Россия белая, Россия красная. 1903-1927 - Алексей Мишагин-Скрыдлов

Из-за этого и из-за ухудшения высшего образования наблюдается падение уровня подготовки инженеров, архитекторов, врачей, контрастирующее с подъемом образовательного уровня прежде неграмотных слоев. Люди не хотят обращаться к молодым представителям свободных профессий, так как те ничего не знают. Новые профессора невежественны. Пациенты боятся лечиться у врача, получившего диплом после революции. Выдающиеся старые специалисты, в первую очередь хирурги, составлявшие гордость русской медицины царских времен, уходят, но на смену им не приходит новое поколение.

Но разве только в простом народе проявляется искажение принципов революции? Если бы это было и так, то никого нельзя было бы в этом винить; эта фаталистически настроенная, по-овечьи покорная, тяжелая на подъем масса остается привязанной к старине с ее преимуществами и недостатками; деформации марксизма при внедрении в эту толщу совершенно неизбежны и фатальны.

Но нет: наверху, в голове, наблюдается то же самое. До общественности доходят лишь немногочисленные обрывки информации, но и они смущают.

Сразу после революции все спиртные напитки, считавшиеся слишком буржуазными для новой России, были запрещены. Но когда финансы режима начали истощаться, Советы вспомнили, что императорское правительство черпало основную часть своих доходов от государственной монополии на водку. Еще они, возможно, вспомнили, что в этой самой водке царское правительство находило великого союзника, одурманивавшего народ, создававшего химеры и отвлекавшего от действительности. Советы вновь разрешают ее продажу, причем сами же производят, как производят и все остальное. Кроме того, если частные магазины обязаны закрываться в семь часов вечера, то государственные кооперативы работают до полуночи: дополнительные доходы идут в карман государства.

В первоначальном запале организовать жизнь по-спартански власти запретили все азартные игры. Людей, застигнутых у себя дома за игрой в карты на деньги, арестовывали. Но скоро Советы понимают, что и здесь упускают источник доходов. И открывают красивые просторные игорные залы. Каждый понедельник в них устраивают концерты для заманивания клиентов. Кассиры как государственных, так и частных предприятий приходят туда проигрывать средства из касс своих предприятий. Следствием этого становятся трагедии, самоубийства. Советы при необходимости компенсируют потери госучреждениям, вместо того чтобы закрыть игорные заведения, где проигрывают крупные суммы иностранцы, а люди свободных профессий оставляют заработанные с таким трудом гонорары.

Возвращаются былые развлечения. Дорогие рестораны не пустуют. В ресторане на первом этаже гостиницы «Европейская» играют три оркестра. По субботам и воскресеньям рестораны не закрываются до трех часов утра. Швейцары, преграждая путь в шикарные заведения скромно одетым людям, восстанавливают социальную иерархию.

Позднее станут говорить, что главным образом эти заведения посещали коммунистические вожаки. Лично я никогда не видел их в тех залах, где выступал. Они предпочитали отдельные кабинеты. Туда они водили своих любовниц, вместе с которыми напивались. В общем, ничего не изменилось: шикарная жизнь, выпивка, роскошь, любовные похождения расцвели пышным цветом. Поменялись только действующие лица: вместо великих князей появились народные комиссары.

Луначарский содержит известную актрису. Она красива, элегантна, тот же типаж, к которому принадлежали любовницы аристократов былых времен. К сожалению, я не помню ее настоящей фамилии, потому что все вокруг называли ее «мадам Луначарская». Она каждый день приезжает на репетицию в бывший Александринский императорский театр в новом меховом манто: собольем, горностаевом, шиншилловом. В труппе появилась новая игра: заключать пари: «В каком манто она придет сегодня? Спорю, что в норковом». – «А я ставлю на шиншиллу». А она приезжает в манто из темного соболя, в котором еще ни разу не появлялась.

Любовниц содержат многие видные коммунисты. И редко кто не выставляет это напоказ. Возможно, это тоже примета новой власти? Тем более что и женщины-руководительницы не отстают от мужчин. Например, мадам Коллонтай, открыто содержащая мужчин. Она выбирает их из артистов.

Правда, иногда убеждения партийного функционера берут верх над тягой к наслаждениям. Один довольно видный коммунист, известный своими крайними взглядами, Гаврильченко, увлекается талантливой певицей по имени Гения Морозова. Объясняется ей в любви. Она отвечает ему «да», но оговаривает одно условие:

– Вы должны удовлетворять мои запросы, обеспечивать мне роскошь, которая мне необходима. При том положении, что вы занимаете, это будет совсем не сложно. Делайте, как тот-то или этот.

Но Гаврильченко человек честный и бескорыстный. Он верит в правоту своих идеалов. Денег у него нет, а добывать их злоупотреблениями властью он не хочет. В последний вечер, когда Морозова поет в заведении, где он так часто ей аплодировал, он на последние деньги заказывает бутылку шампанского – роскошь, которую, возможно, позволил себе единственный раз в жизни, – выпивает ее и, осушив последний бокал, стреляется на месте. Времена изменились, нравы остались прежними. После мировой войны, падения монархии, двух революций, Гражданской войны и голода Советы восстановили связь с царской Россией под знаком самоубийства, галантности и флирта.

Глава 20

ОТЪЕЗД ИЗ РОССИИ

Когда весной 1925 года я вышел из тюрьмы, мне пришлось идти в Союз творческих работников на переквалификацию, поскольку после осуждения я был вычеркнут из его списков. Тем временем приемная комиссия изменилась; не решаясь притеснять артистов, отказывающихся поддерживать НЭП, союз начинал повсюду видеть контрреволюционеров. Тем не менее я без труда прошел квалификационную комиссию.

После того как благодаря лечению у доктора Иванова голос восстановился, я стал искать работу. Но за время моего пребывания в заключении большинство залов было национализировано. Мне приходилось бороться с предубеждениями их директоров по поводу моего происхождения больше, чем прежде с позицией прессы. Большинство людей все сильнее озлоблялось против носителей громких фамилий. Наконец я разрешил ситуацию, начав сам организовывать концерты.

Чтобы я смог это сделать, моя матушка продала свое последнее украшение.

Мое рискованное предприятие принесло плоды: я заработал денег. Помимо денег я выиграл то, что познакомился с удаленными районами страны: я пел в Сибири до самого Иркутска, на Кавказе, в Туркестане. Выступал я и в Москве, ставшей столицей. Если до войны она насчитывала полтора миллиона жителей, то сейчас в ней жили четыре миллиона. В 1926 году я ненадолго заезжал в Киев, где в доме Сиренко я пережил уже известное вам приключение.