Журнал Наш Современник №7 (2001) - Журнал Наш Современник

Думу черную — не запотчевать!

и

Но нередко средь веселья

Дух мой страждет и грустит,

В шуме буйного похмелья

Дума на сердце лежит.

Трагедия опричника заключается в том, что он полюбил, и полюбил страстно, замужнюю женщину. Он понимает, что грешно даже и думу черную думать, но не может справиться со своими чувствами. И, понимая пагубность своей страсти, Кирибеевич просит царя отпустить его от себя, отпустить его из Москвы:

Отпусти меня в степи приволжские,

На житье вольное, на казацкое.

Уж сложу я там буйную головушку

И сложу на копье бусурманское,

И разделят по себе злы татаровья

Коня доброго, саблю острую

И сидельце браное черкесское.

Мои очи слезные коршун выклюет,

Мои кости сирые дождик вымоет,

И без похорон горемычный прах

На четыре стороны развеется!

Кирибеевич хочет бежать от своей пагубной страсти, хочет уйти от беды, которую может причинить ему, и не только ему, его страсть, но не может объяснить грозному царю всей серьезности своего положения, боясь гнева царя, чем еще больше усугубляет безвыходность сложившейся ситуации. Царь, не зная “правды истинной”, не только не отпускает Кирибеевича, но, смеясь (видимо, уже тогда у старших было принято посмеиваться над грустью влюбленных), предлагает ему помощь в качестве даров для “невесты”. А словами “не полюбишься — не прогневайся” загоняет своего любимого опричника в тупик, из которого нет иного выхода, кроме “смерти грешной”, — ведь царь рано или поздно спросит опричника об итогах сватовства, и опричнику нельзя уже будет не поведать царю всей “правды истинной”. В отчаянии молодой опричник начистоту пытается “объясниться” с Аленой Дмитриевной:

Лишь не дай мне умереть смертью грешною:

Полюби меня, обними меня

Хоть единый раз на прощание!

Глупо было бы рассматривать этот инцидент иначе, чем попытку объяснения, поскольку у лучшего кулачного бойца, надо полагать, достаточно силы, чтобы удержать хрупкую женщину. Из объяснения Кирибеевича очевидно, что мысль покинуть Москву его не оставила, об этом красноречиво говорит его последняя фраза. Но на утро следующего дня уже назначен кулачный бой, и Кирибеевич обязан принять в нем участие, поскольку ему нужно потешить царя-батюшку, желает он того или нет. К тому же кулачный бой — одна из возможностей хоть на время отрешиться от “черных дум”, заглушить их ожиданием боя и похвальбой перед боем. Для того, кто знаком с русским народным творчеством, в похвальбе перед поединком нет ничего удивительного — это обычный на Руси ритуал, чтобы раззадорить соперника (и Лермонтов вводит его в свою “Песню”, следуя традиции). Но судьба и тут немилосердна к молодому опричнику: ему суждено пережить еще одно потрясение, узнав, кто будет его соперником в этом кулачном бою:

И услышав то, Кирибеевич

Побледнел в лице, как осенний снег;

Бойки очи его затуманились,

Между сильных плеч пробежал мороз,

На раскрытых устах слово замерло...

Но Кирибеевич мужественно принимает и этот удар судьбы. Исход боя является логическим завершением поисков Кирибеевичем выхода из драматической ситуации, в которой он оказался по воле судьбы, по воле роковой для него страсти:

И опричник молодой застонал слегка,

(Думается, слово “слегка” надо понимать “с облегчением”, поскольку легкого стона не бывает.)

Закачался, упал замертво;

Повалился он на холодный снег,

На холодный снег, словно сосенка,

Будто сосенка, во сыром бору

Под смолистый под корень подрубленная.

Разве смог бы Лермонтов сравнивать “преступного бойца”, развращенного и безнравственного человека с сосенкой?! Нет, строки “Песни” полны сочувствия к человеку, который волею судьбы пал жертвой своей роковой страсти.

Прежде чем вести разговор о купце Калашникове, нужно несколько слов сказать о купечестве и его месте в русском обществе в то далекое от нас время. Дело, которым занимались представители этого сословия, было сопряжено с немалыми опасностями, а поэтому им занимались люди смелые и отважные, не обделенные физической силой и способные постоять за себя и свой товар в случае нападения разбойников на торговые караваны. Не случайно купцов русский народ прославлял в песнях и былинах, отдавая им дань своего уважения. Что же касается кулачных боев, то купцы в искусстве их ведения были людьми не последними, и только они могли противостоять в этом виде единоборства опричникам. Этим и вызван вопрос Ивана Грозного, заданный Кирибеевичу:

Или с ног тебя сбил на кулачном бою,

На Москве-реке сын купеческий?

