Антиквар - Бушков Александр Александрович

Как будто пытался высмотреть Золотой Костыль. Местная легенда гласила, что купец Заяцев, известнейший шантарский выпендрежник того времени, дабы посрамить своего главного соперника по той же части Буторина, к открытию парка удумал штуку: темной ночью вколотил в землю и тщательно замаскировал костыль наподобие железнодорожного, только отлитый из чистого золота и соответствующим образом заклейменный. Весом, что характерно, в два с половиной фунта, то есть в килограмм с лишком. Позднее он торжественно об этом объявил, принародно обещая, что ровнехонько через десять лет при свидетелях костыль вытащит и употребит на благотворительные цели. А ежели какая скотина вздумает производить раскопки самостоятельно, то он, Заяцев, того в бараний рог свернет и голым в Африку пустит.

Костыль, конечно, потихонечку искали – но этому, во-первых, старательно препятствовала гретая купцом полиция, а во-вторых, поди найди его на десяти гектарах дикой тайги. Где-то через годик отступились последние разочарованные кладоискатели, и прошел слух, что Заяцев все набрехал, никакого костыля нет и в помине.

Десятилетний юбилей забития костыля пришелся на то время, когда в Шантарске уже прочно сидели большевики, а Заяцев не менее прочно обосновался в Харбине – так что никакого торжественного явления килограмма золота горожанам, как легко догадаться, не произошло. А вскоре о костыле забыли начисто, потому что хватало более насущных житейских проблем. Нынешние краеведы поголовно были солидарны с теми, кто считал эту историю чистой выдумкой склонного к саморекламе купчишки – но Смолин-то прекрасно знал и того человека, который одиннадцать лет назад костыль все-таки обнаружил, и того, кто им ныне владел: понимающий был мужик, переплавлять-продавать и не подумал, держал в стеклянной витринке, где имелось еще немало ценного как с исторической, так и с практической точек зрения…

Он медленно шагал где по тропинкам, где без дороги, пытаясь все же собрать смутные детали в нечто целое.

Что мы имеем? А имеем мы ситуацию, когда, переиначивая заголовок какого-то классического английского детектива, слишком много Врубелей. Точнее, Врубель-то один – но он и там и сям, куда ни глянь, причем, что любопытно, все поголовно в дерьме, а Врубель-то регулярно в белом…

Врубель продал Шевалье револьвер, из-за которого разгорелся весь сыр-бор. Совпадение.

Врубель – единственный, кто избежал вторжений-обысков. Случайность.

Врубель – один из немногих, кто знал о поездках Вовы Багдасаряна, порою вплоть до точных адресов. Еще одно совпадение.

Не много ли совпадений и случайностей на один квадратный метр? Но, с другой стороны, откуда взять конкретные улики? Таковых, строго говоря, абсолютно не имеется…

– Эй, дядя!

Едва не споткнувшись от неожиданности, Смолин остановился и поднял голову – а в следующий миг прямо-таки покривился от отвращения: настолько пошло и вульгарно, что блевать тянет…

Дорогу ему преграждали три экземпляра мужского пола – и, судя по тому, как они разомкнулись, чтобы один торчал на пути, а двое других отрезали отход справа-слева… да уж, судя по диспозиции, они не собирались спрашивать дорогу в консерваторию или проводить среди Смолина социологический опрос в связи с глобальным потеплением. Самые обыкновенные ребятки, ярко выраженной славянской внешности, не амбалистые и не хилые, стандартные. Никак не походило, что они пьяные – а впрочем, с молодым поколением нынче решительно ничего неясно, в каждом может сидеть по шприцу какой-нибудь гадости…

Они остановились так, что любому оставалось сделать один-единственный шаг – и выйти на дистанцию кулачного удара. Пока что в блудливых ручонках у них ничего не появилось, но ожидать следовало всего. Страха Смолин, разумеется, не испытывал, чтобы его напугать по-настоящему, требовалось нечто большее – но отнестись к происходящему следовало серьезно. Как выражается Глыба, нынче все понятия перепутаны, будто клубок шпагата, с которым пьяный кошак игрался. Лет тридцать назад еще можно было предсказать со стопроцентной почти вероятностью, когда тебе собираются просто-напросто вывернуть карманы, когда – зубы повыбивать из пьяной удали, да этим и ограничиться, когда есть серьезный шанс опасаться за жизнь. Нынче, увы, никаких четких правил не существует, произойти может что угодно и закончиться чем угодно…

Пауза – а также и вся мизансцена – что-то затягивалась, и Смолину именно это начинало не нравиться…

– Ну что, юные пионеры? – спросил он, чтобы немного прояснить ситуацию. – Сигаретку нужно, или «скоко время»?

