Оскал фортуны - Юрий Иванович

Само собой, из каждого правила есть исключения. Если кто из поселенцев и на новом месте обитания добивался невероятных успехов по выращиванию зерна, овощей, фруктов или любого домашнего скота, то всю семью ровно через год премировали поездкой в Каменный град, а потом и в саму Шулпу. Но делали это только один раз, и то только для того, чтобы счастливые и работящие, вольные теперь уже жители империи могли поделиться со своими давними товарищами по баракам своей радостью и достижениями. Такие семьи приезжали в град красиво разодетыми, порой уже с младенцем на руках и с кошельками, плотно набитыми денежкой, заработанной честным и праведным трудом. После таких визитов даже самые пассивные и ленивые воодушевлялись и старались тоже улучшить как свои трудовые достижения, так и физическую выносливость. Ведь многие рабы помнили приезжающих ныне граждан империи точно такими же невольниками, как и они. А тут на глазах – такое преобразование! Ну и рассказы о новой и сладкой жизни, от которой только дух захватывало. Вдобавок приезжие вольные граждане деньгами не только хвастались, но и могли закупать как продукты, так и спиртные напитки. А потом несколько дней угощать этим своих старых приятелей. Подобные приезды служили наилучшим стимулом для остальных рабов. И со следующего дня многие стремились к перевыполнению собственных норм. Любой здравомыслящий человек после подобных примеров захочет уехать на вольные хлеба.

То есть вывод проработавшая в Каменном граде почти двое суток комиссия сделала однозначный: рабов никто не притеснял, и любили их воспитатели с надзирателями как родных братьев. Из чего получалось, что империя собирала на побережьях Щитов разный сброд, перевоспитывала его и через некоторое время принимала в ряды собственных подданных. Такие результаты страшно не понравились как королю Чагара, так и всем остальным союзникам. Потому как выходило: некоторая часть пропаганды пошла насмарку. Воевали тут, понимаешь, с кровавыми, жутко озлобленными рабовладельцами, а они, оказывается, добренькие, беленькие и местами ну совсем пушистые!

В итоге главнокомандующий решил пока не предавать широкой огласке выводы комиссии, а для наблюдения за порядком в Каменном граде расквартировать там несколько передовых воинских частей. Разве что и прежний приказ остался в силе: любой раб может вступить в войско или получает полную амнистию, деревянный жетон как пропуск и спокойно возвращается к себе домой. Потому как никому и в голову не пришло, что большинство невольников захочет просто остаться на том самом месте.

А люди остались. Не все, конечно, нашлись и такие, которые имели в дальних странах и семьи с детьми, и престарелых родителей, к которым стремились всей душой и сердцем. Вот рассортировкой этих самых желающих и занялись воины-освободители. Потому как агитировать вступать в собственные ряды посчитали зазорным. Каждый раб вносился в реестр, затем ему выдавался деревянный срез-пропуск с выжженным клеймом, сухой паек на дорогу, потом группками рабов зачисляли в обозную колонну. Далее несколько воинов сопровождало эту группку к дальней окружной дороге Шулпы, где те и должны были присоединиться к каравану.

Именно за первой такой группой и стал наблюдать недоумевающий Тербон, когда закончил инспекционный осмотр города. Причем недоумевал не потому, что люди собираются отсюда уходить, а из-за того, что этих людей так ничтожно мало. Завернувшись в ничем не примечательный плащ генерал ходил между вчерашними рабами и все время спрашивал, выпытывал или просто прислушивался к разговорам. Все выглядели так, словно им предстояла тяжелая и дальняя дорога в неизведанное, ведь идущих на Первый Щит не было дома чуть ли не три года, и их волнение было понятно. Но вот почему именно волнение? Почему не бешеная, всеобъемлющая радость? Неужели они сомневаются: возвращаться или нет?

Совершенно для себя неожиданно Тербон наткнулся на совсем иной взгляд: испуганный, нервный от переживаний и томительного ожидания. Мужчина явно боялся. Скорей даже спешил, словно боялся отстать от всех остальных. Он и место себе уже облюбовал в голове предполагаемой колонны, намереваясь по первой же команде встать в первую шеренгу. Вариантов для такой спешки предполагалось бесчисленное множество, но понукаемый неясным предчувствием, генерал отправился именно к этому мужчине. Уселся с ним рядом, ощущая, как тот весь напрягся, может, и дыхание затаил. Поэтому пришлось обращаться с самой радушной улыбкой:

– Ну и как оно, дружище, на свободе? Легко дышится?

