Фэнтези 2007 - Алексей Пехов

Темнело с неестественной быстротой. Не будь Джеймс целиком поглощен наблюдением, он решил бы, что с глазами творится что-то неладное. В синь небес разиня-писарь пролил чернила. По траве, шурша, поползли голубоватые тени. На солнце набежало облако, пупырчатая туша с головой урода, сделав солнце похожим на ущербный, ядовито-желтый месяц. Скалы обратились в руины, по которым гулял ветер. Струи водопада искрились, подобно песку, осыпающемуся под луной.

Рука! Рука Абдуллы!

Что он делает?

Сумерки навалились внезапно, как борец-пахлаван, туманя взор.

Стилет!

Он взялся за стилет!

Маги не видели, как ладонь Абдуллы Шерфеддина легла на рукоять стилета. Они смотрели глазами ведьмы, а подмастерье сидел к Мэлис спиной, и руки его были скрыты от женщины — а значит, и от чародеев-соглядатаев.

Мурашки, несясь по хребту, превратились в ядовитых сколопендр. Этот ожог, словно удар бича, швырнул Джеймса вперед. Загнутые шипы крюколиста рвут одежду и кожу? — пускай! Не жалким шипам удержать пикирующую гарпию! Три человеческих роста? — ерунда! Он ошибся на пару шагов, но набранная скорость помогла стремительным кувырком преодолеть это расстояние.

Что сделано, то оплачено.

Время доставать кошелек.

Они катились по траве и камням — прочь от женщины, прочь от желтого месяца в синей ночи, под закатным солнцем, под шум водопада, и Джеймс был счастлив, как никогда в жизни…

— Остановитесь, виконт! Вы его убьете!

— Хватит!

— Мы его взяли!

Абдулла больше не шевелился. Избитое тело подмастерья оплетал блестящий кокон из нитей, мерцающих бледно-розовым светом.

— Жаль, — сказал Джеймс Ривердейл, поднимаясь.

— Чего вам жаль?

Молодой человек не ответил. Он купался в волнах уходящего озноба, не слыша, как Фортунат Цвях благодарит его за спасение жены, давая клятву оплатить долг сполна, как Азиз-бей произносит над задержанным формулу ареста…

И все-таки — жаль, думал он, боясь довести эту мысль до логического конца.

— Слава!

— Слава-а-а!

— А-а-а!

Не правда ли, когда долго кричат «слава!», в конце получается очень похоже на «халва-а-а!»? Вам так не кажется? Ну тогда извините.

— … Оружие можете оставить при себе. Таков знак высочайшего доверия — привилегия, дарованная вам солнцеликим тираном Салимом ибн-Салимом XXVIII!

— Благодарим за честь.

— Зато магические артефакты, а также украшения и драгоценности прошу оставить здесь. Если желаете — под опись. По окончании аудиенции все будет возвращено вам в целости и сохранности. Нет-нет, сиятельная госпожа, вам ничего снимать не надо! Это касается только мужчин.

— Артефакты — это я еще понимаю… Но побрякушки?

— О, сие правило установлено в дворце милосердного тирана более трех столетий назад. Дабы благородные гости его безупречности не чувствовали себя ущербными, невольно сравнивая свои скромные украшения с ослепительным великолепием царственного облачения владыки! Исключение делается лишь для особ августейших фамилий.

— Мудрое правило, — кивнул Фортунат Цвях, снимая с безымянного пальца перстень с кистямуром голубой воды. — Чувствуется знание людских слабостей. Запишите, пожалуйста: двенадцать каратов. Во избежание.

Охотник на демонов тоже неплохо разбирался в людских слабостях.

У мудрого правила, как у всего на свете, имелась и оборотная сторона: вдруг кто-нибудь явится на аудиенцию, увешанный драгоценностями, способными затмить «великолепие царственного облачения»?! Такого конфуза несравненный тиран допустить никак не мог.

— А теперь попрошу на инструктаж по этикету.

Инструктаж затянулся на добрых три часа. Реттийцам волей-неволей пришлось внимать напудренному и напомаженному церемониймейстеру, похожему на циркуль с усами, который смеха ради нарядили в халат и атласные шаровары. Впрочем, к необходимости идти к трону мелким шагом или ни в коем случае не чихать в зале все отнеслись с пониманием.

Кому хочется вызвать гнев солнцеликого тирана?

Азиз-бей же откровенно скучал: лицезреть Салима ибн-Салима XXVIII ему доводилось не раз, и этикет он знал назубок.

Наконец церемониймейстер хлопнул в ладоши, и двое почетных караульщиков с ятаганами наголо повели аудиентов по бесконечным лестницам и коридорам. Анфилады комнат, ажурные галереи — солнце процежено сквозь витражи, пятнает мрамор пола; ноги по щиколотку утопают в коврах; яшма и сердолик, оникс и янтарь, черненое серебро и сусальное золото, канделябры на дюжину дюжин свечей…

Путь закончился перед огромной дверью высотой в три человеческих роста. Именно с такой высоты виконту пришлось вчера прыгать на убийцу. В нишах по обе стороны двери мерцали клепсидры из хрусталя, в которых падали последние капли. Едва верхние емкости клепсидр опустели, за дверьми раздался чистый и долгий звук гонга.

Створки начали отворяться.

— Светоч Вселенной!..

— Мудрейший и достославнейший!..

— … дозволяет вам приблизиться и вдохнуть прах его стоп, — закончил церемониймейстер, непонятным образом успев оказаться в тронной зале раньше всех.

Двадцать шагов от входа до «заветной черты». Так было сказано заранее. Обычные аудиенты останавливаются через десять шагов, но они — «цветы сердца тирана». Звание закреплено пожизненно, без права передачи по наследству.

«Цветы сердца» замерли, ожидая.

— Его непревзойденность желает говорить с вами.

Тронный зал поражал воображение — хотя, казалось бы, путешествие по дворцу должно было убить в гостях способность изумляться. Стены, инкрустированные бесценными каменьями, отражая свет, льющийся из огромных, кристально прозрачных окон, горели живым огнем — словно аудиенты оказались в сердцевине звезды. Пространство вокруг трона оставалось в тени, в перекрестье лучей находился лишь сам трон и сидящий на нем владыка.

«Восток! — подумал Джеймс. — Знают толк в роскоши…» Трон безусловно являлся выдающимся произведением искусства: золото, серебро и слоновая кость, жемчуг и перламутр, тончайшая резьба… Так же над ним потрудились мэтры Высокой Науки: подлокотники — две драконьи головы с глазами из рубинов и клыками из благородной платины — были готовы в любой момент извергнуть смертоносное пламя, испепелив злоумышленника, буде таковой объявится в тронном зале, введя в обман стражу и охранные чары. Что же до самого правителя…

— Какие люди! Рад, душевно рад! Наш дворец — ваш дворец, наш город — ваш город…

Салим ибн-Салим XXVIII вихрем слетел с трона, вприпрыжку ринувшись к ошалевшим аудиентам. Вблизи тиран оказался лопоухим живчиком средних лет, в чалме набекрень, с ослепительной улыбкой вполлица.