Последний - ЙаКотейко

скармливая свое население жестоким богам войны, мы жили мирно. Все то время, что мое гнездо стояло в лесах свободных земель, самыми крупными стычками были межклановые разборки оборотней и нагов. Так что, именно они имели хоть какой-то боевой опыт. Да беда в том, что опыт этот был наработан на представителях своего вида. Человеческое же оружие ввело их в состояние задумчивой обреченности.

Память вновь включилась, подсовывая мне видения прошлого. Первая война, потухшие взгляды перворожденных, теряющих своих птенцов одного за другим. Безумие тех, кто не смог смириться. Острая боль лишившихся пары. Мой лучший друг, живущий со своей невестой уже больше тысячи лет и потерявший ее даже не в бою, в бойне. Себя, когда назавтра я лишился друга.

Очередное воспоминание. Далекие южные степи, с необычными, редкими толстыми деревьями. Высокие песчаные образования-горы, с мириадами хищных насекомых, готовых сожрать тебя за минуты. Оборотни-ящеры, более жестокие и мстительные, чем живущие в этих землях звери. Мои птенцы, молящие о помощи: оборотни напали на гнездо сразу несколькими стаями. Я ведь даже не понимал за что. Только через три дня узнал о том, что мне объявили войну, из-за глупости, допущенной птенцом. Тогда же, в тот день, метался, как безумный, пытаясь отбить хоть кого-нибудь из своих созданий.

Дорога к лагерю растянулась в бесконечную ленту времени, по которой я перемещался от одного кровавого конфликта к другому. Запнувшись, едва устоял на ногах. Стон вырвался помимо воли.

— Найт, ты чего? — Кор выглядел озабоченным и… уставшим.

Из глубин души поднималась ярость. Окинув взглядом лагерь, измученных иных невольно зарычал чуть слышно, зло. Почему? Какого черта все эти существа должны испытывать такой ужас. Почему должны подвергаться нападению тех, кто даже не принадлежит нашему миру. Вспомнились перворожденные, с которыми я пришел в этот мир. Но от этого ярость лишь сильнее разгорелась — я заплатил свою цену, выкупил место под солнцем.

— Я убью их. Уничтожу всех, — зашипел сквозь зубы.

Волки дернулись назад, оскалившись и вздыбившись. Глядели на меня злыми, настороженными глазами, в которых отражалось вздымающееся за спиной пламя пожара.

— Убьем, вампир, убьем, только не делай так больше, — нервно дернув уголком рта, попросил Кор, продолжая с опаской на меня поглядывать.

— Извини, — пришлось опустить голову, чтобы волк не видел мелькавших на лице эмоций. — Идем, нужно наступать. Сейчас, думаю, все испытывают чувства, похожие на мои, и нужно использовать их пока не остыли. Пока злость и возбуждение не переросли в страх и апатию, — и я ускорился, стараясь как можно быстрее добраться до головы нашей маленькой армии.

По мере приближения к осинам, где мы виделись с остальными в последний раз, напряжение все сильнее захватывало тело. Мне сказали только про лису и Мишу, про других я не знал ничего. Но совсем скоро от сердца отлегло. Вся вампирья семья была на месте. Не только высшие, но и прочая дорогая сердцу нечисть. От нахлынувшего облегчения думал, осяду в траву. На лицах встречающих расплывались те же безумные, счастливые улыбки. Отгонять непрошеную радость пришлось силой.

Остановился почти вплотную к Виктории и, глядя ей в глаза, велел:

— Выступаем!

— Найт, нам бы восстановиться! — попытался воспротивиться Марош, но под тяжелым взглядом сник. Обижать его не хотелось, пришлось оправдываться. — Времени нет. Наори знает, что проиграл и знает, что мы не отступимся. Сейчас, пока сильны эмоции, нужно идти. Оставьте с ранеными достаточное количество лекарей и командуйте выступление, и, да, иные должны знать, зачем идут на смерть, поэтому чаще употребляйте слово месть. Не давайте потерять это знание в страхе!

— Найт? — Марош смотрел на меня, как будто первый раз видел, но сейчас это мало волновало. Эту войну я не проиграю и сделаю для этого все что нужно и даже больше.

— Вот теперь я верю, что ты перворожденный, — с хищной ухмылкой хлопнул по плечу Кор. — Пойду собирать своих.

— А с этим, что делать? — кивнул Стан на сжавшегося в комок человека, испуганно следившего за каждым нашим движением.

Все резко обернулись, уставившись на воина немигающим взглядом. Тот еще больше скорчился и тихо, на пределе слуха заскулил.

Что с ним делать? Убить!

Я глядел на мальчишку, тот, сообразив, от кого сейчас зависит его судьба, на меня.

Чтобы пересилить себя пришлось зажмуриться. Только тогда смог отдать приказ, который должно было, а не тот, что просила душа.

— Пускай с него снимут военные приспособления, обыщут и присмотрят до нашего возвращения…

— Оставить его в живых? — зло выдохнул Сток, глядя на меня как на врага.

— Хочешь его убить? — вздернув бровь, спросил его, обернувшись, — пожалуйста, я не настаиваю, — и отвернулся, показывая, что меня не интересуют его дальнейшие действия.

Еще немного попыхтев, Сток развернулся и ушел, так и не тронув мальчишку. Сотворенные приняли это за подтверждение приказа и живо раздели вояку до штанов, но потом, подумав, добросердечно вернули рубашку.

— Найт, стоит ли нам так рассеиваться? Лекари могут понадобиться у стен института? — когда все разошлись, тихо подошел Коргад.

— Нет смысла, — так же тихо ответил ему. Понимал, что волк вовсе не хочет оставить раненых на произвол судьбы, а лишь беспокоится об исходе всей компании. — Если мы выиграем, лекарей нам хватит, их достаточно среди узников, а если проиграем, они нам уже не понадобятся.

Коргад понимающе качнул головой, сжал мое плечо и ушел к своим, на ходу громогласно отдавая приказы.

Уже через час лавина возобновила движение. Как и думал, иные были злы. Снизу раздавались рык и вой. Скорость, и до того не маленькая, выросла. Все желали как можно быстрее добраться до врага.

В небе было гораздо тише. Только шелест сотен крыльев и свист воздуха не давали забыть, что я не один.

Встали на привал поздно, солнце уже давно поднялось над лесом. Последние несколько часов движения и так были тяжелыми, для ночных и для сотворенных, вынужденных опуститься и найти себе «транспорт», так как ветер сдувал с них спасительные капюшоны, подставляя лицо смертельным лучам.

Я сидел на поваленном бревне, бездумно глядя на мелькающие между деревьями фигуры. Слушал редкие звуки и куда более многочисленные эмоции, ловил отголоски страха и что радовало, не