявший на себя роль американского Верховного главнокомандующего, был недоволен не фактом переписки Эйзенхауэра со Сталиным, а протестами англичан по поводу этой инициативы. Он напомнил союзным военным руководителям, что они предоставили главнокомандующему войсками в Европе право напрямую обращаться к премьеру Черчиллю. Маршалл также выразил согласие с направлением завершающих наступательных действий, которое определил Эйзенхауэр, и счел неоправданным недоверие к нему со стороны британских официальных лиц{364}.

Маршалл со свойственными ему прямотой и резкостью телеграфировал в Лондон: «Только Эйзенхауэр занимает такую позицию, которая дает ему возможность понимать, как следует вести сражение и в полной мере использовать меняющуюся ситуацию». Чуть ли не менторские нотки звучали в словах начальника американского Генштаба и руководителя Объединенного комитета начальников штабов, что «психологические и политические преимущества, вытекающие из возможности захвата Берлина до того, как это сделают русские, не должны преобладать над императивными военными соображениями, которые, по нашему мнению, состоят в разгроме и расчленении германских вооруженных сил»{365}.

В свою очередь главнокомандующий, демонстрируя добрую волю, вновь информировал американских и британских начальников штабов, что он выносил решения только на основе военных соображений и что в случае возобладания в высших кругах политических соображений он должен получить соответствующие директивы. С изрядной долей хитрости и даже демагогии Эйзенхауэр завершил свое донесение словами: «Я первым признаю, что война преследует политические цели, и если Объединенный комитет начальников штабов решит, что усилия союзников по овладению Берлином превалируют над чисто военными соображениями, я с готовностью пересмотрю планы и соображения, чтобы провести такую операцию»{366}.

Эйзенхауэр отлично знал, что Маршалл придерживается того же мнения, а британские деятели просто не решатся предписать главнокомандующему пересмотреть планы из политических соображений, что могло привести к многочисленным жертвам союзных войск во имя пресечения амбициозных планов восточного союзника. Возражений не последовало, и Эйзенхауэр продолжал операцию с целью рассечения германских войск, истребления живой силы и техники, что, как он полагал, приведет к быстрой капитуляции Германии перед всеми участниками антигитлеровской коалиции.

Теперь, в первой половине апреля, союзные войска наступали, громя лишь отдельные очаги сопротивления. 11–13 апреля они достигли Эльбы. Началась массовая сдача в плен американцам и англичанам германских частей. 18 апреля в плен сдались войска противника в окруженном Руре, численность которых составляла 317 тысяч человек — это была самая массовая сдача в плен за всю историю войны. Прошла еще неделя, и 25 апреля к северо-западу от Дрездена, в районе города Торгау, произошла знаменитая дружеская встреча на Эльбе, которая рассекла Германию, что было одной из главных задач, поставленных Эйзенхауэром перед своими войсками.

По мере продвижения союзных войск по германской территории раскрывалась страшная картина массовых убийств заключенных концлагерей, нечеловеческих мук и непосильного, обрекающего на мучительную смерть каторжного труда узников — военнопленных и гражданских, угнанных из родных стран. 15 апреля Дуайт писал жене: «Позавчера я посетил германский концентрационный лагерь. Я никогда не мог подумать, что такие жестокости, зверства, дикость действительно могут существовать! Это было ужасно… Я поехал туда сознательно»{367}.

Дуайт понимал, что наступит время, когда в неких общественных кругах возникнет желание приписать сведения о зверствах нацистов пропаганде, начнутся утверждения, что это была провокация союзников. В связи с этим он распорядился сразу же после освобождения концлагерей направлять туда журналистов и фотокорреспондентов, собирать документальные и вещественные доказательства, свидетельские показания о зверствах нацистов, в том числе об истреблении евреев{368}. Он требовал от американских конгрессменов, британских парламентариев и других официальных лиц, которые хотели своими глазами увидеть успехи союзных войск и приобщиться к их победам, первоочередного посещения концлагерей, включая Дахау в Баварии и Бухенвальд в Тюрингии (другие крупнейшие лагеря смерти находились на территории, занятой советскими войсками). Более того, 19 апреля Эйзенхауэр направил по подводному кабелю телеграмму Маршаллу с просьбой послать в Германию группу конгрессменов и издателей специально для того, чтобы они посетили концлагеря и лично убедились в невероятных зверствах нацистов. В тот же день Маршалл ответил, что доложил о сообщении новому президенту Гарри Трумэну и получил его согласие на соответствующие действия{369}.

Эйзенхауэр приказал начать создание комплекса документальной базы преступлений нацизма перед человечеством, предназначенного прежде всего для предстоявшего суда над военными преступниками, но также для истории, чтобы потомки не допускали возникновения новых преступных, человеконенавистнических режимов.

По распоряжению Дуайта документальные кинофильмы и фотографии в обязательном порядке показывали пленным немецким солдатам и офицерам, а также гражданскому населению Германии. Эти люди в ужасе закрывали глаза — кто искренне, а кто и лицемерно. Особенно потрясали трофейные немецкие фотографии, свидетельствовавшие об истреблении евреев в газовых камерах, запечатлевшие людей, подвешенных к потолку или распятых на столбах, погибших в нечеловеческих мучениях. Эйзенхауэр послал фото и документы о нацистских преступлениях Черчиллю, а тот распорядился собирать и бережно хранить подобные свидетельства{370}.

По требованию Эйзенхауэра немецкие военнопленные, а также гражданские лица направлялись на принудительные работы по захоронению убитых заключенных и уборке концлагерей.