У ночи тысяча глаз - Корнелл Вулрич

Оказавшись перед кабинками, он потянулся к ручке той, что была освещена, и потянул дверцу на себя. А когда уже поднял ногу, готовый войти, увидел прямо у себя перед носом чей-то затылок.

Мужчина в кабинке даже не пошевельнулся в ожидании, когда вторжение прекратится, он лишь спокойно на мгновение приостановил свое занятие. Его карандаш повис в воздухе.

— Простите, — пробормотал Доббс, попятился, закрыл дверцу и вошел в соседнюю кабинку.

Карандаш снова принялся исписывать стену, тщательно прорабатывая те же линии снова и снова, чтобы они стали толще, заметнее.

Через тонкую боковую перегородку донеслось звяканье опущенной монеты и быстрое вращение наборного диска, который повернулся всего раз. Затем настороженный голос: «Главное управление, пожалуйста». Дальше голос то появлялся, то исчезал, и не только потому, что разговор шел тихо, но и из-за частых остановок — говорившего постоянно прерывали.

— Его и след простыл…

— Сделали, что могли…

— С ног сбились…

— Я знаю, лейтенант, но мы делаем все, что в наших силах…

— Да, сэр…

— Так точно, сэр…

— Да, сэр, лейтенант…

— Так точно, сэр…

Сокольски уже оказался рядом с будкой. Один раз, чтобы легче было стоять, он оперся ладонью о стеклянную панель второй кабинки, не той, в которой находился Доббс. Затем убрал руку, и на стекле осталось мокрое пятно — нервничая, он потел. Мужчина в будке повернул голову и бросил на Сокольски короткий взгляд, оставшийся на стекле эфемерный отпечаток затуманил черты его лица подобно прозрачной маске, над которой открыто смотрели его глаза. Затем он снова повернулся лицом к стене, а отпечаток на стекле испарился.

Доббс вышел, и они постояли немного возле будок.

— Устроил мне такой разгон. Жаль, что ты не слышал.

Сокольски в тревоге прикусил нижнюю губу.

— Он с нас не слезет, — продолжал Доббс. — Без него, говорит, даже не показывайтесь.

Сокольски приглушенно ахнул в испуге:

— Он считает, мы от него что-то утаиваем?

— Давай двигаться, — заключил Доббс. — Тут нам все равно ловить некого.

Они направились вдоль стены к выходу, в том же порядке, в каком вошли, — Сокольски тащился за Доббсом.

— Чеки не забудь, — напомнил Сокольски.

Доббс сделал крюк к столику, где они сидели.

И опять сначала подошел к тому, что был занят еще до их появления в закусочной. По ошибке взял бесхозный чек. Затем, сообразив, бросил его с некоторым раздражением, прошел дальше, взял свои чеки и присоединился к напарнику у кассы. Прозвенел кассовый аппарат. Они ушли.

Мужчина в будке порылся у себя в кармане, вытащил два десятицентовика, двадцатипятицентовик, несколько пенсов, посмотрел на них, снова сунул в карман и встал.

Открыл дверцу будки, вышел в зал, подошел к кассиру.

— Дайте мне, пожалуйста, два пятицентовика, — смиренно произнес он и положил десятицентовик.

Кассир хмуро на него посмотрел. Но деньги все же разменял. Мужчина взял пятицентовики и вернулся в телефонную будку.

Дверь закусочной снова распахнулась, вошел Доббс и положил перед кассиром какую-то мелочь.

— Пачку сигарет, — нетерпеливо бросил он. — Только что был здесь, а купить забыл.

Плечо, локоть, бедро другого мужчины как раз скрывались за дверцей будки.

Доббс схватил сигареты и выскочил на улицу. Измученная дверь крутнулась еще раз и замерла.

В будке звякнула опущенная в отверстие монета. Диск аппарата заскрипел и быстро повернулся — всего раз.

— Главное управление, пожалуйста, — смиренным голосом сказал мужчина.

Глава 19

Конец полицейской операции

Десять пятьдесят одна. Макманус у себя в кабинете, один. В том же самом кабинете, в котором они стояли перед ним вытянувшись в струнку и в котором он раздавал им задания и указания. Когда же это было: два дня или два месяца назад? Сейчас лейтенант совершенно один, под конусом света от большого белого треугольника с основанием на столе корпит над донесением. Слева от него лежат еще два донесения, которые он только что прочитал. А справа еще три, а может, четыре, до которых пока руки не дошли. Донесения поступили от всех оперативников. И все об одном и том же.

Макманус снял пиджак и галстук, на голове соорудил кукушкино гнездо, все еще полноценное для человека его возраста. На столе тикали его карманные часы с открытой крышкой. Он постоянно поглядывал на них, отрываясь от докладов, потом снова брался за перо.

