Пятый постулат - Кира Измайлова

Но стоило им всерьез увлечься, как из соседней комнаты раздался слабый голос Веся. Нет, аристократ отнюдь не звал Машу на помощь, он ожесточенно ругался, да так, что девушка мигом покрылась густым румянцем. Разве можно такие слова говорить?! Ясно, ему больно, но… зачем так-то?!

Конечно, Маше пришлось тут же спешить на помощь болезному товарищу.

Ох уж этот Весь, не мог побыть в беспамятстве хотя бы еще полчасика!

Надо сказать, что пациентом Весь был очень вредным. И без того отвратительный характер его стал еще противнее. Весь бесконечно привередничал, требовал от Маши то питья, то взбить подушки, то проветрить комнату — на этом у него был просто пунктик какой-то! Подавай свежий воздух, и всё тут…

Словом, девушке уже надоело суетиться вокруг него, обеспечивая недужному комфорт и уют. На курсах по оказанию первой помощи им рассказывали, что больные часто капризничают, и причиной этому — боль и физические недомогания, так что относиться к ним нужно, как к детям. Но Маша так устала терпеливо сносить капризы Веся, да еще и управляться с хозяйством, что невольно начала подумывать, как же хорошо было, когда тот был без сознания. К искреннему желанию стукнуть его посильнее и вернуть в это благословенное состояние она еще не пришла, но до этого оставалось не так уж долго…

На второй день Весьямиэль счел, что вполне уже может прийти в себя. И точно: кузнец — а этот бородатый здоровяк, который по-хозяйски обнимал Машу за талию (Весьямиэлю видно было в приоткрытую дверь), оказался именно кузнецом, — заявил, мол, он сразу так и сказал. Дескать, такие худосочные — они крепче иных бугаев будут, гнутся, а не ломаются!

Тонкий слух пригодился Весьямиэлю, как никогда раньше. Так, из обрывков разговоров он с большим удивлением узнал, что из горящего борделя вытаскивала его Маша, а вовсе не кузнец. Вот уж чего он от нее никак не ожидал! С другой стороны, она общевистка, а по этой их дурацкой вере все люди братья, всех надо любить и спасать. А он-то ей не вовсе чужой, как-никак. Но это надо совсем голову потерять, чтобы в огонь за ним прыгнуть! С другой стороны, не сделай она этого, сейчас Весьямиэль уже ни о чем бы не рассуждал…

А кузнец-то совсем сбоку припека, случайный знакомый, польстившийся, как понял Весьямиэль, на красивую девку и пустивший ее на постой. И вроде бы даже платы не взявший (а где бы Маша денег раздобыла?). Видно, рассчитывал на иное, но Весьямиэль не собирался этого допускать. Еще не хватало!.. Конечно, этой парочке ничего не стоило уединиться где-то еще, вне пределов досягаемости его противного — а мужчина старался, как мог, — голоса, но… где? В кузнице грязно, а еще там подмастерье и полно любопытных глаз вокруг. И так, поди, вся улица судачит, что у кузнеца Яныка супружница завелась! Весьямиэль слышал, что к Яныку заходила какая-то его родственница: прибраться и приготовить еды на неделю, столкнулась с Машей и аж опешила. Правда, вроде даже обрадовалась, что возиться больше не придется, но новость наверняка разнесла по всем окрестным дворам!

На сеновале? Нет у Яныка сеновала, а на чужой его никто не пустит. Ну не во дворе же? Это не деревня, в лес под куст не уйдешь. Так что, как полагал Весьямиэль, бдительность и еще раз бдительность сберегут девичью честь!

Правда, приходилось соразмерять прыть: в голубых Машиных глазах уже читалось отчетливое желание огреть Весьямиэля чем под руку попадется, а ему уже хватило травм. Оставалось только залечивать раны поскорее, и хоть это было в его силах!

Ну а кроме того, — тут Весьямиэль обычно гадко ухмылялся, — у него имелся еще один козырь в рукаве. Телега-то с лошадьми нашлись, не профукала их Маша, стало быть, у него найдется, чем заплатить кузнецу за постой. Ну а Маша… как справиться с нею, он тоже знал.

Маша так замаялась, что не сразу заметила, что кузнец не пришел обедать.

«Видно, работы так много, что ему некогда!» — поняла она и принялась собирать еду в корзинку, чтобы отнести ее в кузню. Весь вполне обойдется без нее полчаса, а Яныка нельзя оставлять голодным.

Кузница располагалась совсем недалеко.

Маша вошла в нее и остановилась на пороге, с любопытством оглядываясь. По правде говоря, обстановка сильно напоминала ей родной завод, по крайней мере, тут царила та же атмосфера напряженного труда. Конечно, в этом мире девушке уже доводилось бывать во владениях кузнецов, но до сих пор ей не приходилось лицезреть их за серьезной работой. Что именно мастерил Янык, ей было не видно, но понятно было, что он так увлечен, что вовсе забыл о еде.

