Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле - Мартти Ларни

И мистер Рот продолжал:

— Итак, мы вам рекомендуем, мистер Финн, поместить ваши деньги в Национальный банк финансистов. Сразу же вы можете открыть чековый счет. Подумайте, как практично держать все деньги в одном банке! И в то же время это безопасно. Я советую вам обеспечить вашу банковскую книжку условием.

— Что это значит? — спросил Джерри.

— Это значит, мистер Финн, что по вашей книжке сможет получить деньги лишь тот, кто знает ваш специальный секретный пароль, иначе говоря, только вы сами или какое-то доверенное и специально уполномоченное лицо.

Таким образом, нет никакой опасности даже в том случае, если бы ваша книжка пропала: не зная вашего секретного пароля, ею все равно никто не сможет воспользоваться.

Деньги обладают способностью говорить и прекращать речи. Чем легче деньги достались, тем громче они говорят.

Лишь те, кто имеет в своем распоряжении достаточно много денег, могут высокомерно заявлять, что деньги — это не самое важное на свете.

После получаса деловых и исключительно красноречивых объяснений Джерри Финн согласился поместить свои деньги в новый банк, название которого внушало доверие и тайное отвращение. Он последовал за банкирами и в первый раз в жизни почувствовал настоящее уважение к себе.

За рулем восьмиместного кадиллака мистера Рота сидел шофер в ливрее, который первым делом попросил у Джерри автограф. Машина тронулась, шофер напевал «Четвертый позвонок».

Джерри вернулся в гостиницу около четырех, в кармане у него была маленькая банковская книжечка и книжка чеков. Мистер Рот говорил, что только фермеры и контрабандисты носят деньги в карманах — джентльмен имеет чековую книжку.

Теперь он был почтенным клиентом Национального банка финансистов — нечаянно разбогатевший по воле чудесного случая музыкант…

Легко пообедав в ресторане отеля, Джерри вызвал такси и поехал в Бауэри. Он хотел встретиться с Бобо, которого не видел уже пять месяцев. В Бауэри весна была в полном разгаре, и ребятишки бегали босиком. На тротуарах, громко разговаривая, сидели мужчины и женщины. Джерри приветствовал их, но лишь немногие отвечали на приветствие. Они подозрительно смотрели на костюм незнакомца.

Только торговцы недвижимостью да гангстеры могли одеваться так элегантно.

На площади Ривер Авеню происходил митинг какой-то новой религиозной секты. В центре собравшейся толпы можно было разглядеть десяток автомобилей. Джерри обошел толпу и вошел под кров своего бывшего жилища. Жильцы уже снова сменились.

В загроможденном подвальном помещении сидели двое пожилых мужчин, которые тревожно переглянулись при появлении Джерри.

— О, да здесь новые хозяева! — сказал он бодро.

— Новые? — удивился один из жильцов, у которого на правой руке были только большой и указательный пальцы.

— Да, раньше я вас здесь не видел.

Босяки снова переглянулись.

— Вы знаете профессора Минвегена? — спросил Джерри.

Мужчины отрицательно покачали головами.

— Его называют Бобо, — добавил Джерри. — Я его друг. Мое имя Джерри. Я жил в этой самой комнате прошлой осенью.

Человекобоязненные подонки общества немного осмелели и почувствовали себя свободнее. Тот, у которого на правой руке было только два пальца, наконец издал звук:

— Ага. Он только что ушел.

— Куда?

— На улицу. Сегодня его черед слепым быть…

Другой жилец, у которого было большое синее пятно на лбу, тоже вступил в разговор:

— Так ты, наверное, тот самый музыкант на клозетной бумаге?

Джерри вздрогнул.

— Да, я…

— Вот красота, — продолжал мужчина с пятном на лбу. — А этот Бобо вообще — того, сумасшедший. Его надо в госпиталь… У него кое-что не в порядке.

Мужчина постучал пальцем по своему лбу.

— Возможно, — сдержанно согласился Джерри. — А когда Бобо вернется?

— Когда достанет кварту виски и чего-нибудь пожрать. Он не посмеет прийти с пустыми руками, раз мы обещали надавать ему по морде.

«Бедный Бобо», — подумал Джерри со вздохом, сел к столу и достал из кармана чековую книжку. Он написал чек на двести долларов и дал его тому босяку, у которого была метка на лбу.

— Передай Бобо это и привет от меня.

Джерри собрался уходить, но в дверях остановился, подумал секунду и сказал:

— Скажите Бобо, чтобы он позвонил мне завтра. Я живу в отеле «Уолдорф-Астория»…

— «Уолдорф»… — удивился меченый. — У меня там есть свой человек. Он там лифтером. Братишка мой. Говорят, это шикарное место.

