Сын погибели - Владимир Свержин

— Заговорщики… Гаврас… Что за вздор?! — Мысли Иоанна путались. — За кем осталась Матраха?

Глава 22

И создал Бог женщину. Существо получилось злобное, но забавное.

Симеон Гаврас недовольно отбросил перо. Ему было сыро и неуютно, поэтические строки не лезли в голову.

Вдыхая ароматы розЯ вспоминаю облик нежный.Я полон тра-та-та-та грез…

Что можно вставить вместо «тра-та-та-та»? Вдохновенных? Я полон вдохновенных грез… Какая нелепая чушь эти «вдохновенные грезы»! Впрочем, девушкам подобная дребедень обычно нравится. А что дальше? Что же должно быть дальше! Например, о коже… белоснежной…

Симеон страдальчески поглядел на исчерканный лист, будто надеясь, что слова, подобно катафрактариям его турмы, заслышав голос командира, сами построятся в ровные блистательные ряды поэтических строк.

Но чуда не произошло. Гаврас вновь потянулся за пером, опустил его в чернильницу, несколько раз потыкал, очевидно, надеясь загарпунить вдохновение, да так и бросил. Пальцы турмарха сошлись в замок на затылке.

«Боже мой, какой ужас, — подумал он. — Адельгейда — милая, прелестная девушка… Она жила, не ведая горя, с отцом, собиралась выйти замуж за какого-то местного вельможу — все в ее жизни было просто и ясно. И тут появляюсь я, и мне предстоит разбить вдребезги этот уютный мир — для чего? Для того, чтобы дикий варвар, словно добычу своего беркута, заполучивший любовь всей моей жизни, напялил на голову императорскую корону? Какая несправедливость…» — Гаврас взял со стола неоконченную оду и поднес к свече. Пламя оказалось благодарным читателем, и скоро лишь пепел напоминал герцогу Сантодоро о терзаниях неразродившейся музы.

Он отряхнул пальцы и окликнул дремлющего у двери Брэнара:

— Я желаю проехаться, осмотреть здешние окрестности. Ты поедешь со мной.

— Как прикажете, мой господин, — негромко произнес старый воин. — Желаете взять еще людей или отправимся вдвоем?

— Хватит и нас двоих, — раздраженно ответил Симеон.

За городскими воротами он пустил коня в галоп и мчался так сломя голову, пока не почувствовал, что скакун начинает уставать.

— Куда мы едем, мой господин? — поинтересовался державшийся чуть позади Брэнар.

— Никуда. Я хочу согнать злость. Просто согнать злость.

— Чем вызван ваш гнев?

— Сложно объяснить. Я должен поступить так, как поступать не должен.

— Я этого и впрямь не пойму. Если не должны — не поступайте.

— Вот именно! Не поступать так, как я должен поступить, велит мне честь, и благородство, и… — Гаврас замялся, умалчивая слово «любовь», — и многое другое. Но есть интересы Империи. Ради них я должен пожертвовать тем, что для меня свято. Клянусь тебе, мой верный Брэнар, если бы сейчас из кустов выскочила шайка разбойников, я с радостью дал бы ей себя убить, чем испытывать эту муку.

— Разбойников следовало бы изрубить в куски только за то, что они разбойники, — пожал плечами Брэнар. — Если вы поясните мне, о чем идет речь, быть может, я смогу помочь советом.

— Я должен жениться на Адельгейде, дочери герцога Саксонского.

— Адельгейда. — Брэнар задумался. — Да, очень красивая девушка.

— Красивая, ну и что с того? Я люблю другую.

— Да и любите, кто ж вас неволит? Но если для Империи необходимо, чтоб вы женились на этой милашке, то скажу — василевс явно благоволит к вам.

— Благоволит… Что ты понимаешь!

— Да уж что-то понимаю… А ежели вам ни к чему мой совет, то приказывайте.

— Когда б я знал, что приказывать, — усмехнулся Гаврас. — Я ее не люблю, она не любит меня, а отец ее и вовсе желает моей смерти.

— Можно убить отца или похитить ее саму.

— То есть как — похитить?

— Легче всего у храма, — прикидывая в уме варианты, предложил Брэнар, — но при желании можно и из замка.

— Ну что ты, так нельзя!

— Почему же? Только прикажите…

— Ни за что! Но в одном ты прав — я должен с ней встретиться и поговорить с глазу на глаз.

— Так, стало быть, похитим ее, а потом вернем.

— Ты неисправим, Брэнар. Если мы похитим ее, то опозорим на всю жизнь.

— Как по мне, это бредни, — отмахнулся северянин. — Женщину нельзя опозорить вниманием мужчины, даже таким настойчивым.

