Дни без князя - Иван Афанасьев

Мысли лезли в голову, наталкиваясь, и громоздясь друг на друга, и заслоняли истину. Усилием воли Юрий привел себя в состояние незамутненного разума. Остановилось время, и засеянное поле сознания лишь терпеливо ожидало всходов. Через минуту Кондрахин сказал:

— Сенары, Ведмедь, вот наша задача. А выйдем мы на них с помощью Прежних, то бишь, пришельцев. Мы с тобою на Амату без году неделя, а они почти восемьдесят лет. И беспомощными дураками не выглядят. Значит, местными секретами владеют.

— И готовы с нами поделиться, — скептически хмыкнул ведун.

— Захотят, — сказал Кондрахин, — еще как захотят.

Когда над Амату всходило солнце, то есть, по земным меркам, в пятом часу утра, князь Аю Амаравата выходил на террасу княжеского замка. Еще спали люди и птицы, холодная речная сырость нехотя возвращалась в свои берега, и краски утра были трепетно робки. Откинувшись на резную спинку деревянного, потемневшего от времени кресла, князь подолгу смотрел в маленький сад, на поздние осенние цветы, как смотрит на знакомые с детства и ничем не примечательные мелочи человек, навеки покидающий родные места. "Я тебя простил. Прости и ты меня", — говорит этот взгляд. "И я простил", — отвечает поникший куст. И рвутся, рвутся невидимые нити, связывающие нас с миром, оставляя по себе обнаженную, кровоточащую плоть. Если у человека есть будущее, то этот процесс можно уподобить болезненной, но совершенно необходимой хирургической операции, если же нет…

У князя будущего нет. Это он знал точно, не умея никак объяснить. Поначалу, в первые дни после убийства жены, он искал этому событию пусть чудовищные, но логические объяснения. Лютая зависть, месть, проснувшееся эхо застарелых обид, даже родовое проклятие — всё перебрал Амаравата в своих предположениях. Потому и укрывал княжича, насколько хватало возможностей. Но события снежным комом катились на него: сожженные бумаги в охраняемом дворце, гибель Зрящих, хладнокровный расстрел сопредельных князей, и, наконец, сожжение дворца. Конечно, сам способ разрушения Амаравате был неведом, зато он вполне оценил результат действия небесного снаряда.

Каждое событие из этой цепи могло быть объяснено по людским меркам — коварством, ненавистью, предательством. Но все вместе они создавали новую сущность — надчеловеческую. Князь не мог сказать определенно, когда в нем проснулась родовая память, наверное, это произошло постепенно, шаг за шагом. И тогда всё стало на свои места. Только вот объяснить этого он не мог никому, даже тем, кому доверял безоговорочно. Ибо родовая память оперирует не словами, а одной лишь ей понятными символами и ощущениями. Разве доступно объяснить другому, что синий цвет — это синий, а кислый вкус — это кислый? Просто, ты это так видишь и чувствуешь.

Внутри его постепенно образовывалась молчаливая пустота. Мир вместе с его привычными и неизменными атрибутами отступал, унося не только ощущения сопричастности жизни, но даже такие чувства, как сожаление и любовь. Собственно, князь уже не жил, он доживал отведенный ему срок, подобно клетке сложного организма, еще вполне жизнеспособной, но уступающей добровольно свое место следующему поколению. Так должно быть и так будет. Откуда последует последний удар, Амаравата не знал, да и не задумывался над этим. Какая разница? Главное, княжич в безопасности, под неусыпным покровительством служительниц Дивеи, неважно по каким причинам, пекущимся о наследнике.

Утренний воздух был пряным и прохладным. Аю Амаравата вдохнул его всей грудью и встал во весь рост. Даже сейчас в нем чувствовался истинный князь, владетель Дастрана. Конечно, для искушенных он — всего лишь внешняя оболочка, но для простолюдинов, изо дня в день являвшихся за княжьим словом, Амаравата по-прежнему вершитель их судеб, владыка и судья.

Ведмедь был настроен по-прежнему весьма скептически.

— Вспомни свою попытку проникнуть к Прежним. Что из этого вышло? А теперь они вдобавок к этому готовы.

— И, слава Богу! — парировал Кондрахин. — Уверен, они ждут. Просто пока ошарашены тем, что я сообщил относительно судьбы их мира.

— И поэтому шарахнули ракетой с аэроплана по дворцу нашего уважаемого князя, — съехидничал Ведмедь.

Юрию стало скучным это бесполезное препирательство. Он понимал, что его напарник не просто так перечит ему — прощупывает план Кондрахина на прочность, старательно ищет уязвимые места, чтобы защитить, уберечь, когда дойдет до дела. В том, что Ведмедь человек основательный Юрий сполна убедился еще на Тегле, родине ведуна. И, тем не менее, сейчас столь тщательная подготовка в его глазах была всего лишь досадной задержкой. Словно великий стратег, Кондрахин видел все поле сражения, и неважно, на каком участке противник сумеет организовать оборону, а может, даже сам перейдет в наступление. Сценарий был написан набело.

— Вот что, товарищ Ведмедь, — проигнорировав издевку, сказал Кондрахин, — обстоятельства стали иными. И хоть знаем мы далеко не всё, но очень, очень многое. Во-первых, давай признаемся друг другу, как на духу: ни ты, ни я в нападение на князя Прежних не верим. Им это делать просто незачем. У бедолаг куда более серьезные проблемы. Семьдесят восемь лет они считали, что не могут вернуться на родину только лишь вследствие неисправности аппаратуры. И вдруг узнают, что машины ни при чём — просто мир их больше не существует, остался лишь астральный, исчезающий след. Если бы это известие привело их к массовому помешательству, лупили бы с горя по всем подряд или, например, по мне, как вестнику несчастья. Но как раз этого мы с тобой не наблюдаем. Значит, Амаравату упорно достает кто-то другой. Сильный, умный, но, безусловно, местный.

Ведмедь согласно кивнул. При всей своей педантичной цепкости к деталям он никогда не спорил по очевидным фактам.

— И теперь скажи мне, продолжил Юрий, — а как бы ты поступил на месте Прежних, узнав горькую истину? Нет-нет, не спеши! — упредил он ответ товарища. — Именно в данных конкретных обстоятельствах, при которых ты лицом к лицу столкнулся с инопланетным гостем, только недавно прибывшим на Амату?

— У них две наиважнейшие проблемы, — наконец вставил реплику Ведмедь. — Это невозможность вернуться домой и невозможность остаться здесь.

— А почему?

— Это не их мир. К здешним условиям они не приспособлены, и приспособиться никогда не смогут. Они представляют чисто техническую цивилизацию, и, окажись они волею судьбы где-нибудь на Тегле или на Земле, вполне успешно бы прижились и ассимилировались.

— И единственные их союзники, единственная их надежда на Амату…