Он уже успел запомнить всех трех – авось, пригодится когда-нибудь. И вновь подумал, что они чересчур невозмутимы, немногословны, неподвижны для мелкой шпаны, все равно, трезвой, пьяной или уколотой…

– Слышь, дядя Вася, – сказал, таращась в глаза Смолину с наглой улыбочкой тот, что помещался посередине. – Ты, говорят, мужик неглупый…

«Так-так-так», – сказал себе Смолин. И даже, вот смех, испытал нечто вроде облегчения, чуть ли не радости: аморфные угрозы без имен и лиц вдруг материализовались, хоть и самую чуточку. Шестерки, конечно, но все ж – кое-какая ясность появляется…

– Допустим, – сказал он спокойно, чуть касаясь подушечкой большого пальца выступа на головке трости.

– Ну тогда пораскинь мозгами не на травку, а в голове, – проговорил здоровяк в синей футболке тоном, который ему, очевидно, представлялся крайне грозным. – А то можешь мозгами и по стенам раскинуть…

– Короче, чадушко, – сказал Смолин.

– А если короче – живи скромнее и не суйся затычкой в любую дырку. Понял?

– Совершенно не понял, – сказал Смолин. – Интересно, где я вам дорогу перешел?

– Ты нам, старый хрен, дорогу перейти не в состоянии, – обиделся, сразу видно, главарь. – Дорогу ты перешел серьезным людям, ясно?

– Это которым?

Смолин его нарочно заводил – и парниша, похоже, начинал помаленьку закипать: он такой рослый, такой мускулистый, такой крутой, всю «Бригаду» видел на два раза, а тут события протекают совершенно неправильно, не боится его клиент, словесно издевается…

Остальные двое тоже начинали закипать – а зря, подумал Смолин, совершенно зря, работу надо делать хладнокровно и рассудочно, пугать не хамским тоном и скрипучим бицепсом. В какой песочнице вас только откопали?

– Не твое собачье дело, – в конце концов отрезал главарь. – Короче, если не хочешь, чтобы тебе ноги поломали, не отирайся больше вокруг бабки с картинами… Усек?

Еще как усек, подумал Смолин. Ах, славно-то как, мои хорошие, какой-никакой, а следок даете…

– Ну, ты понял, чмо бродячее? – рявкнул тот, что помещался от Смолина справа – скучно ему было стоять статистом, ничего он другого не умел, кроме стандартной закоулочной разборки…

– Мальчик, – сказал Смолин, с легкой усмешкой глядя на «парламентера». – Ты что, дурацких фильмов насмотрелся? Не знаешь, как приличные люди должны разговаривать с приличными людьми? Да впрочем, куда тебе, дрочиле-мученику…

Его собеседник аж захлебнулся от злости. Смолин стоял на том же месте, покрепче упершись в землю ногами и стараясь держать всех трех в поле зрения. Он был почти спокоен. Ни у кого из этих обормотов нет волыны – одеты по летнему времени предельно легко, пистолет удалось бы заметить быстро, окажись он за поясом или в кармане. Они, конечно, могут оказаться суперкаратистами наподобие Чака Норриса, но что-то не похоже, никак не похоже.

Голову можно прозакладывать, что перед ним – обычная окраинная шпана…

А в общем, складывалось пока что неплохо. Он был спокоен и готов рвать глотки всерьез – а эта троица хладнокровием похвастать не могла, кипела, как пельмени на сильном огне, а значит, в случае чего и реакция у них окажется похуже и прыти должной не будет. Предупредил бы их кто, что эмоции в таких делах категорически противопоказаны…

– Ну, я смотрю, ты по-хорошему, козел, не понимаешь…

Смолин отпрыгнул, на пару секунд упредив их бросок к нему. Нажав большим пальцем незаметную костяную кнопочку на трости, резко развел руки. В левой у него остался пустой футляр из темного дерева, зато в правой – четырехгранный клинок длиной сантиметров в семьдесят, узкий и острейший. То, что таскал с собой Глыба – жалкое подобие настоящего оружия, то, что сейчас поблескивало у Смолина в руке, было произведено сто с лишним лет назад золингеновскими немцами, хозяйственно использовавшими в работе клинки шпаг времен Наполеона. Когда-то в Европе была повальная мода на такие вот трости…