Евреи, которых не было. Книга 2 - Андрей Буровский

Как же тут не порадоваться, что эта отвратительная страна

Сгнила? Умерла? Подохла?Что же! Вечная память тебе!Не жила ты, а только охала…

В первые двадцать лет советской власти полагалось считать, что Россия погибла, убита коммунистами, и радоваться по этому поводу. Радость выражали, конечно же, не одни евреи. Маяковский вон тоже ликовал, что красноармеец застрелил Россию, но очень уж заметно, кто лидирует в рядах этих ликующих.

Причем это противостояние не только не скрывалось, но всячески рекламировалось и политически обыгрывалось. В стихотворной пьесе А. Безыменского «Выстрел» есть такой диалог:

ДЕМИДОВ:

И еще я помню брата…Черноусый офицерГорло рвал ему, ребята,И глаза его запряталВ длинноствольный револьвер.Братья! Будьте с ним знакомы,Истязал он денщиков,Бил рабочих в спину ломомИ устраивал погромы,Воплощая мир врагов.Забывать его не смейте!В поле, дома7 и в боюЕсли встретите — убейтеИ по полю прах развейте,Правду вырвавши свою.И сегодня в буднях жгучихПусть сверкнет наш грозный меч!Братья! Пусть наш век могучийВас поучит и научитНашу ненависть беречь.

СОРОКИН:

Руками задушу своими!Скажи, кто был тот сукин сын?

ВСЕ:

Скажи нам имя! Имя! Имя!..

Демидов выходит на авансцену. Большой барабан начинает бить слабо, все громче, громче.

ДЕМИДОВ:

Полковник… Алексей… Турбин…

ВСЕ:

Полковник…Алексей…Турбин… [157, с. 50].

Напомню, что «Белая гвардия» печаталась в 1924–1925 годах, а «Выстрел» вышел в 1930 году. Перед нами — совершенно откровенная полемика с Булгаковым.

Насколько образ военного врача Алексея Турбина соответствует удару ломом в спину или организации погромов, пусть судит сам читатель. Хорошо, что А. Безыменский, в отличие от большинства тех, с кем он начинал, дожил до 1970-х. Его продолжали хвалить [158], награждали и продвигали, хотя большую часть поэтических произведений 1920–1930-х годов никогда не перепечатывали [159].

Но он жил. Физически жил. Это радует.

Нет-нет, не надо видеть в словах автора ни неуместной иронии, ни проявления христианского милосердия (тоже совершенно неуместного по отношению к Безыменскому и Багрицкому).

Так же, как автор призывает к либерализму — вернейшему средству окончательного решения еврейского вопроса, так же точно и по тем же причинам он радуется долголетию наших врагов. Я очень сожалею, что Мандельштам не прожила лет на десять больше. Что она не увидела, как изменяется состав интеллигенции в России, как новая русская интеллигенция оттесняет евреев. Как евреи все безнадежнее проигрывают конкуренцию.

Точно так же я очень рад, что Безыменский дожил до публикации «Мастера и Маргариты» (1966 год), до переизданий «Белой гвардии» и «Бега». Как плохо ему было в последние годы! Как страшно!

Ужас перед тем, что сделали с моим народом, сделал меня злым, жестоким человеком. Поэтому я и радуюсь, если наш (и тем самым мой личный) враг доживает до своей. полной, уже окончательной гибели. До крушения всего, во что он вложил свою подлую, никчемную душонку.

…Но в первые пятнадцать — двадцать лет русофобия таких, как И. Бабель, А. Безыменский и Д. Алтаузен была востребована государством.

МСТИТЕЛИ

Тут давайте оговорим, что среди русских евреев было много людей, у которых очень даже было за что и почему мстить. Множество людей еврейской России, Страны ашкенази имели основание считать, что их способности остались невостребованными, судьбы растоптаны чертой оседлости и процентной нормой. Что их лояльность к искренне любимой России не находит понимания и ответа. Многие евреи чувствовали, что их хорошее отношение к стране, их готовность считать себя частью российского народа разбились о волну погромов и правовые ограничения.

Такие, как О. Грузберг, не стали врагами русской России, но уж с политическим строем Российской империи готовы были воевать до последней капли крови. И все защитники ненавистного государства тоже превращались для них в тех, по чьей милости их матери ночевали в полицейском участке.