Семипалый, оказалось, тоже знает гостиницу.

— Говорят, там всякую жратву подают на золотых тарелочках.

— Ну, это немного преувеличивают, — усмехнулся Джерри.

— А я слышал, там женщины купаются в молоке, — сказал меченый. — И до того они изнежены, что даже писают через шелк…

Жильцы трущобы начали соревноваться в осведомленности, и на закваске воображения все сведения у них раздувались до колоссальных размеров. Состязание перешло постепенно в словесную перепалку. Семипалый жилец уверял, что на кухне гостиницы — как он слышал от верных людей — варят картошку в чистом виски, а тесто для булочек замешивают на ликере. Тот, что с отметиной на лбу, считал это сказками и обещал узнать все доподлинно у своего брата, лифтера. Мужчины уже взялись за грудки, но тогда Джерри угостил каждого сигарой и стал расспрашивать, не знают ли они, где теперь профессор Пекк и Максуэл Боденхейм. Ни того ни другого уже не было. Профессор Уолтер Эрвин Пекк в одно прекрасное утро был найден в пустынном переулке с простреленной головой, а поэт Боденхейм попал в какую-то лечебницу для алкоголиков.

— К зеленым чертикам, — сказал человек с меченым лбом. — И этот Бобо скоро угодит туда же. Он уже до того обезумел, до того помешался, что все время говорит только о человеческой душе…

Джерри оставил жильцов подвала курить сигары, а сам вышел на улицу.

Солнце опустилось за каменные стены, а полицейские радиоавтомобили выехали в очередной объезд. Над Бауэри темнел весенний вечер, а над Радио Сити зажигались миллионы неоновых огней.

Два дня Джерри прожил более или менее спокойно. Он наслаждался удобствами жизни и писал чеки. Он никогда ничего не писал с таким удовольствием, — за все время его литературной деятельности это были самые чудесные творческие минуты. Но затем ласковое спокойствие начало превращаться в беспокойство. Однажды утром к нему в номер ворвалась миссис Говард из Бруклина, которая заявила:

— Доктор, теперь вы можете взять щенка Лауры. Ах, мистер Финн! Он уже так вырос! А какие уши! Если вы, доктор, завтра придете за ним, я сразу же рекомендую вас в бруклинский Спаниель-клуб. Что вы думаете, доктор, если мы назовем его Герберт? Это как раз самец.

Джерри соглашался со всеми предложениями и обещал забрать Герберта через пару дней. Едва только миссис Говард успела закрыть за собой дверь, как явилась делегация Американского союза музыкантов-любителей в составе шести человек для сообщения о том, что Союз избрал артиста Джерри Финна своим почетным членом. При этом ему преподнесли роскошный адрес, в котором высказывалась благодарность новому почетному члену за ту драгоценную и самоотверженную работу, которую он, не щадя усилий, проводит на благо развития музыкального искусства в Новом свете. Джерри был глубоко тронут столь большой и столь неожиданной честью и обещал пожертвовать Союзу во время весенней кампании по сбору средств пятьсот штук расчесок «Джерри» новейшей модели и тонну туалетной бумаги.

Когда делегация удалилась, Джерри позвал коридорного и не велел больше никого пускать.

— Мне нездоровится. Я не хочу никого видеть.

— О'кэй, мистер Финн, — ответил юноша.

— Постойте! Я сделаю одно небольшое исключение. Если меня спросит профессор Минвеген — пусть он войдет. Это мой личный врач.

Слуга записал имя в книжечку и сказал, уходя:

— О'кэй, мистер Финн. Только личный врач Минвеген…

Джерри пошел в ванную комнату и собирался начать бриться, как вдруг услыхал сильный шум и крики, доносившиеся из коридора. Он поспешил к двери и стал прислушиваться. Казалось, за дверью кто-то боролся и царапался. Вдруг раздался треск, и дверь распахнулась. На красном ковре коридора лежала победительница — миссис Джоан Финн.

— Какой бессовестный мальчишка! — воскликнула она. — Не хотел меня пускать!

Джоан поднялась, вошла в комнату и закрыла за собою дверь. Джерри смутился, но не испугался. Какая-то непостижимая сила придала ему храбрости. Он был точно гладиатор, для которого храбрость имела большее значение, чем жена, поскольку он все равно не мог обладать и тем и другим.

— Джерри, — проговорила Джоан, обвив руками его шею. — Почему ты не отвечал на мои письма?

— Не успел…

— Господи, какой ты милый! Я все еще могла бы тебя любить.

Джоан поцеловала мужа, отпустила его шею и вздохнула:

— Но теперь уже поздно. Вероятно, уже поздно. Ты даже не предлагаешь мне сесть?