История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 12 - Джованни Казанова

Среди значительных людей, приехавших из Гориче, чтобы посмотреть французскую комедию, что давали в доме барона де Кинигспрун, среди которых очаровательная женщина, урожденная графиня Атмис, играла первые роли, я познакомился с графом Луисом Торриано, который оказался способен убедить меня провести осень вместе с ним в сельском доме, что был у него в шести милях от Гориче. Если бы я доверился моему Гению, я бы туда не поехал. Этому графу не было еще тридцати лет, и он был неженат. Он не был красив лицом, но нельзя было назвать его и некрасивым, несмотря на его разбойничью физиономию. В ней проглядывали жестокость, склонность к предательству, надменность и грубая распущенность. Я видел в ней также злобу и зависть. Эта ужасающая смесь заставила меня подумать, что я ошибся. Любезное приглашение, как мне показалось, не увязывалось с ужасными характеристиками его лица, которые бросились мне в глаза. Когда я интересовался о нем, прежде чем пообещать приехать, мне говорили только хорошее. Мне сказали, что он любит прекрасный пол, и что он становится беспощаден, когда речь идет о том, чтобы отомстить кому-то, кто наносит ему обиду, но не находя эти два качества недостойными джентльмена, я пообещал ему приехать. Он сказал, что ждет меня в Гориче первого сентября, и что оттуда мы выедем на следующий день в Спессу — это было название его земли. Я попрощался со всеми на несколько месяцев, в том числе с графом де Вагенсберг, который был тяжело болен той болезнью, которая легко вылечивается ртутью, когда врач умеет с ней обращаться, но становится смертельной, когда пациент попадает в плохие руки. С бедным графом случилось это несчастье. Он умер через месяц после моего отъезда.

Я выехал утром из Триеста, пообедал в Просеко и прибыл рано в Гориче, в дом графа Луиса Торриано; его не было, но мне позволили выгрузить мой небольшой багаж, когда я сказал, что граф меня пригласил. Я выхожу, иду к графу Торрес, остаюсь у него до часа ужина и затем иду к моему новому хозяину. Мне говорят, что он уехал загород и что вернется завтра. Мне сообщают, что отнесли мой чемодан в почтовую гостиницу, где мне заказали комнату и ужин. Это меня удивляет, но я иду туда, убеждаюсь, что меня дурно поселили и дурно накормили, но это неважно. Я решаю, что не было возможности поселить меня у него, и поэтому он не мог поступить иначе. Я полагаю, что он не виноват в том, что не сказал мне об этом. Мог ли я предположить, что сеньор, имеющий дом, не найдет у себя комнаты для друга? На следующее утро граф Луис Торриано явился повидать меня, поблагодарил за мою точность, поздравил себя с тем, что будет иметь меня в своей компании в Спесса, и сказал мне, что единственно озабочен тем, что мы сможем выехать только послезавтра из-за того, что назавтра назначено вынесение приговора в процессе, который он ведет против старого мошенника фермера, который служил ему и который, будучи его должником, не только не хочет платить, но и выдвигает претензии. Завтра должны обсуждать последнюю апелляцию и принимать по ней решение. Я сказал графу, что пойду послушать адвокатов, и что это доставит мне удовольствие. Он ушел, не только не спросив, где я обедаю, но даже не попросив извинения, что не смог поселить меня у себя. Я подумал, что может быть я неправ, явившись поселиться к нему ни с того ни с сего. Он пригласил меня за город. Я не стал больше об этом думать. Возможно, он ничего не сказал мне об этом из чувства деликатности, потому что если я совершил ошибку, это я должен был просить у него извинения.

Я обедаю один. Я провожу послеобеденное время, делая визиты, ужинаю у графа Торрес, говорю о том удовольствии, которое получу завтра, слушая речи адвокатов Гориче, и Торрес мне говорит, что также придет на это судилище, потому что ему любопытно будет увидеть, какую мину сотворит Торриано, если крестьянин выиграет.

— Я знаком с этим процессом, — продолжает он, — и все знают, что Торриано не может проиграть, по крайней мере если документ, который он представил, и на основании которого крестьянин оказывается должником, не фальшивый. Крестьянин, в свою очередь, может проиграть, только если квитанции графа окажутся по большей части фальшивыми. Крестьянин уже проиграл в первой и второй инстанции, но теперь вызван в суд и оплатил издержки, при том, что, заметьте, он беден. Если он проиграет завтра, он не только окажется разорен, но приговорен к галерам; но если он выиграет, настанут печальные времена для Торриано, потому что это он будет заслуживать галер, вместе со своим адвокатом, который достоин их уже несколько раз.

Поскольку я знал, что у Эммануэля Торрес злой язык, от его рассуждений мне было ни жарко ни холодно, но мое любопытство возросло. Итак, назавтра я вошел в залу, где увидел судей, противоборствующие стороны и двух адвокатов. Тот, что крестьянина, был стар и имел вид порядочного человека. Тот, что моего хозяина, выглядел как боец. Граф, его клиент имел надменный вид, с улыбкой гордеца, который из каприза хочет снизойти своим разумом до дерзкого, над которым уже одержал две победы. Крестьянин был уже там, со своей женой, сыном и двумя дочками, созданными для того, чтобы выигрывать все процессы на свете. Мне было удивительно, что эта семья могла проиграть два раза. Они были там все четверо, бедно одетые, с опущенными к низу глазами, воплощенные угнетенные создания. Каждый из адвокатов мог говорить два часа.

Адвокат ответчика говорил в пользу своего крестьянина только полчаса. Он использовал их, выложив перед судьями книгу квитанций, скрепленных подписями графа, вплоть до момента, когда тот ему отказал, потому что тот не захотел позволить своим дочерям пойти к нему; и, продолжая говорить совершенно хладнокровно, он представил глазам судей книгу, которую предъявил граф, из которой следовало, что крестьянин является его должником, и указал на все квитанции крестьянина, которые присяжными экспертами были объявлены фальшивыми. Кроме того, он доказал ошибки и несоответствия в датах, совершенные обеими сторонами, и кончил тем, что заявил, что его клиент в состоянии, используя уголовную процедуру, доказать правосудию две фальсификации квитанций об оплатах графа, каковые бумажки адвокат противной стороны осмелился представить магистрату, чтобы ввести его в заблуждение и разорить почтенное семейство, единственным недостатком которого является то, что оно бедное… Он заключил просьбой о возмещении прошлых и текущих расходов и возмещении потери времени и репутации своего клиента.

Нудная речь адвоката моего дорогого графа длилась бы больше двух часов, если бы его не заставили закругляться. Не было таких оскорблений, которые он бы не изверг в адрес адвоката, экспертов и против бедного крестьянина, на которого он набрасывался несколько раз, говоря, что придет посмотреть его на галерах, где тот не вызовет ни у кого сочувствия. При этих дебатах я бы смертельно скучал, если бы был слеп, потому что моим единственным развлечением было прогуливаться глазами по лицам сторон и помощников. Лицо моего дорогого хозяина оставалось все время смеющимся и невозмутимым.