Когда глаза привыкнут к темноте - Наталия Кочелаева

Утром накануне старого Нового года Марина топталась у плиты, помешивая булькающую в кастрюльке овсянку. Поясницу ломило невыносимо. Это нормально, об этом Марину предупредил врач. Вообще-то она не любила ходить в женскую консультацию. Донимали ее плакаты, которые кто-то трудолюбивый развесил в холле. Дожидаясь своей очереди в компании таких же будущих мамочек, Марина вволю на них насмотрелись. Жизнерадостный художник изображал толстых младенцев в кроватках, на пеленальных столиках, в ванночках и на весах. Румяные женщины и самодовольные мужчины рядом с младенцами явно ничего не знали о жилищных проблемах, о больных родственниках, о нехватке денег, никто из них не спал в кухне, на раскладушке. А ведь к картинкам еще прилагался текст! «Детская комната должна быть хорошо освещенной и проветриваемой», например. Как вам такое? Или вот: «Кормящая мать должна сохранять умиротворенное состояние души, нежелательны отрицательные эмоции». Где ж его взять, это умиротворенное состояние, это сложнее даже, чем получить комнату!

Не любила Марина ходить к врачам, ни на что им не жаловалась и последний приемный день проигнорировала. А зря. Иначе узнала бы, что ей грозят преждевременные роды.

Боль становилась невыносимой, слезы текли по лицу Марины и падали в овсянку. Бабушка звала ее из комнаты, но она не слышала. Громче ее голоса оказался тихий щелчок, словно лопнуло что-то в самой глубине ее существа, и тут же по ногам потекла теплая жидкость.

– Кажется, у меня отошли воды, – сказала Марина, войдя в комнату.

– Как? Ведь рано еще! Маришка!

– Ой-ой, Господи, да что ж делать-то! Рожаешь ты, да? Рожаешь?

«Спасибо вам за помощь и поддержку», – мысленно обратилась Марина к родственницам, ковыляя через лестничную площадку, схватившись за поясницу.

– Маринка, началось? Так, все ясно. Володя, одевайся, выходи, заводи мотор. Марин, пошли, я тебе помогу собраться.

Недалекая, невеликого ума Оля дала бы Марине сто очков вперед в том, что касается мелкожитейских дел. Она быстро собрала для подруги пакет с необходимыми в роддоме вещами, вывела ее из дома и посадила в машину. Валерия тоже каким-то образом оказалась там – в суматохе про малышку забыли.

– Лерчик, ты что тут делаешь? Ну-ка, марш домой, не твоего ума дело!

– Ну, ма-ам!

– Девочки, нам нужно ехать, – заметил Владимир, с тревогой рассматривая в зеркальце бледное, опустошенное лицо Марины.

– Ладно…

Как только машина тронулась, Марина ощутила прикосновение маленькой липкой лапки. Это была Лера, она взяла ее за руку и держала так всю дорогу. С очень серьезным лицом, в низко надвинутой на брови черной шапочке, она казалась взрослой и печальной.

– Это тебе, – сказала Лера, когда «Волга» плавно затормозила у роддома. Из кармана курточки она извлекла игрушку – плюшевую собачку с блестящими глазами-пуговками. – Его зовут Плюх. Мы с мамой сшили.

– Это малышу играть? Когда он родится? – превозмогая боль, улыбнулась Марина.

– Нет. Это только тебе. Насовсем.

– Там все равно отберут, – покачала головой Ольга.

– Нет. Я спрячу.

Марине удалось спрятать крошечную собачонку, потому что никто особенно не рассматривал ее вещей. Собственно, ее даже не успели толком подготовить – маленькое существо рвалось в этот мир так отчаянно, словно здесь его ожидало что-то хорошее. Девочка появилась на свет через полчаса после спешного прибытия Марины в палату. Она была очень маленькой, очень слабой – даже не кричала, а попискивала, как мышонок. Врачи смотрели на нее с беспокойством и тут же унесли, не дали как следует рассмотреть. До вечера Марина пролежала в блаженном забытьи, а утром ей принесли записку.

«Мариночка, поздравляем! – аккуратным ученическим почерком писала Ольга. – Мы очень рады, что у тебя дочка, потому что все вещички с Лерки на нее пойдут. Мы уже все собрали. Володя говорит, что комнату удастся получить через два месяца, но это уже наверняка. Так что ты не переживай, а то молоко пропадет. Приносили ли тебе уже дочку? Мне Лерку принесли наутро, но с твоей может быть иначе, все же она чуть пораньше срока родилась. Я заходила к твоим, принесла им покушать кое-что. Они справляются. Тоже очень рады. Лерка спрашивает, с тобой ли Плюх и как он себя ведет. Если что-то нужно из вещей и покушать, обязательно напиши, не бойся».

Участие посторонних людей так растрогало Марину, что она чуть было не заплакала, но сдержалась. Ей ни к чему расстраиваться. Умиротворенное состояние души, вот!

Ольга Новицкая очень помогла ей. Она каждый день приносила еду – в родильном доме кормили из рук вон плохо, все пациентки пробавлялись своим, домашним. Она приносила и всякие необходимые мелочи, о которых не помнишь, когда они есть, но отсутствие которых сразу ощущается. Ольга успевала и помогать родным Марины, и писать ей ободряющие письма. Она спрашивала, как та решила назвать дочку, и с восторгом, с грамматическими ошибками рассказывала про миленький розовый конверт, в котором малютку понесут из роддома.

Но конверт не понадобился. Безымянную пока дочку Марины выписывать отказались.

– Девочка очень слабенькая, должна побыть у нас, – сочувственно сказала Марине врач. Она была худая, коротко стриженная, совершенно седая. Ее облик запомнился Марине на всю жизнь, и двадцать лет спустя она легко воссоздавала в памяти ее маленькие умные глаза, крупный пористый нос и очки на цепочке, висящие у нее на шее. – Процедуры… обследования…

Марина не слушала, только кивала. Все складывается хорошо. Пока суд да дело, пока девочку подтянут до необходимого уровня доношенности, ее мама успеет получить комнату. Должна успеть. Очевидно, на ее лице засветилось уж слишком откровенное счастье, потому что врач сняла очки и маленькие синие глазки блеснули на Марину неприязненно.

– Вы как будто рады.

– Да, конечно, – ответила Марина и, махнув рукой на приличия, на застенчивость свою, рассказала врачу все.

– Вот оно что. А я, грешным делом, подумала, вы хотите отказаться от девочки. Что ж, решайте свои проблемы, а мы тут будем решать свои.

Каждый день Марина приходила в больницу – кормила девочку, приносила сцеженное молоко для следующих кормлений. Каждый день она, просыпаясь поутру, чувствовала себя счастливой. У нее теперь было не только прошлое, но и будущее. Владимир Александрович, встречаясь с соседкой, улыбался ей и кивал. С намеком кивал. Дела шли на лад, комната скоро будет получена.

– Въедете с дочкой, заживете как у Христа за пазухой.

– Спасибо вам…

– Пока не за что. Как назвали малышку?

– Анной. Как маму мою.

– Хорошее имя. Счастливое.

Утро было таким солнечным, так яростно орали, приветствуя новую весну, воробьи, так лило с крыш и пахло талым снегом! Но уже после полудня, когда Марина вернулась из больницы, свет солнца померк для нее, вместо птичьего гвалта звучал в ушах голос седой врачихи: