Османская империя. Шесть веков истории - Оливье Буке

назначать великих визирей, казавшихся им более компетентными и близкими с точки зрения их политики. С другой стороны, меритократическим принципам набора элит постоянно угрожали кумовство и коррупция. Даже самые склонные к реформаторству великие визири назначали на высшие посты своих родственников (Невшехирли Ибрагим-паша был великим визирем с 1718 по 1730 год) или подозревались в растрате государственных средств (Халил Хамид-паша, смещенный в 1785 году). Власть подрывало соперничество разных фракций. Процесс принятия решений регулярно парализован противостоянием сторонников войны и защитников мира. Первые одерживают верх в 1768 и 1787 годах, однако это заканчивается поражением. Последние играли важную роль в политике Невшехирли Ибрагима после 1718 года, Коджи Рагиба во время Семилетней войны между 1757 и 1763 годами и Халила Хамида – в 1782–1785 годах.

Мирное положение можно использовать для того, чтобы оздоровить финансовую систему и приступить к реформам. Несколько великих визирей стремились пересмотреть роль янычар, сократить льготы и выплаты, чтобы расширить налоговую базу или создать иные источники доходов. Другие пытались возобновить переживавшее упадок с 1760-х годов местное производство: от шелковых фабрик Хиоса до железных печей Самокова, не говоря уже о производстве набивного хлопка Токата и критских мыловарнях[268]. Чтобы вновь взяться за оружие, страна нуждается в финансовых и материально-технических средствах. Увы, военные действия возобновляются слишком рано, в 1768 и 1787 годах, когда армия недостаточно подготовлена и плохо оснащена. В затруднительном положении находятся также генерал-губернаторы. Чтобы получить место, им приходится вносить выплату, которую некоторые исследователи называют «налогом на императорские хвосты». К этому добавляются сборы (caize), которые должны выплачиваться главным сановникам, непосредственно участвующим в процессе назначения. Дополнительные расходы связаны с поддержанием протекционистской цепочки, они представляют собой подарки и дань, которые необходимо направлять в Стамбул, чтобы удержаться на должности.

Все это важно выплачивать в срок, чтобы уменьшить – на первый взгляд это может показаться парадоксальным – общую сумму, подлежащую уплате, и надолго сохранить уровень доверия, необходимого политической верхушке. Однако из-за ситуации с имперской казной доходы пашей сокращаются. Размер их вакфов в целом меньше, чем у фондов, созданных их предшественниками в XVI–XVII веках. Государственные доходы теперь выплачиваются по крохам. Уменьшены уделы и пенсии (арпалык; arpalık): в 1745 году правитель Сиваса получил только 40 % того, что было ему необходимо для покрытия фактических расходов[269]. Паша, которому не удалось накопить деньги «в больших количествах», должен был либо прибегать к все более сложным кредитным сетям, либо облагать налогоплательщиков чрезмерными налогами (что Порта не одобряла и карала), либо влезать в долги перед имперским казначейством (что она терпела). Большинство губернаторов накапливали долги, которые закрывались только с их смертью. Налоговая система частично компенсировала их продажей имущества и владений должников тому, кто предлагал за них более высокую цену.

С одной стороны, в течение почти целого столетия привилегированный статус аскери ослаблялся за счет включения в его ряды большого числа райя с неясными заслугами. С другой стороны, парады и шествия позволяли имперской элите удерживать образ упорядоченного и иерархического общества аулов и городов, где каждому полагается знать свое место[270]. Кроме того, усиливалось разделение между тремя основными группами, находившимися на государственной службе. В силу образованности и мастерства каллиграфии «люди пера» сохраняли верность практике писцов прошлого. При этом они утверждаются и как профессиональные бюрократы, и как провинциальные администраторы, доходит до того, что они берут на себя управление крепостями. «Люди шпаги» опасались власти новой бюрократии, стремились оспорить ее, однако не могли с ней совладать. Так, когда в 1783 году была учреждена должность генерал-губернатора военной подготовки – в частности, для контроля над созданием нового быстрого артиллерийского корпуса, – она была поручена, к большому недовольству аги янычар и других военных чиновников, гражданскому администратору, подчинявшемуся непосредственно великому визирю. Наконец, более жестким становится духовенство, при этом его обновление основывается на включении молодых учащихся, набранных со всей империи. В отличие от ситуации с гражданскимии и военными сановниками, для высших духовных постов характерны более строгие формы социального воспроизводства, а XVIII век отмечен доминированием крупнейших стамбульских семейств. Зародившиеся в кругах служителей второго ранга мятежные движения оспаривают бремя покровительства и обличают нерадивость улемов.

И все-таки империя остается крепкой. В провинциях, населенных в основном мусульманами, возникает некая форма содружества, основанная на чувстве исламской солидарности перед лицом растущих угроз со стороны христианских стран. Ее скрепляет престиж имперских институтов и координация нескольких сотен человек, стоящих на службе Порты[271]: подобное положение напоминает Рим или, безусловно, в ином масштабе, Британскую империю. «Триумф минимализма» (Н. Фергюсон): в 1800 году «всемирное управление» примерно 200 миллионами жителей лежит на деятельности тысячи человек, поставленных под отдаленную власть Индийской гражданской службы[272]. В Османской империи каждый находит свою выгоду: за счет аффермажа и введения новых налогов Порта обеспечивает стабильный доход, позволявший ей собирать армии, пока столица развивала торговлю с остальной частью империи. Магрибские регентства и мамлюкские режимы Египта и Ирака вербовали мужчин на Кавказе и в Анатолии. Румынские и черногорские княжества поддерживали все более тесные отношения с христианскими государствами Западной Европы.

Разнообразие региональных особенностей

Различия между режимами провинциального управления становятся еще более заметны, чем в прошлом. В Западной и Центральной Анатолии, во Фракии, Болгарии, Македонии, Морее, Боснии и в Биляд-аш-Шаме большая часть дохода связана с арендой (аффермажем), а тимар сохраняется во многих районах. Тем не менее Порта все еще находит возможности взимать налоги напрямую и осуществлять военную и административную власть посредством генерал-губернатора, окруженного заместителями губернатора и прочими служащими, присланными из Стамбула или нанятыми на месте. Иначе обстояло дело в провинциях: страдая от вечных военных оккупаций, постепенного смещения торговых путей и разрушения ремесла, они оказывались в состоянии собрать ожидаемые налоговые поступления. В Сербии, на нескольких островах Эгейского моря, в Египте и части Ирака Порте выплачивалась ежегодная дань. Жизнь подданных и взимание налогов находились в руках знати или вождей племен. Рагуза, Албания, Молдавия, Валахия и Черногория были полностью автономны. Франция и Великобритания (на западе), Россия и Австрия (в центре и на востоке) начинают оказывать растущее влияние; знатные семьи и вышедшие из повиновения паши правят и взимают налоги. Краткий обзор позволит осветить региональные особенности и перемены в управлении на местах.

В Магрибе провинции полностью независимы от власти Порты. Их возглавляют наследные династии (Хусейниды в Тунисе, Караманли в Триполитании), желающие установить свой территориальный контроль через местных посредников эмиров и каидов (caïd). В 1705 году ага сипахов Хусейн бин Али стал беем Туниса и низвел пашу до чисто почетных функций. Его преемники управляют провинцией без вмешательства Порты и подписывают договоры с соседними странами.