Представим себе психологию человека, который даже сам лично ничего плохого не испытал, но которому дедушка рассказывал, как русские солдаты ловили его, но не поймали, а поймали его старшего брата. Если дедушку ловили году в 1840, в возрасте 10 лет, он вполне мог рассказать эту историю внуку, родившемуся в 1890-м году. Что должен думать внук, слушая, как дедушка спрятался за поленницей и долго стоял, боясь даже дышать, с колотящимся о ребра сердечком, слушая неторопливые разговоры солдат, вдыхая запах табака и пота (день был жаркий). Что должен был думать еврейский мальчик из благополучной петербургской семьи, слушая рассказ любимого деда в 1900 году? Пройдет пять лет, и он, весь в поту от страха и волнения, наведет маузер на усатого страшного полицейского, на казака, стоящего в оцеплении. Тяжелое для подростка дуло уплывет, пот зальет глаза, оружие грозно, очень по-настоящему, бабахнет… на полметра мимо, разумеется.

Пройдет еще двенадцать лет, и молодой мужчина, уже похоронивший любимого дедушку, опять поднимет револьвер, наведет на синий мундир — тот самый мундир, какой был на тех людях, которые ловили его деда, которые увели брата деда, из-за которых нет у этого еврея ни дяди от старшего брата деда, ни троюродных братьев. Теперь поту будет поменьше, оружие хорошо пристреляно по портретам императора и по иконам; пуля войдет куда надо, пробив сто раз проклятый мундир.

Кто хочет — пусть осудит этого человека. Я его хорошо понимаю, потому что на его месте действовал бы точно так же, и уверен, что пошел бы до конца. Люди, которых нельзя безнаказанно истреблять, вызывают все же уважение. А сколько было таких? Сколько евреев, раненных когтями Российской империи, легендарного двуглавого орла, имели множество личных, частных, чуть ли не интимных причин хотеть сокрушения империи, гибели ее защитников и спасателей?

Наконец, во время Первой мировой и Гражданской войн произошло много такого, что естественно взывало о мести.

Все это бесспорно и не вызывает ни особого удивления, ни возмущения. Удивляет разве что чрезмерность этой мести да готовность обрушивать ее на головы заведомо невинных. В этой чрезмерности трудно не увидеть некое свойство иудаистской цивилизации, воспитанный ею феномен. Судите сами: в праздник Пурим свиток Эстер-Эсфири читается в синагоге два раза.

«В Торе написано, что народ Амалек является вечным врагом сыновей Израиля и заповедано воевать с ним всегда. Поэтому в наше время в синагоге во время чтения свитка Эстер принято продолжать эту войну, и каждый раз, когда чтец произносит имя Амана, все начинают громко шуметь — „бить Амана". Для этого надо не забыть принести в синагогу трещотки, пистолеты с пистонами и все, что может шуметь. А чтец должен терпеливо ждать прекращения избиения после каждого упоминания имени Амана и только после этого продолжать чтение» [160].

Это не какой-то сумасшедший еврей сам по себе придумал, что война с «народом Амалек» вечна и продолжается в данный момент. Этому учат раввины; это проживает каждый еврейский ребенок, каждый год лично участвуя в «избиении Амана», духовно присоединяясь к убийству 75 000 человеческих существ. Чтец Торы заботливо организует приобретение этого опыта, пока собравшиеся «бьют Амана» после каждого упоминания его имени. Что может воспитать такой религиозный опыт, кроме привычки ненавидеть и мстить? Охотно выслушаю возражения (желательно с аргументацией), но пока не вижу, что еще.

Представляю, какой поднялся бы вой, визг и хай, если бы в православной церкви раз в году происходило бы ритуальное убийство Троцкого или Свердлова; если бы это стало церковной традицией, а священники напоминали бы прихожанам: не забудьте принести с собой трещотки и пистолеты с пистонами. Если при чтении священных текстов священники делали бы аккуратные перерывы, пока все, треща и стреляя, не проорутся: «Бей Свердлова!!!». Вот крику было бы и в «22», и во «Время и мы», то-то обвиняли бы нас во всех смертных грехах…

А причин кричать «Бей Свердлова!» у нас, право же, куда побольше, чем у евреев «бить Амана». И события как-то посвежее, и, в отличие от Амана, только собиравшегося устроить погром, Свердлов обагрил руки кровью такого числа русских людей, что хватило бы на кровавые ванны евреям всего земного шара.

СЛОВО УЧАСТНИКА СОБЫТИЙ, ИЛИ ЕЩЕ ОДНА СЕМЕЙНАЯ ИСТОРИЯ