Закатный ураган - Владислав Русанов

Брови жреца поползли вверх, он судорожно зашарил левой рукой по столу, не забывая усиливать натиск.

Ладно, усиливай, усиливай! Мне есть чем ответить.

Еще немного Силы, идущей через Гелку, и Щит Терциела пополз назад под напором моего.

Лопнул, разлетаясь облачком каменной крошки, амулет в ладони чародея, но он успел перехватить Силу из другого с ловкостью, еще раз подтверждающей многолетний опыт.

Ах, так? Вот тебе еще!

Стол пополз на Терциела, царапая ножками пол. Еще немного, и охвачу его куполом, прижму к стене.

Жрец-чародей сопротивлялся отчаянно. Побагровел, сгорбился, словно принимая на плечи неподъемный груз. На его висках вздулись жилы. Один за другим лопались, приходя в негодность, амулеты. Но движение моего Щита Воздуха замедлилось, почти остановилось.

Еще чуть-чуть добавим.

Стол перевернулся, упал, ударив Терциела по ногам. Он вскрикнул, ослабил на мгновение контроль над Силой, и тут я отчаянно толкнул свой Щит…

Что произошло, я сразу не понял. Очевидно, потоки Силы, черпаемые жрецом из амулетов, под моим напором пошли вспять. Он закричал. Коротко, как пролетающая над гладью Озера чайка. Наверное, очень неприятно сразу утратить ощущение Силы, лишиться в один краткий миг, подобный удару сердца, обретенной магии. Препятствие, удерживающее мой Щит, исчезло, и я едва успел остановить его, чтоб не расплющить противника о стену.

– Все! – выдохнул я, отпуская Гелкину ладонь, а с ней и Силу.

Терциел тряс головой и разевал рот, как выброшенная на берег рыбина.

– Заходите! – крикнул я в двери.

Сколько заняла схватка? Они там ждут, волнуются…

А когда обернулся, то увидел безумные глаза Терциела и направленный на меня самострел.

Медленно, как в страшном сне, палец нажал на спусковую скобу, тугой жгут из крученых медвежьих жил толкнул бельт.

Стальной граненый штырь сорвался с желобка и полетел…

В меня.

Я следил как завороженный за приближающейся смертью. Попытаться уклониться? А выйдет? Скорее всего, нет.

Как она успела? Зачем решилась на бессмысленную жертву?

Гелка втиснулась между мной и острием бельта. Дотянулась в нелепом, неловком падении. С чмоканьем сталь вонзилась ей в спину, с левой стороны, где-то возле лопатки.

Моих ушей достиг жалобный вскрик, и тут же время понеслось с обычной скоростью. Или даже быстрее.

Истошно заорал Гуня, проносясь мимо меня. Тяжелый сапог выбил самострел из ладони Терциела. Здоровущий кулак, с добрую репу величиной, врезался чародею в ухо. Жрец мешком отлетел к стене, ударился о нее плечом и безвольно сполз.

Я успел подхватить Гелку на руки. Не дал упасть, а осторожно уложил лицом вниз. Граненый бельт торчал пальца на четыре. Он вошел между позвоночником и левой лопаткой. Легкие, аорта… Сердце вряд ли затронуто, раз еще жива.

Холщовая рубаха и теплая меховая безрукавка быстро напитывались кровью. Несмотря на то, что я придерживал Гелку за плечо, Сила не ощущалась. Наверное, слишком сильная боль блокирует ее возможность притягивать Силу. Как же это плохо! Значит, я не смогу ее вылечить. Остановить кровь, ускорить заживление… Без магии ничего не выйдет.

Глан опустился рядом на одно колено:

– Плохо дело?

Я вздохнул. Что тут ответишь?

Кровь бы остановить. Перевязать. Но для этого нужно бельт вытащить. А я не смогу, зная, что любое неосторожное движение убьет ее. Убьет мою дочку, которую я так и не удочерил по правилам.

