Боги ждут жертв - Ростислав Кинжалов

Окраины великого города были застроены хижинами бедноты, мало чем отличавшимися от хижин Чаламте. У входа в одну из них, покосившуюся, имеющую вид давно заброшенного жилья, стояла пожилая женщина. Ее доброе лицо понравилось Хун-Ахау, и он обратился к ней с просьбой разрешить ему и его жене переночевать в ее доме. Он понимал, что за один день не найдет брата Укана.

– Почему же нет, – ответила женщина. – Мой дом стар, но для вас в нем найдется место. Только угостить мне вас нечем. – Она скорбно вздохнула и продолжала: – Боги послали мне только одного сына. Он работал на постройке нового храма, под его руками камень оживал. Жрец говорил, что мой мальчик много о себе возомнил и разгневал богов. Потому-то на него и упал тяжелый камень. И теперь мой сын в Шибальбе[49], царстве мертвых…

Иш-Кусам порывисто обняла несчастную мать, а Хун-Ахау незаметно положил в уголке хижины кусок оленины. И они пошли дальше, обещая вечером возвратиться.

Чем ближе подходили они к центру города, тем богаче становились постройки – видимо, жилища знатных людей. И с каждым шагом Иш-Кусам все сильнее прижималась к мужу, пораженная и испуганная всем тем, что видела сегодня впервые в жизни.

Наконец они вышли на широкую площадь, раскинувшуюся у подножия акрополя – большого искусственного холма, воздвигнутого в центре Копана. На нем высились несколько ступенчатых пирамид. Каждую венчало здание храма-святилища, украшенное большим гребнем.

На площади и по лестницам, ведущим в акрополь, сновало множество людей; был рыночный день, и в город сошлись жители окрестных селений. Наши путники быстро смешались с толпой. Никто не обращал на них внимания.

В углах площади возвышались стелы. Каменные лица древних повелителей бесстрастно взирали на людей; их руки крепко сжимали символы власти. Иш-Кусам хотелось рассмотреть их, но муж торопился.

Они поднялись еще по одной лестнице, обошли угол огромного храма и оказались на новой площади. С левой стороны она заканчивалась обрывом. За извилистым руслом реки внизу, среди куп разбросанных по равнине деревьев, виднелись белые здания – загородные дворцы знатных людей Копана. Только теперь путники поняли, как высоко они поднялись от окраины города. Далеко вокруг простирались поля, хижины, рощи…

От вида, открывшегося их взорам, оторваться было трудно. Хун-Ахау почувствовал, что и его захватил могучий город, – Копан был не похож ни на далекий Ололтун, ни на Тикаль. И они шли дальше, с любопытством поглядывая по сторонам.

Вдруг Иш-Кусам испуганно остановилась. Перед ними была широкая лестница; она вела к еще одной площади. По обеим сторонам этой лестницы стояли большие каменные ягуары со страшными оскаленными мордами. Каждый из них вытянул лапу в направлении лестницы, оба они точно вздыбились. На оранжевых туловищах чудовищ, в специальных углублениях, были вделаны полированные диски из черного обсидиана, точь-в-точь как пятна, которыми природа разрисовала шкуры ягуаров. Благодаря этому статуи казались живыми. Они-то и испугали Иш-Кусам.

– Хун, я боюсь, – прошептала она.

– Глупенькая, это же не звери, это только камень. И сделали из него ягуаров человеческие руки. Быть может, над ними работал и сын той доброй женщины, которая обещала нас приютить.

Иш-Кусам виновато улыбнулась, но все же заторопилась скорее уйти от страшных скульптур. Они поспешили дальше и, запутавшись в переходах, спусках и подъемах, не заметили, что повернули назад. Наконец муж и жена вышли на какую-то новую, небольшую узкую площадь. С одной ее стороны раскинулся стадион для игры в мяч. С другой начиналась очень широкая лестница. На стадионе, видимо, упражнялись игроки; слышались голоса и удары тяжелого мяча. Хун-Ахау отвернулся. Он слишком хорошо помнил, чем оканчиваются подобные игры. Отвернулся – и остановился как вкопанный…

Много прекрасных зданий видел Хун-Ахау в Тикале. Но при виде этой лестницы и он замер в изумлении. Перед первой ее ступенью стоял алтарь, украшенный гигантской маской змеи, и стела. Но не они были самыми замечательными украшениями лестницы. Все ее ступени покрывала причудливая вязь иероглифов; каждый из них был замечательным по тонкости рисунка, вся же эта гигантская надпись рассказывала о наиболее значительных, подчас выдающихся событиях в истории Копана на протяжении почти двух столетий.

Но не иероглифы, которых ни Хун-Ахау, ни Иш-Кусам не умели читать, поразили их: с обеих сторон лестницы, на широких балюстрадах, высилось множество скульптур: одни из них изображали извивающихся змей, другие – птичьи головы. Среди иероглифов были на рельефах и фигуры людей. Они, полулежа в небрежной позе, казалось, отдыхали, внося разнообразие и еще больше украшая покрытую письменами лестницу.

Но и это было еще не все. Через каждые десять ступеней в центре стояли троны, на которых восседали каменные владыки в нарядных одеяниях; на головах у них красовались шлемы с пышными плюмажами. Рука мастера точно передала мельчайшие детали. Яркие краски, наложенные на скульптуры, играли на солнце, как радуга.

Смешавшись с толпой, зачарованные, поднимались по ступеням чудесной лестницы Хун-Ахау с женой.

Им даже немного страшно было становиться на камни, так пышно разукрашенные.

На одной из широких площадок работало человек десять рабов. Они укрепляли выступ, на котором возвышалась статуя какого-то божества. Прохожие равнодушно проходили мимо, не оглядываясь на работавших. Один из рабов, совсем уже старик, страшно худой, внезапно упал. Тотчас надсмотрщик, подняв палку, бросился к нему. Но в это время со стороны стадиона раздались громкие крики. Видимо, игра подошла к концу. И надсмотрщик, решив, что упавший не уйдет от наказания, отбежал в сторону, чтобы посмотреть, что происходит на стадионе.

– Подожди меня здесь, – поспешно проговорил Хун-Ахау жене, показывая ей на противоположную балюстраду. Сам же подбежал к упавшему, приподнял его голову и быстро протянул ему кукурузную лепешку. Старик стал жадно есть, глотая непережеванные куски и со страхом поглядывая в ту сторону, куда скрылся надсмотрщик.

Побросав работу, рабы окружили Хун-Ахау.

– Откуда ты?

– Он похож на воина из Киригуа, – тихо сказал самый мблодой раб.

– Да, я знаю, что меня так называют иногда, – удивленно ответил Хун-Ахау. – Но я живу в Чаламте.

Его уже не слушали.

– Воин из Киригуа! Я дождался твоего прихода, – прошептал старик.

– Это он, воин из Киригуа! – пронеслось над площадкой.

И тогда один раб, высокий и плечистый, расталкивая остальных, приблизился к Хун-Ахау и проговорил:

– Сейчас уходи, пока не вернулся надсмотрщик. Но ночью мы будем ждать тебя. – Он тут же объяснил, как пройти к хижине, в которой ночуют рабы, и добавил: – Спросишь меня, меня зовут Мутупуль. Мы давно ждем тебя…