Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

В дни, когда он принимал в гостиной корпункта своих гостей-писателей, я в случае свободного времени также присутствовал на этих беседах. Приходили к нам писатели Кайко Такэси, Оэ Кэндзабуро, Исикава Тацудзо, Ода Макото и другие знаменитости. Разговоры у Симонова с ними были интересными, а темы были самыми разнообразными. Симонов вальяжно сидел обычно в одном из глубоких кресел, почти непрерывно курил трубку, набивая ее каким-то очень душистым табаком, и говорил не спеша, с раздумьем и постоянным вниманием на лице к словам собеседника.

В беседах со мной, даже если речь шла о его семейной, супружеской жизни, он не таился и без всяких недомолвок, попросту рассказывал о своем первом браке, об отношениях с прежней женой актрисой В. Серовой, с новой женой, а также с детьми и родственниками.

Более всего заботили его в Токио поручения жены: будучи научным работником-искусствоведом, она, как выяснилось, проявляла особую любовь к восточной керамике. Поэтому, прогуливаясь по улицам Токио, мы не упускали случая заходить в магазины, где продавалась посуда и прочие керамические изделия. Больше всего интерес Константина Михайловича вызывали изделия, привезенные из различных глухих провинциальных районов Японии, отражавшие в своем облике типично японские эстетические понятия и запросы. Из Японии он повез тогда в Москву огромный тяжелый ящик с керамикой, и это выгодно отличало его от большинства наших соотечественников, увозивших обычно из Японии в те годы либо швейные изделия, либо электронную аппаратуру, которая в то время была еще, между прочим, не такой совершенной, как в наши дни.

Накануне своего отъезда в Москву он предложил мне передать какой-нибудь подарок моей старушке-матери. Я положил в небольшую спортивную сумку теплую вязаную кофту и письмецо в конверте в расчете на то, что Константин Михайлович по приезде в Москву поручит кому-нибудь из своих молодых родственников или знакомых доставить эту посылочку по назначению. Однако месяц спустя я получил от моей мамы взволнованное письмо. В письме она сообщала, что на днях к ней вечером приходил писатель Симонов, принес ей мою посылку, сидел с ней за столом, пил чай и рассказывал ей о Японии и о нашей жизни в этой стране. Это внимание знаменитого писателя к простой пожилой женщине-пенсионерке, ради которой он потратил целый вечер, беседуя с ней, глубоко тронуло меня. В этом добром жесте лишний раз проявилось его благородство и неподдельная внимательность к простым людям.

По приезде в Москву я не искал встречи с Константином Михайловичем, чтобы, не дай бог, не показаться ему, да и самому себе, личностью, ищущей знакомств со знаменитостями и набивающейся к ним в друзья. Но один раз мы встретились с ним на приеме, устроенном в японском посольстве по какому-то торжественному случаю. Наша беседа была недолгой, так как неподалеку от нас в толпе приглашенных на прием гостей появился академик Н. И. Конрад. При этом выяснилось, что Конрад и Симонов лишь слышали друг о друге, но ни разу не встречались. Мне при таких обстоятельствах выпала честь представить друг другу этих именитых людей. Когда между ними завязалась беседа, я отвлекся на разговор с кем-то другим. А для академика-японоведа писатель Симонов мог быть, наверное, интересным собеседником хотя бы потому, что он не только дважды побывал в Японии, но и написал в итоге своего первого пребывания там интересную книгу "Япония. 1946 год", изданную в 1977 году.

И все-таки самый весомый вклад в завоевание симпатий японцев к нашей стране внесли в те годы не столько первые советско-японские торговые сделки и обращенные к японцам заявления советских руководителей, сколько тогдашние блистательные успехи наших ученых в освоении космоса и особенно беспримерный космический полет Гагарина.

Незабываемыми остаются для меня воспоминания о 12 апреля 1961 года дне, когда по всем радиостанциям и телевизионным каналам Японии молниеносно разнеслась весть о первом полете в космос человека - советского офицера-летчика Юрия Гагарина. В тот день на стихийный митинг в посольстве собралась большая часть советской колонии. Правда, меня там не было, так как я был занят срочной отправкой в газету откликов японцев на это событие. Как рассказали мне потом, на этом митинге все было необычно: вместо казенных речей штатных ораторов собравшиеся пели советские песни и кричали "ура!". К подъезду советского посольства хлынуло большое число японцев, с тем чтобы поздравить советских людей и выразить свое восхищение их достижениями. Поздравления пришли в посольство в тот день не только от простых людей, но и от японского правительства, депутатов парламента, профсоюзных объединений и др. На следующий день газета "Правда" опубликовала переданное мне по телефону 12 апреля 1961 года заявление председателя Генерального совета профсоюзов Японии Ота Каору, в котором, в частности, говорилось: "Сегодня Советский Союз открыл новую эру в истории человечества. В мирном соревновании между СССР и США снова, и притом с особой силой, выявилось неоспоримое превосходство вашей социалистической страны. Сегодняшнее радостное событие - еще одно свидетельство превосходства социализма над капиталистами и в то же время это огромный вклад в дело мира" ("Правда", 13 апреля 1961 г.).

Полет Гагарина в космос стал праздником для всех друзей Советского Союза в Японии. Приведу один пример. Год спустя, в городе Фукуока на острове Кюсю меня познакомили с Анноура Масами, одним из активистов местного комитета защиты мира. А день спустя я встретил его случайно на улице с крошечной черноглазой дочуркой на руках.

- Это моя дочь Юрия,- сказал он. И, уловив в моих глазах недоумение, молодой отец улыбнулся и пояснил: - Не удивляйтесь. Ее имя, конечно, не японское, а русское. Мы назвали дочку Юрией в честь вашего космонавта Юрия Гагарина - она родилась у нас как раз в день его космического полета.

Так на дальнем острове Кюсю появилась у Гагарина маленькая тезка символ почитания рядовыми японцами смелых дерзаний советских покорителей космоса. ("Правда" 13 апреля 1961 г.).

Но апофеозом восторженной реакции японцев на небывалые достижения Советского Союза в освоении космоса стала в мае 1962 года поистине волнующая встреча, оказанная японцами самому Юрию Гагарину, прибывшему в Японию по приглашению общества "Япония - СССР". Я был на токийском аэродроме Ханэда, когда 21 мая там приземлился советский лайнер "Ил-18" с Юрием Гагариным на борту. Восторженным гулом приветствий встретили его там около десяти тысяч человек, представителей самых различных политических течений страны. Пользуясь своим правом корреспондента "Правды", я оказался среди тех, кто встречал Гагарина непосредственно у трапа самолета. Несказанную радость доставил мне обмен с ним рукопожатием. Приятное, открытое русское лицо первого в мире космонавта не могло не располагать к нему японцев. Шрам над левой бровью, появившийся у него незадолго до приезда в Японию, вызвал, правда, у японских журналистов на пресс-конференции в аэропорту осторожные вопросы: не получился ли этот шрам от удара при посадке космического корабля? Но Гагарин, сразу же не темня, заявил, что этот шрам к его космическому полету не имеет никакого отношения. Подкупила меня сразу же и манера Гагарина беседовать с журналистами: спокойно, приветливо, без малейшей рисовки. На все вопросы он отвечал коротко, по существу, без жесткости, свойственной языку многих военных.