Иафет в поисках отца - Фредерик Марриет

— Были.

— Не было ли вишневого дерева в саду?

— Было, — ответила удивленная дама.

— Сделайте одолжение, потрудитесь описать наружность девочки, когда она пропала.

— Она была… но все матери пристрастны… она была прехорошенькая маленькая девочка…

— Со светлыми волосами?

— Да, сэр. Но зачем все эти вопросы? Верно, вы спрашиваете недаром? — сказала она торопливо. — Скажите мне, зачем эти вопросы?

— Затем, сударыня, — ответил Мастертон, — что мы имеем некоторые надежды, что ваша дочь не утонула.

Леди де Клер осталась неподвижна. Она не могла дышать, и глаза ее блистали каким-то исступлением, но потом она сказала:

— Неужели моя дочь не утонула? О, Боже мой! Моя голова!.. — И она упала без чувств.

— Я слишком поторопился, — сказал Мастертон, — но радость не убивает людей. Позвоните, Иафет.

Глава L

Через несколько минут леди де Клер была в состоянии уже выслушать нас. Только что мы закончили, она непременно хотела ехать в пансион к Флите, чтобы узнать свою дочь по признакам, известным только матери или кормилице, если это нужно было. Невозможно было оставить ее в этой неизвестности. Мастертон согласился, и мы поехали к Флите, куда и прибыли к вечеру.

— Теперь позвольте, господа, мне остаться одной о ребенком, — сказала она.

Леди де Клер была в таком волнении, что ее нужно было вести. Мы посадили ее в кресло и сейчас же пошли за Флитой, которая, увидев меня, как я проходил мимо, выбежала ко мне навстречу и бросилась в объятия.

— Погоди, дорогая Флита, — сказал я, — сюда приехала дама, которая хочет тебя видеть.

— Дама, Иафет?

— Да, Флита, но войди в комнату.

Флита исполнила, что я ей сказал, и через минуту мы услышали крик. Флита поспешно отворила дверь и закричала:

— Поскорее, поскорее, с дамой сделалось дурно! Мы вбежали в комнату и нашли леди де Клер на полу, некоторое время мы не могли ее привести в чувство.

Но только что она пришла в себя, то, упав на колени, начала молиться Богу, и потом, протянув руки к

Флите, сказала ей:

— Дочь моя, милая дочь моя! Ты ли это? Да, это ты! Слезы полились на шею Флите и облегчили страждующую мать; мы оставили их одних. Старый Мастер-тон сказал мне, когда мы сели в другой комнате:

— Право, Иафет, вы вполне достойны найти вашего отца.

Через час леди де Клер просила нас к себе. Флита бросилась мне на шею вся в слезах, а леди де Клер извинялась перед Мастертоном, что так долго заставила себя ждать.

— Вы обязаны всем вашим теперешним счастьем мистеру Ньюланду, сударыня. Если вы позволите, то я теперь же уйду и завтра явлюсь к вам.

— Не стану вас задерживать, мистер Мастертон; но мистер Ньюланд, я думаю, пожалует с нами ко мне. Мне многое нужно будет у него спросить.

Я остался, а Мастертон отправился в город. Я пошел за экипажем, пока Флита укладывала свой гардероб. Через полчаса мы выехали и уже после полуночи приехали в Ричмонд. В продолжение нашего путешествия я рассказал все подробности о Флите. Мы все с невыразимым чувством удовольствия пожелали друг другу покойного сна. Доброта Флиты и тон, с которым она сказала, прощаясь со мной: «Бог да благословит вас, мистер Ньюланд», — вызвали слезы на мои глаза.

На следующее утро я завтракал один. Леди де Клер и ее дочь оставались у себя наверху. Уже было часов около двенадцати, когда они сошли в общую комнату, и обе казались совершенно счастливы. Тут я невольно подумал: «Скоро ли судьба наградит меня подобной участью, скоро ль я найду отца моего? » Брови мои нахмурились, и я задумался. Когда леди де Клер просила меня ей сказать, кому они с дочерью были вечно обязаны, то тут надобно было снова рассказать мою историю, которую и Сецилия (так я буду теперь называть Флиту) также совершенно не знала, как и ее мать.

Я только что закончил рассказывать мое избавление из замка, как приехал Мастертон. Он вошел, поклонился леди де Клер, и подал мне письмо, сказав, что получил его сейчас только из Ирландии.

— Письмо это от Катерины Мак-Шен, сэр, — ответил я, распечатав его. В нем находилось еще другое. Я поспешно прочитал оба, и последнее передаю моим читателям. Оно было от Натте, или леди де Клер. Она писала:

«Иафет Ньюланд!

Флита — дочь сэра Вильяма де Клер. Муж мой дорого заплатил за свой глупый и злой поступок, в котором я никогда не была участницей.

Вам преданная Натте»,

Письмо Катерины заключало самые странные новости. Леди де Клер после похорон мужа позвала поверенного, сделала нужные распоряжения, отослала служителей и потом сама исчезла, но куда, никто не знал; говорили, что видели, как женщина, очень похожая на нее, отправилась с цыганами куда-то к югу. Я передал оба письма леди де Клер и Мастертону.

— Бедная леди де Клер! — сказала мать Сецилии.

— Натте никогда не расстанется с цыганами, — говорила девушка спокойно.

— Ты права, Сецилия, — сказал я, — она будет счастливее с цыганами, которыми повелевает, как царица, нежели в замке.

Мастертон дал свои советы, каким образом поступить, чтобы наследники не наделали каких-нибудь хлопот. Леди де Клер уполномочила его вести это дело.

— Мистер Ньюланд, надеюсь, что вы нас будете считать вашими всегдашними друзьями. Я столько вам обязана, что никогда не буду в состоянии отплатить этого…

Но я вам должна также и в денежном отношении. Если позволите, то я готова возвратить все израсходованное вами…

— Когда бы мне нужно было, я бы у вас попросил. Но теперь, леди де Клер, не огорчайте меня этим предложением, у меня и без того немного веселья, если исключить ваше и вашей дочери счастье.

— Леди де Клер, не мучьте моего protege. Вы не знаете, как он чувствителен, — сказал Мастертон. — Позвольте нам теперь с вами проститься.

— Вы скоро возвратитесь? — сказала Сецилия, глядя мне в глаза.

— У вас есть мать, Сецилия, чего вам более, а я — ничто, я — безродный.

Сецилия заплакала, я поцеловал ее, и мы с Мастертоном вышли.

Глава LI

Как это было странно. Теперь, когда я почти достиг исполнения моих желаний (исключая моего родства), я чувствовал себя более несчастным, нежели когда-нибудь, и, действительно, это так и было. Я не мог отвечать Мастертону во время нашего путешествия в город, и когда приехал домой, то заперся в комнате и горько почувствовал свое одиночество. Я совсем не завидовал счастью Сецилии; напротив того, я бы в состоянии был пожертвовать для нее жизнью, чтобы только, любуясь ею, говорить себе: «Она моя, моими заботами взлелеяна под кровом неба, моими ласками приучена в братской привязанности, я не разлучусь с нею». Теперь же она нашла своих родителей, стала выше моего состояния и оставила меня одиноким. Я не помню, чтобы я был когда-нибудь так грустен и печален, как после этой развязки, которая доставила такое счастье другим и которую я сам искал и достиг, подвергаясь явной опасности. Бог свидетель, что это не было чувство зависти, хотя мне казалось, что весь свет был счастлив, исключая меня. Но я еще не достиг конца моих невзгод.