Слово арата - Салчак Тока

Как и накануне, Донгурак снова вышел в центр круга. Скрестив руки на груди, он произнес речь:

— Товарищи члены партии! Мы вчера справились с первостепенной задачей — уничтожением кежеге. Это большое дело, товарищи! Дальнейшая наша задача — решить вопрос: сколько скота изъять у аратов и сколько оставить. Я посоветовался с людьми, и наше мнение таково: оставим каждой семье по двадцать пять голов. Вот мы и собрали вас, членов партии, чтобы решить этот вопрос. Нужно вынести сейчас единогласное постановление, чтобы объявить его на собрании классовой борьбы. Кто имеет слово по этому поводу?

Он присел на корточки и закурил.

Я нисколько не удивился, когда первым протиснулся в центр круга Лопсан, тот самый Лопсан, который накануне ревностнее всех исполнял приказ Донгурака.

— Дайте я скажу несколько слов. — Он шумно высморкался. — Правильное предложение поступило: оставить по двадцать пять голов, а остальное отобрать. И никаких разговоров! У меня все.

— Можно мне? — Не дожидаясь разрешения, прямо с места заговорил молодой арат. — А по-моему, неправильно предлагает секретарь Донгурак. И Онгар-Лопсан зря его поддерживает. Мы еще не тронули Сонам-Байыра, у которого тысячи голов скота. У Бай-Хелина еще больше! Почему надо брать по пятьдесят — шестьдесят овечек у того, кто их вырастил собственными руками, и оставлять тысячи бывшим тужуметам и баям? Я против!

— Кто это? — спросил я у соседа.

Оказалось, что молодого арата зовут так же, как нашего шофера, — Дажи. Слушая его, многие согласно кивали головами.

Нельзя было терять такой момент, и я вышел на круг. Я прямо сказал, что руководители хошуна искажают линию партии и дают оружие в руки врагов революции. Разве в кежеге дело? Когда араты научатся грамоте, они сами разберутся, нужно им или не нужно отращивать косы. А сейчас наши враги закричат, зашепчут: сегодня вам отрезали косы, а завтра снимут тувинскую одежду, а после и жен отберут… И предложение товарища Донгурака об изъятии скота у аратов тоже вредно для дела революции, Если мы его примем, то признаем всех аратов феодалами. И еще я сказал, что не годится под видом собраний классовой борьбы отрывать от работы на много, дней трудовой народ и не годится резать народный скот. От имени ЦК я потребовал прекратить это.

Донгурак кивнул кому-то головой.

И тут же поднялся Частып.

— Весь лишний скот надо отбирать, и никаких разговоров! — закричал он. — Мы до революции голодали. Хватит! Много скота сейчас режем? Мы собрались для большого дела, и нечего нам пояса подтягивать. Сколько надо резать скота, столько и будем резать. Собрание должно быть сытым! А этот представитель, который выступал тут, он держит руку баев. В нем еще надо разобраться. Правильно сказал тарга Донгурак: всем оставить по двадцать пять голов! И нечего тут разговаривать!

Они здорово подготовились! «Зачем повестка, зачем доклад? — вспомнились слова Донгурака. — Пусть говорит, кто хочет». А говорили только те, кого взглядом или жестом вызывал на круг секретарь.

Поддержанный сообщниками, Донгурак приободрился.

— Много не скажу, — подвел он итог. — Правы наши партийцы. Поэтому не будем тянуть. Примем такое решение: в целях уничтожения частной собственности мы, партийцы Улуг-Хемского хошуна, призываем аратов всей Тувы осуществить конфискацию излишков скота. Количество его не должно превышать двадцати пяти голов у одной семьи.

— Нельзя принять такую резолюцию, — возразил я. — Она противоречит политике нашей партии! У Дажи заберем все лишнее и у Сонам-Байыра тоже. Как будто справедливо. А на деле не так. Сонам-Байыр даже и не знает, сколько у него скота. Он хитро рассовал его по своим батракам, пастухам да фальшивым «родственникам». Замаскировался. У него и у таких, как он, вы ничего не заберете. А заберете весь скот у самых бедных аратов. Ведь так же будет? И вы это знаете. Что же вы делаете?

Я чувствовал: люди готовы меня поддержать, но чего-то боятся. Чего? Я уеду, а им жить…

При голосовании предложение Донгурака прошло с небольшим перевесом.

Я еще поспорил с руководителями хошуна, но получил от них кличку правого уклониста, с тем и уехал. Богданов отправился со мной. Санча остался.

На этот раз «черная быстрая» почти не капризничала, и Дажи доставил нас в Кызыл целыми и невредимыми.

Сразу по возвращении я пошел к Пюльчуну.

Никогда не видел я нашего генерала таким озабоченным и расстроенным.

— Беда, беда!.. Вовремя ты приехал. Сегодня заседание ЦК. Подготовься. Будешь выступать. Расскажи все, как было.