– Легко. – Мужчина затравленно оглянулся, словно боялся, что их подслушают. Затем попытался догадаться, кто это с ним заговорил: – Легко, господин… хороший.

– Меня Тербон зовут, я из Чагара. А ты?

– А меня все зовут Хромой Готи. Да и в баронстве Эдмондов точно так же звали с самого детства. Прихрамываю я на левую ногу.

– Да, печально… Наверное, и норму из-за этого не мог выполнить?

Мужчина опустил глаза, словно от стыда:

– Трудно было, еле две вытягивал.

Да только генерал сразу заметил нервный тик страха, от которого у его собеседника дернулось веко. Напрягая все свое внимание, он старался беззаботно продолжать разговор:

– Наверняка здесь уже много лет?

– Да, девятый год пошел. – Но голос Хромого Готи стал глухим и прерывистым.

– Ха! Да ты старожил! Мне кто-то говорил, что здесь такое – огромная редкость. Не надоело в одном месте столько жить?

– Надоело. Хотя кормили отлично, грех жаловаться…

– Так чего ты в армию не запишешься?

– Хромой я… – В который уже раз вчерашний раб испуганно оглянулся.

– А дома тебя кто ждет?

– Есть семья, дети. Только как они там за столько времени…

Голос мужчины стих настолько, что Тербону пришлось наклоняться, чтобы лучше слышать. Это его разозлило окончательно:

«Да что это за тип и чего он так боится? Или со всеми тут успел перессориться, или что-то знает примечательное. Судя по его ветеранскому стажу – с людьми он ладить умеет, а враждовать скорей всего и имея причину не станет. Тогда о чем надо знать, чтобы так бояться? Ну ладно, не хочет говорить здесь, запоет в другом месте. Да скорей всего он со мной наедине и в самом деле быстрей расколется… Ага! Придумал!»

Генерал встал и буркнул на прощание:

– Ладно, дружище Готи, счастливо тебе добраться до дома.

И, не дожидаясь ответа, неспешно пошел в общую массу снующих во все стороны людей. Затем свернул за угол сарая, оббежал длинный барак, вскочил в служебное полутемное помещение и оказался точно напротив того места, где сидел недавно. Но теперь через чуть приоткрытые ставни мог легко наблюдать за недавним собеседником. Тот опять постарался сжаться, словно не желая быть заметным, и преисполнился трепетным ожиданием. Ни на секунду не отрываясь взглядом от лица Хромого, генерал поманил к себе пальцем одного из своих офицеров и нашептал четкие приказы.

Когда офицер появился перед недавними рабами, они словно почувствовали, что именно он отдаст команду о выступлении. Тот и выкрикнул, но совсем не то, что от него ждали:

– Выход отменяется. А чтобы вы не бездельничали, для всех найдется работа. Слушай мои команды: вот вы все отправляетесь на задний двор общей кухни и переложите поленницу дров, как вам укажет господин капрал. Вы все – на разгрузку доставленных продуктов. Вы – на уборку общественного барака. Да пошевеливайтесь! Так, кто еще остался? А вы двое хватайте метлы и постарайтесь идеально вымести вот эти служебные помещения. А ты чего там расселся? Присоединяйся к ним! Все трое за мной, сам покажу, где что делать.

Целая гамма чувств промелькнула за время этого монолога на лице у Хромого Готи. Ужас, паника, ничего не соображающие глаза, тупая безысходность, попытка осознать смысл дальнейших приказов, некоторая расслабленность при понимании и, наконец, тупая покорность судьбе, от которой не уйдешь.

Офицер привел Готи в комнату, где генерал так и сидел в полутьме, и приказал:

– Выполнить все, что скажет вам мой командир.

Когда он удалился, Тербон постарался говорить как можно более житейским, спокойным тоном:

– Присаживайся, дружище. И чего ты так все время трясешься?

– А вы кто? – Мужчина почти заикался.

– Да какая разница, в каком я звании, лучше я тебе расскажу, кто меня сюда послал. Его святость монах Менгарец. Слышал о таком?

– Довелось… Все только о нем и бают.

– Вот он меня и послал проверить, чего это рабы по своим домам разбегаться не желают. Слишком уж в вашу хорошую жизнь не верит.

– Да нет, жить тут хорошо, – заученно забубнил Хромой, внимательно вглядываясь в темные углы. – И кормят хорошо, и…

– Хватит одно и то же талдычить, надоело. Ты мне лучше расскажи, чего ты так боишься?

– Ничего, вам показалось. – После этого повисло такое тяжелое молчание, что мужчина занервничал еще больше. Потом стал елозить на стуле и все-таки не выдержал первым: – Просто очень домой хочется, сильно соскучился.