— Молчи, ты мне здесь не помощник! Однако я знаю, кто будет полезен в этой ситуации.

Как и многие другие жители Империи, аахенский ювелир не любил афишировать свои ромейские корни. Его даже величали здесь на итальянский манер — «ломбардец» — ламборджино. Правда, те, кому приходилось сталкиваться с его хитростью, изворотливостью и безмерной алчностью, иногда прибавляли малопочтительное — Дьявол. Но в целом, Ламборджино Диаболо был человеком незлобным и благодушным. Его не слишком радовало громкое прозвище. И уж конечно, он не умел, как ему приписывала молва, варить золото из свинца — поэтому при виде состоятельного клиента, такого, как Симеон Гаврас, лицо его всегда излучало счастье.

— Скажи-ка, — усевшись на предложенный стул с резной спинкой, поинтересовался херсонит, — вхож ли ты к госпоже Адельгейде Саксонской?

— Монсеньор, — демонстрируя на лице огорчение, вздохнул Ламборджино, — я могу войти в замок герцога Саксонского, это не составит труда. Повидаться с доньей Адельгейдой куда сложней, а уж без свидетелей — так и вовсе невозможно. При ней всегда ходит толпа дам и служанок. А если она выезжает из замка — эскорт из десятка рыцарей. Пусть ваша светлость изволит написать записку, я могу спрятать ее в ларец с драгоценностями. Однако это очень опасно — нельзя точно сказать, кто обнаружит послание.

— Нет, послание — это лишнее, — покачал головой Гаврас.

— Монсеньор простит мою глупость? Но тогда мне невдомек, к чему…

— Лучше ответь мне, — не обращая внимания на разливающегося соловьем ювелира, продолжил Гаврас, — знаешь ли ты в замке какого-нибудь ловкого малого, который за вознаграждение согласился бы в нужный момент открыть калитку в воротах или сбросить лестницу со стены.

— Пожалуй, знаю, — задумался старый пройдоха.

— А есть ли в замке сад?

— О нет, сада нет. Здешние варвары не разводят садов в замках.

— Это хуже.

— Но там, где земли саксонского палаццо спускаются к реке, есть нечто вроде рощи. Насколько мне известно, каждый вечер — если только хорошая погода — Адельгейда гуляет среди деревьев в окружении свиты.

— Как раз то, что нужно. — Гаврас скрестил руки на груди. — В таком случае мне нужны украшения.

— Какие, монсеньор?

— Браслеты, кольца, фибулы, серьги — все, что найдется в твоей лавке. Пусть даже самого варварского и нелепого вкуса — главное, чтобы было много.

— Но позвольте узнать зачем?

— Затем, что они мне нужны. У тебя есть какие-то возражения на этот счет?

— О нет, монсеньор! Сколько угодно и когда угодно! По самой выгодной цене!

Сентябрь уже перевалил за середину, и ночи были довольно прохладны. От реки веяло сыростью. Симеон Гаврас старался поплотнее запахнуть плащ, чтобы укрыться от пронизывающего ветра. Для прятавшегося рядом Брэнара, как для любого северянина, подобное было в порядке вещей. Он смотрел на господина с удивлением и легкой укоризной, безропотно ожидая урочного часа.

Процессия Адельгейды Саксонской показалась, когда почти стемнело. Яркая луна золотила начавшие увядать листья и необычные плоды на ветвях.

— Ты все хорошо развесил? — прошептал Симеон.

— Да уж если глаз нет, то лбом наткнутся.

Герцог Сантодоро поднял большой палец.

— О, поглядите, моя госпожа, браслет!

— А вот кольцо! — послышался новый голос.

— Адельгейда, глянь — ожерелье из янтаря! Серебряный аграф!

Стройная, почти величественная процессия точно растворилась. По роще, весело сообщая друг другу о находках, метались служанки и благородные дамы, обнаруживая новые и новые украшения, шелковые ленты и засахаренные фрукты. Сама юная герцогиня, под стать окружению, бегала от дерева к дереву, радостно щебеча. Она и охнуть не успела, когда широкая, твердая, как деревянная лопата, рука Брэнара закрыла ей рот, а заодно и пол-лица. Со стороны могло показаться, что Брэнар лишь чуть дернул плечом, но Адельгейда будто вдруг исчезла с того места, где стояла секунду назад.

Глаза ее расширились от ужаса, она не знала, на что решиться: укусить обидчика, пустить в ход ногти или завизжать… Но тут, высветленное бесстыдно подглядывающей луной, пред ней возникло лицо взволнованного ромея. Он быстро заговорил, жестикулируя. Адельгейда с перепугу не могла разобрать слов, лишь смотрела на красивого необычайной для этих мест утонченной красотой принца, не сразу заметив, что больше ничто не мешает ей отвечать.