Не успел я набросать в записной книжке маленький конспект, не успел собраться с мыслями, как позвали в кабинет Шагдыржапа. Там, кроме генсека, были Чурмет-оол, Дондук, Соян-оол, Сандык.

Пюльчун тихо перемолвился с Шагдыржапом. Генсек взглянул на меня.

— Давайте сначала послушаем сообщение нашего представителя на собрании по классовой борьбе в Улуг-Хеме. Давай, Тока. Только не тяни.

Волнуясь, сбивчиво доложил обо всем, чему был свидетелем.

— Кежеге режут. Насильно! Скот режут. Каждый день — десятки волов, пять-шесть кобылиц, сотни овец идут под нож. Хуже грабежа!

— Везде скот режут, не только в Улуг-Хеме. Я только что приехал из Чадана — там то же самое. И никакого грабежа тут нет. Этот паренек горяч немного. Преувеличивает! — Чурмет-оол захохотал.

Его смех подстегнул меня:

— Новую жизнь нельзя распространять с помощью ножниц! Комитетчики во главе с Донгураком никакой работы среди аратов не ведут. Окружили себя людьми, которые любят только поесть да выпить. Ни о каких задачах партии они не думают, а поведением своим только развращают молодежь. По каким законам они действуют? Кому на руку такая жестокость? Донгурак первый голову под ножницы подставил — герой! Это называется де-ма-го-гия!

Чурмет-оол и Соян-оол громко переговаривались между собой, смеялись.

— Тише, товарищи! — призвал их к порядку Шагдыржап.

Чурмет-оол попросил слова.

— То, о чем беспокоится этот парень, не новость. Я побывал в Чадане, Алдын-Булаке, в Суг-Аксы. И там на собраниях режут кежеге. Выходит, народ в своей массе понимает, что надо бороться с пережитками. Сознание народа выросло! И мясо, конечно, едят. Чего же волноваться? Правильно, едят. А что, голодом людей морить, когда идет ответственное собрание по классовой борьбе? По классовой борьбе, товарищи! Да, конечно, какое-то количество скота прирежут. Так ведь для общего дела не жалко. Это привлекает народ на сторону партии и революции. Араты довольны, что на собраниях кормят хорошо. Никого второй раз звать не надо: только узнают о собрании — сразу едут… Вот насчет конфискации скота я что-то не слышал. Может, это и правда, а может — нет. Парень недавно приехал. Еще ничего толком не знает. А может, нарочно пугает. Сначала надо проверить…

Меня подмывало возразить ему, спорить с ним, доказывать свою правоту. Ведь все, о чем я говорил, было на моих глазах. Как же так? Пюльчун сдержал мой порыв, выступил сам.

— По-моему, вопрос, поднятый Токой, очень важен. Нельзя считать пустяком беззакония и безобразия. Это же факт — попираются права свободных граждан: насильно режут косы, отбирают и забивают скот, не считаясь — беден ты или богат. Действительно, страдают от этого прежде всего беднейшие араты… Да, Тока молод, недавно приехал. Это все верно. Но он правильно понял, что таких беспорядков быть не должно. А вот некоторые наши товарищи — и возрастом постарше, и никуда не уезжали — видели то же самое, но ничего плохого не заметили, мер никаких не приняли. Мало того, поднимают на смех нашего представителя!

Ему возразил Соян-оол:

— Не хотел говорить, но скажу… По-моему, товарищи Пюльчун и Тока преувеличивают. Я недавно тоже был в Улуг-Хеме. В Ийи-Тале был. В других местах… И ничего страшного не обнаружил там. Ну, резали бычков. Баранов резали. Для чего резали. Для еды! Резали по согласию состоятельных людей. Эти люди готовы все отдать. Пусть кто-нибудь скажет, что я говорю неправду. Разве согласился бы прежде богатый человек кормить всех, кто собрался на шуулган? Ну, скажите? А теперь он с радостью отдает столько, сколько надо. Понимает: не отдаст — силой возьмут. Потому что у аратов — власть. У партии — власть. Вот так. А больше ничего и не случилось. Пюльчун говорил: я нарочно не замечал беспорядков. А что делать, если я ничего такого не видел? Не снимают же сапог, если рядом речки нет!

— Не согласен я с вами, товарищи! — Шагдыржап прокашлялся. — Надо признать, что все мы проглядели серьезное нарушение. Не надо большого ума, чтобы лишить аратов скота, отнимать его у всех без разбора. Чего мы этим добьемся? Восстановим народ против партии, против власти. И только. А зачем это нужно? Кому нужно?! Кому мешают сегодня кежеге?, В этом ли главное? Странно, что некоторые товарищи не понимают это. Предлагаю направить меня в Улуг-Хем и прекратить там левацкие действия. Нет возражений?