Неведомо, как, но кузнец услышал ее даже в царящем в кузнице лязге.

Он прервал работу и взглянул на Машу, застывшую у входа.

Его голубые глаза казались еще ярче на перемазанном лице, а смущенная улыбка вызывала желание подойти поближе и ласково провести ладонью по щеке мужчины.

— Что стряслось, Машенька? — спросил он.

— Я тебе обед принесла, — превозмогая внезапное смущение, ответила Маша.

И еще больше смутилась, когда кузнец поклонился в ответ и сказал:

— Благодарствую, Машенька, за ласку и заботу.

Покрасневшая девушка подошла к нему и отдала корзинку со снедью. Дичко хихикнул в кулак, а Янык отер руки какой-то ветошью, еще раз улыбнулся девушке и принялся наворачивать приготовленные Машей вкусности, делясь, конечно, с подмастерьем.

Девушка стояла рядом, с нежностью наблюдая, как кузнец ест.

Наконец импровизированная трапеза закончилась, и Янык с улыбкой поблагодарил Машу за угощение. Дичко тоже поклонился, пряча глумливую усмешку, а кузнец пошел провожать девушку.

Он немного поколебался, в явной неловкости сгибая и разгибая подкову (ах, как перекатывались при этом сильные мышцы!), но все же вымолвил:

— Прощения просим, но работать надобно.

И правда, это было не лучшее место для нежностей — вокруг так грязно, что девушка ни за что не взялась бы здесь убираться (хватит, и так намучилась, пока избу прибрала), да и сам кузнец был грязным и потным, что тоже не располагало к любви.

Да и сам Янык, видимо, не слишком стремился к этому, опять же, и Дичко тут, а у него язык наверняка длинный-предлинный. А в доме Весь! И никуда от него не денешься…

Маша вышла из кузницы, раз и навсегда уяснив для себя, что работа для мужчины всегда важнее всяких глупостей вроде женщин…

Тем временем Весь сделался вовсе невыносим. По-видимому, его бесила собственное бессилие и невозможность даже выйти ко столу — тут же начинала кружиться голова и накатывала позорная слабость. Тогда он картинно вис на Маше — помощь от кузнеца принципиально не принимал, фыркал и говорил, что от того разит потом, гарью и вообще невесть чем. Янык пока терпел, но Маша подозревала — это лишь до тех пор, пока Весь не поправится!

Но после ужина (Весь ел прямо в постели, как настоящий аристократ, а Янык с Машей — как положено, за столом), Весь решительно заявил:

— Хватит нам здесь прохлаждаться, и так сколько времени потеряли! Так что завтра уезжаем.

— Но ты еще не выздоровел! — попыталась возразить Маша, у которой от перспективы разлуки с кузнецом предательски заныло в груди.

— На телеге поеду, невелик труд, — отрезал Весь, явно настроенный укатить поскорее.

При этих словах Маша бросила беспомощный взгляд на Яныка, стоящего рядом с нею у постели Веся.

Кузнец сделался темнее тучи — видно, не по нутру ему была предстоящее расставание. Не сказав ни слова, он опустил голову и вышел из избы.

— Разве мы не можем еще на денек задержаться? — умоляюще спросила Маша. Она как-то позабыла, что они равноправные путешественники — в сложных ситуациях главенство на себя брал Весь, и это не раз их выручало.

— Ты что, совсем дура? — грубо поинтересовался тот. — Нас ищут, ты не забыла? А мы тут на виду у всех торчим уже который день, того и гляди, поймают! А про тебя с этим увальнем весь город уже, поди, сплетничает!

На это возразить было нечего.

Кроме робкого: «А можно, я останусь?»

Весь так взъярился, что даже сел на постели без посторонней помощи.

Он уничижительно посмотрел на расстроенную Машу и заявил:

— Правду говорят, любовь зла. И что ты будешь здесь делать? Коров доить и детей нянчить? А как же твой драгоценный народ? Как же твоя идиотская «революция»?

Последнее слово он произнес с таким сарказмом, что Маша вскинулась и возмущенно заявила?

— Не смей так говорить! Революция — это великая задача, стоящая перед всем трудовым народом! И она обязательно свершится!

— И как же? — коварно осведомился Весь, внезапно успокаиваясь. — Плохие сами по себе раскаются и станут хорошими? О твоем учении никто, кроме тебя, толком ничего не знает. Одни эти… разбойники. И те переврали всё, что слышали! Хочешь, чтобы общевизмом в веках называли их ересь?

Что тут ответить? Весь был прав. Но почему же приходится выбирать — личное счастье или благо народа? Разве она не заслужила простого женского счастья — любящего мужа и здоровеньких детей?