Безбилетники - Юрий Юрьевич Курбатов

снимали, про пионеров. Актеры бухали между съемками, и, как это часто бывает, в разгар пьянки выпивка кончилась. Так они двумя колоннами в Лучистое спустились, с барабанами. Все помятые, небритые, но в пионерских галстуках и пилотках. Впереди актер шагает, известный такой, с усами. Забыл фамилию. В руке горн, на рукаве – красная повязка с крестом. Врач ихний, значит. Затарились они водкой, и так же под барабанный бой в горы ушли. Так им старики салют отдавали, со слезами на глазах.

– Так и бродят до сих пор, с барабанами, – засмеялся Игорь.

– Ну что? Завтра двинем? – оживился Том.

– Куда? Пальцем в небо? – Монгола вдруг разобрали сомнения. – Идти еще день не пойми как, за компанией неизвестных музыкантов, веря в то, что среди них идет барабанщик без барабанов. Лажа какая-то.

– А что, назад? И ты сам пошел, я же не тащил, – пожал плечами Том.

– Я думал, что горы – это… Как-то попроще. Что мы поднимемся на вершину, а они где-то там и сидят. Ну, или на склоне. А тут не вершина, а целая горная страна. Ищи ветра в поле. Жратвы у нас почти нет. Вода, опять-таки, неизвестно где. Это тут Игорь родник показал. А ты бы его так нашел? Отож.

Том промолчал. Он не разделял уныния друга. Ему все время казалось, что все – не зря, что в любом испытании есть какой-то смысл, что еще немного, и они наткнутся на этого неуловимого Индейца. Что он где-то совсем рядом, за горой, или за вон той рощицей, будто дразнит их своей неуловимостью, будто испытывает их выносливость.

– Я не то что категорически против, – помолчав, смягчился Монгол. – Просто не ясно, сколько еще по горам шататься. Может, лучше Серого на берегу обождать?

– В горах все видно, а перспективы нет, – скаламбурил Игорь.

– Точно. А тут еще и ноги болят, – откликнулся Монгол.

Ноги действительно горели. Болели ступни от острых камней, ныли колени, ныли плечи от сумки. Сейчас, на привале, это было не так заметно, но Том понимал, что назавтра, как и после любой тренировки, мышцы заболят куда сильнее.

– Но даже, предположим, мы их нашли, – продолжал Монгол. – И даже этот барабанщик среди них. Но он нас вообще не знает. Одно дело – его дома застать, и, в случае чего, откланяться и отчалить. На берегу погода потеплее, ништяков много, есть где спрятаться. Другое – здесь. Они тебе скажут: пиплы, а тут, на Карабях, можно четкий номер снять, и пожрать неслабо. Но – только за бабки. А у нас бабок нет. Я, может, и не против добрым людям на хвост упасть, но тут же не набережная, не рынок. Они ж когда жратву в горы тащили, на нас не рассчитывали. Он пошлет нас подальше, и все. А дома бы не послал. Вот я о чем.

– Плохо ты Лелика знаешь. Не такие у него друзья, – уверенно сказал Том. – И вообще, мир не без добрых людей. Везде выживали. А вот то, что ноги болят, – тут ты прав, даже как-то слишком.

– Не найдете, – повторил свое Игорь.

– Согласен, – подтвердил дядя Саша. – А и вправду, зачем вам Караби?! Оставайтесь! Завтра машина приедет, на покос мотнемся. Траву покосить хотите? Завтра как намантачим!

– Монгол, ты как?

Помрачневший совсем было Монгол вдруг расхохотался.

– Ну а чем же нам еще тут заниматься? Приехали человека искать, не нашли. И остались траву косить. Все логично.

– А мне нравится, – сказал Том. – Мы же не спешим. Я за покос.

– Завтра дождь будет, – снова сказал Игорь.

– А может, и не будет. В горах всякое бывает, утром посмотрим, – ответил дядя Саша. Ему явно не нравилась всезнающая Игорева категоричность.

Наконец закипел-забурлил кипяток в котелке.

Они разлили воду по кружкам и банкам, набросали туда собранные травы.

– Уфф, душистый какой.

– Мята, чабрец, зверобой, ромашка, шиповник, лимонник, шалфей, – не без гордости сказал Игорь. – Звучит как музыка, только для сбора поздновато.

К вечеру еще похолодало, но костер и чай не давали замерзнуть. С балки понесло сыростью. Вверху, почти над головой, бычился в наступающих сумерках крутой затылок Лысого Ивана.

– Вон она, Северная Демерджи, – дядя Саша повернулся и кивнул на вершину, где торчали напоминающие локаторы железки. – Кажется, гора тебе, и все. Но если рано утром, на восходе солнца в ясную погоду залезть во-он туда, к ретрансляторам, а Чатырдаг будет еще в тумане, то на нем можно увидеть редкое явление. Такой радужный круг, а в нем – как бы фигура человека. «Брокенский призрак» называется. Я всего два раза видел.

Он умолк, шумно втянув воздух ноздрями и слегка зажмурившись от удовольствия.

– Я горы люблю. Жить без них не могу, – продолжил он, помешивая чай. – Все, кто родились на равнине, до конца своих дней будут удивляться горам. Мы с женой как приехали сюда в 60-е, – так и остались тут, и ни разу не пожалели. Сказка.

Внезапным порывом ветра разметало жухлые буковые листья, закружило пепел над костром. Сырым холодом, будто из погреба, снова повеяло откуда-то снизу. И все стихло.

Лишь потрескивал костер, и в темнеющем бездонно-сиреневом небе гортанно хрипел ворон.

– У нас дома гор нет. Но тоже интересное случается, – неспешно сказал Монгол, многозначительно посмотрев на Тома. – Том не даст соврать. Местечко одно у нас в лесу, угол между двух рек. Мостов рядом нет, дорог нет. Короче, глухомань. Мы там весной с пацанами отдыхаем. Была там одна заброшенная дорога, от реки. Когда-то там песок намывали, и вывозили по этой дороге в город. Но это давно было, – теперь одни ржавые железки на берегу валяются. Дорога эта уже деревьями заросла, еле заметно. Как-то раз мы с пацанами там отдыхали. На третий день слышим: в чаще кабан визжит. Там вообще следов кабаньих полно, но живого еще ни разу не видели. Том такой говорит: пошли кабана зарежем. Мешок мяса будет. Пошли, говорю. Ну, взяли мы ножи и пошли. Так, Том?

– Ножи у нас знатные были, – подтвердил Том. – Охотничьи.

– Что ж вы, с ножами-то и на кабана? – усмехнулся дядя Саша.

– Так понты карман не тянут, – хохотнул Монгол. – Но это ж на третий день было. Третий день на природе – это уже совсем другой человек.

– Есть такое, – засмеялся дядя Саша.

– Вначале, конечно, на понтах пошли, – вставил Том. – Когда уже близко подобрались, тут реально страшно стало. Но назад же не пойдешь, это ж не по-пацански.

– А кабан уже где-то рядом верещит, будто режут, – продолжал Монгол. – Мы идем медленно, на деревья смотрим, чтобы было