Поэтому нужно полностью исключить незнание купцами правил ведения кулачного боя. Даже, не зная этих правил, по одному лишь тексту “Песни” можно судить, что именно считалось победой в кулачном бою: победа присуждалась тому, кто побьет противника, то есть собьет его с ног:

Кто побьет кого, того царь наградит:

А кто будет побит, тому Бог простит!

Между словами “побит” и “убит” в русском языке нельзя ставить знак равенства. Убийство в кулачном бою было на Руси чрезвычайным происшествием. И даже взбешенный поведением Кирибеевича Степан Парамонович сначала не ведет и речи о смертельном исходе поединка. Он ставит перед собой иную задачу: отомстить Кирибеевичу позором за позор, то есть просто побить его, лишить его славы первого кулачного бойца, первого поединщика. Вот как он говорит о предстоящем бое своим братьям:

Уж как завтра будет кулачный бой

На Москве-реке при самом царе,

И я выйду тогда на опричника,

Буду насмерть биться, до последних сил;

А побьет он меня — выходите вы

За святую правду-матушку.

Слова “насмерть биться” купец употребляет применительно к себе, а не к своему будущему противнику, и уточняет — “до последних сил”. О смерти Кирибеевича, как мы видим, разговора пока еще не ведется. Но затем драматизм вокруг предстоящего кулачного боя постепенно и неумолимо нарастает, достигая своего пика уже непосредственно в период самого боя. Перед боем Калашников на похвальбу Кирибеевича уже отвечает:

По одном из нас будут панихиду петь,

И не позже как завтра в час полуденный;

И один из нас будет хвастаться,

С удалыми друзьями пируючи...

Перед боем у Калашникова уже появляются мысли о возможном смертельном исходе этого боя для Кирибеевича, но победу он все-таки собирается одержать в честном бою и не нести ответственности за исход боя, а “хвастаться, с удалыми друзьями пируючи”. А уж купец-то Калашников знает нравы своего времени и нрав грозного царя не хуже нас и знает, что победа в честном кулачном бою не наказуема, независимо от того, кто был твоим соперником. Однако во время боя он принимает роковое решение, стоившее ему жизни, но Белинский на это решение Калашникова не обращает никакого внимания — подробности поединка он не рассматривает, так как они снова не умещаются в его “прокрустово ложе”.

З А Ч Т О Ц А Р Ь И В А Н В А С И Л Ь Е В И Ч

К А З Н И Л К У П Ц А К А Л А Ш Н И К О В А ?

Благодаря “переделкам” лермонтовского произведения и ухода критиков от рассмотрения подробностей кулачного боя, сложилось ошибочное, на мой взгляд, мнение о том, что купец Калашников был казнен царем в отместку за убийство любимого опричника Ивана Грозного — Кирибеевича. Немалая “заслуга” в укоренении этого мнения принадлежит Белинскому. Рассматривать подробности кулачного боя критику, судя по всему, было неинтересно, поскольку он, насколько это известно, не был спортсменом, а уж тем более кулачным бойцом, в силу чего был весьма далек от русской физической культуры и мог просто-напросто не знать правил ведения кулачного боя.

В петровские и послепетровские времена повальное увлечение всем западным привело к тому, что стали забываться исконно русские обычаи и традиции. Не избежала этой горькой участи и русская физическая культура, в данном случае — кулачные бои, которые на фоне входящего в моду английского бокса стали восприниматься как драка без всяких правил до смерти или полусмерти. Но кулачные бои в описываемое Лермонтовым время велись по правилам, и весьма строгим. Общеизвестно правило, дошедшее до нас из тех далеких времен: “Лежачего не бьют!” То есть сбитого с ног не добивают (в отличие от восточных видов единоборств, где добивание противника — символическое или реальное — непременное условие победы). Кроме того, бить в лицо (в отличие от английского бокса) и ниже пояса запрещалось и, само собой разумеется, запрещалось наносить удары ногами — ведь бой-то КУЛАЧНЫЙ. Убивать в кулачном бою тоже было не принято — ведь свои же, русские. А вот удары в грудь, в живот не только не возбранялось наносить, а, наоборот, предписывалось.