Макманус, что называется, зашился, как и все другие, кто занимается этим делом. Потому-то и злится и выходит из себя. Не привык выполнять работу к какому-то строго установленному жесткому сроку. Такого с ним еще в жизни не случалось.

Закончив читать доклад, он подчеркнул этот факт, разочарованно стукнул тяжелым кулаком по столу. Лейтенант сделал это и по прочтении первых двух донесений. Никакого толку, они никуда не ведут. Он отложил донесение, взял следующее.

Зазвонил телефон. В среднем он звонил каждые четыре-пять минут уже много часов подряд, а сейчас, если на то пошло, набирает скорость. Правда, на сей раз всего лишь дежурный сержант.

— Нет, — решительно отказал лейтенант. — Занят по горло. Пусть этим займется кто-нибудь другой.

И взял новое донесение, начал читать, но голова все еще занята предыдущим докладом, что-то в нем не давало Макманусу покоя. Он оставил новое донесение, возвратился к предыдущему, ероша волосы.

Просмотрев его еще раз, отбросил в сторону и снял телефонную трубку:

— Срочно доставьте сюда хозяина лавки подержанных вещей. Спитцера. Хочу потолковать с ним лично. Как это он не знал, что туфли стояли у него в витрине? А впрочем, ладно, отставить. Уже слишком поздно.

«Но даже если он и знал, — думал Макманус, — что это нам дает? Суть ведь в том, откуда об этом знал Томпкинс? Мы все время попадаем в один и тот же тупик. Откуда бы ты ни начал, непременно всегда оказываешься в том же месте».

Он закончил читать следующее донесение и снова с недовольством стукнул кулаком по столу.

Десять пятьдесят три. Позвонил Моллой с севера штата. Новые подробности об эпизоде с побегом львов:

— Мать малыша лет восьми-девяти только что притащила его за шкирку к местному участковому. Я тоже при этом присутствовал. Он все еще завывал от порки, которую ему задали дома. Мальчишка признался, что зажег хлопушку, бросил ее в клетку со львами, а сам удрал.

— И что же у нас получается?

— Парадокс какой-то. Продали всего две хлопушки, понимаете, я вам об этом уже говорил. Одну Хьюзу, другую — малышу. Хьюз задумал совершить убийство, а малыш — просто попроказничать. Вышло так, что малыш сделал именно то, что намеревался сделать сам Хьюз. Только малыш его опередил. Хьюз перепилил цепочку от боковой двери, подготовил все загодя. Но его жена так и не пришла, и не ждала его перед клеткой. Зато лев встретил его на полпути домой, вместо того чтобы ждать, когда он туда доберется. Несколько раньше срока, только и всего. Но метод был типично его, хлопушка и все такое прочее. Парадокс, да и только.

— Во всяком случае, к нашему делу это не имеет никакого отношения.

— Разве только то, что лев еще гуляет на воле. И постепенно подбирается все ближе к зоне действия Шона. Тут только что поступило сообщение, что парочка влюбленных, обнимавшихся в машине, насмерть перепугалась, увидев огромную рыжевато-коричневую собаку, — во всяком случае, так им сначала показалось, — которая вынырнула из кустов, а потом снова убежала в укрытие. Место, на которое они указали, находится примерно в пяти милях от северных границ поместья Рида.

— Так придумайте же что-нибудь, а? — пронзительно восклицает Макманус. — Там что, нет полицейских штата? Отгоните льва оттуда, направьте его в другую сторону!

Он с треском бросил трубку, но не успела она лечь на рычаг, как телефон зазвонил снова. И опять дежурный сержант.

— Сколько раз вам говорить, Хогэн? Я занят!

Десять пятьдесят семь. Позвонил Доббс. Еле дыша, заспешил сообщить новость:

— По-моему, мы его нашли, лейтенант. Кто-то видел, как человек, отвечающий его описанию, только что входил в дом на Четырнадцатой Дексер-стрит. Это всего в двух кварталах от того места, где он от нас ушел. Нет, сами мы его не видели, но мы внимательно следили за домом, как сзади, так и спереди.

— Пока я не прибуду на место, ничего не предпринимайте. Затаитесь. Операцией буду руководить сам. Выезжаю немедленно.

Он вскочил, смахнул в сторону все донесения, прочитанные и непрочитанные, схватил шляпу, пиджак и направился к двери. Потом возвратился и посмотрел на часы. Без двух одиннадцать. Захлопнув крышку, сунул их в карман пиджака, который еще не успел надеть. О галстуке вообще не вспомнил.