– У-у, трупоед… – Бейона шагнула к лежащему без сознания Терциелу. В ее опущенной руке, скрываясь в складках юбки, мелькнул корд.

Я бросился вперед. Схватил ее за руку. Богатырем я никогда не был, но восемь лет кайлом в забое отмахал, а это что-то да значит. Пригорянка дернулась, но вырваться не смогла.

– Ты чего, Молчун?

– Стой! Погоди! Ты кровь остановить сможешь?

– Да не лечила я никогда.

– Ну, попробуй!

– А сам?

– Да я ж без Силы…

– Амулеты поищи, – вмешался Сотник. – Могли на пол свалиться.

Гуня сорвал со стены факел, посветил.

Ага, как же. Откуда там амулетам взяться? Сам я и постарался. Все в пыль развеялись.

– Стрыгай мне в печенку! – Бейона с силой вогнала корд в ножку стола. Спасибо, что не под ребро кому-нибудь. Терциелу, например.

Терциелу!

Вот полноправный жрец. Хорошо обученный, опытный. Уверен, и в лечении толк знает.

Я схватил его за грудки, приподнял. Хотел ровно усадить и поговорить как подобает. Но жрец завалился на бок, отирая спиной стену.

– Ну, ты и врезал, – услышал я за спиной голос пригорянки. – Не убил хоть?

И виноватый бас Лыгора:

– Дык, кто его знает-то. От души приложил.

– Живой он, живой, – отрывисто бросил я, не оборачиваясь. – В обмороке, похоже.

Бейона, кажется, раньше других догадалась, зачем мне нужен Терциел.

– По щекам его похлопай, – посоветовала она.

Что по щекам? Водой бы его окатить холодной. Да воду пока принесешь, дочка кровью изойдет. Тем не менее я пошлепал чародея по щекам. Вначале легонько, потом сильнее, а потом и вовсе «от души», почти как «речной ястреб».

Сущий Вовне! Сотвори чудо! Я же тебя никогда ни о чем не просил.

И чудо свершилось. Терциел открыл глаза. Охнул. Попытался снова опустить веки.

Этой возможности я ему не дал. Встряхнул, забирая в кулак побольше светло-коричневой ткани. Подтянул поближе и, глядя в серые, какие-то блеклые глаза, яростно прошипел:

– Иди и лечи…

Он непонимающе заморгал, и тогда я швырнул его, как куль с пенькою, на середину разгромленного кабинета, туда, где Глан, стоя на коленях, придерживал в ладонях Гелкину голову.

– Ну, видишь, что сотворил? Лечи!

Терциел подполз на четвереньках к раненой девчонке. Притронулся кончиками пальцев к напитавшейся кровью овчине. Прохрипел:

– Амулет!

– Нет амулетов, – жестко произнесла Бейона.

– Мне нужен амулет, – повторил жрец.

– Нету, лечи так. – Я почувствовал, как в груди закипает глухое бешенство. Как калечить, так ему амулеты без надобности, а как лечить – подавай.

– Я не могу без амулетов, – неожиданно твердо заявил Терциел. – Она умрет.

И тут меня прорвало. Знаю ведь, безоружных пленных бить нехорошо, а не удержался. Носок моего сапога врезался чародею в бок, под ребра. Он согнулся и перекатился на спину. А я ударил еще раз, стараясь попасть по зубам. Терциел немножко отвернул голову, и подошва только мазанула по подбородку.

– Если она умрет, – заорал я, не помня себя от гнева, – ты ее не переживешь! И я обещаю тебе все круги Преисподней! Лечи! Ну!

Я еще занес ногу, но бить не стал. Почувствовал вдруг отвращение. Будто в кучу гнилой капусты тычу сапогами. А следом пришли презрение и жалость к растрепанному человеку, корчащемуся на полу в измаранном жреческом балахоне, с побагровевшим от удара Гуни ухом, с обреченностью в глазах, достойной больше барана, над горлом которого занесли нож.