Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко - Николай Николаевич Колодин

– Пусть поспит, потом сам прочтет заданное.

Одним из самых интересных учителей была литератор Александра Ивановна по фамилии, кажется, Ильичева. Черноглазая, черноволосая, очень похожая на хохлушку глубокой посадкой глаз, полными губами и крутой манерой поведения. Заводилась с пол-оборота, что я иногда использовал. Вообще очень любил поспорить с учителями, а на уроках литературы особенно. Мне нравился, например, образ Печорина, и я отказывался видеть в нем сугубо отрицательного персонажа. И разубедить меня она не могла. Еще одна острая тема – трагическая фигура только что покончившего с собой Александра Фадеева, тогдашнего «начальника» советской литературы.

Когда дошли до ленинской статьи о партийности литературы, разразился давно назревавший скандал. Я упорно стоял на том, что не может настоящий поэт или писатель укладываться в строгие рамки, пусть партийные или даже особенно партийные. Класс в целом не очень-то понимал суть спора, но прислушивался с интересом. Исчерпав все аргументы, я заявил:

– Двустишие Маршака «Муха села на варенье, вот и всё стихотворение» партийное или нет?

Вместо ответа меня удалили из класса, и до конца урока я слонялся по коридору, а в перерыве учительница сама подошла ко мне:

– Ты все же поосторожнее со своими умозаключениями.

Боялась, не знаю, за кого больше, за меня или за себя. Я любил её!

В классе сидел на «камчатке», подальше от учителя и поближе к батарее, а соседом моим был Юра Горностаев. С ним и учились, и влюблялись, и дружили. Он уже отслужил в армии, возил какого-то генерала в Москве. Теперь работал на комбинате в энергоцехе, начальником которого являлся его отец. Жили они в полногабаритной квартире «тринадцатого» дома по улице Красноперекопской, известого своим магазином.

У Юрки мы частенько отмечали праздники. И всегда меня поражала квартира. Кухня больше дома Сумкиных, в которой мы ютились вчетвером, не считая ежа. Да еще две большие комнаты, да еще прихожая не меньше нашей кухни, да еще ванная и, кажется, даже балкон. Удивление моё может понять только мой современник, помнящий, как мало и подолгу тогда строили. Дом неподалеку от тринадцатого и напротив механического завода, к примеру, строили так долго, что накануне сдачи случилась беда. Мимо к Донскому кладбищу двигалась похоронная процессия с венками и музыкой. Строители вышли на балкон посмотреть, кого хоронят. Балкон рухнул, и, нате вам, еще четыре покойника…

Юрка, длинный ростом и долгий носом, обладал неистощимыми выдумками, чувством юмора и очень обаятельной улыбкой. Сестра его Галина стройнее и красивее, хотя такая же долгоносая. Её муж Лева, помощник мастера на фабрике, свободное время проводил либо на охоте, либо на кровати, составляя кроссворды.

Об этом периоде своей жизни он позже выскажется так: «В молодости прозвище Лосятник имел. От собак не отставал, лосей преследуя. За тридцать семь минут десятку на лыжах бегал. Были! Были и мы рысаками!»

Он увидел мою газету в цехе на стене и живо заинтересовался, как это у меня получается сочинять что-либо. Как настоящий литератор посоветовал ему больше читать и по каждой прочитанной книге самому писать сочинение. Не знаю, пригодились ли мои советы, но Лева стал известным ярославским писателем Львом Васильевичем Кокониным, автором книг «Лесная дуэль», «Пять дней», «Десятый день отпуска», «Двойка по русскому», «Повесть о военном детстве» и других. С капризной и скандальной Галей он разошелся, и, может, к лучшему. Она понимала и принимала только два его состояния: либо он спит с ней, либо работает на неё. Какая уж тут охота, какое сочинительство на вольную тему?!

Бывший редактор молодежной газеты «Юность» Валерий Тихонов вспоминал, что горазд был на придумки и озорные шутки Лева Коконин, которого они приняли в свой коллектив прямо из комбината «Красный Перекоп». Потому и определили его в отдел рабочей молодежи. Он быстро сдружился со всеми в редакции, а его рыбацко-охотничьи байки притягивали молодых, как магнит. Преподносились они мастерски, а сюжеты закручивались так лихо, что любой сказочник мог позавидовать, и отличить правду от вымысла было невозможно. На той же основе рождались всевозможные выдумки-розыгрыши. Особенно доставалось от Коконина Борису Чистякову и Юре Черняку.

Взялись как-то Чистяков с Кокониным сделать блок по истории любимской комсомолии, выискали людей, стоявших у истоков молодежной организации. Одна из них, старенькая-престаренькая учительница, жила в отдаленной деревеньке. Встретила она корреспондентов приветливо, долго рассказывала о событиях давних лет. Засиделись. Вечерело. Хозяйка решительно заявила, что не отпустит в ночь дорогих гостей, заторопилась готовить ужин. Ребята согласились. Вскоре пригласили за стол, появилась и запотевшая бутылочка водочки, при которой Чистяков расцвел.

Хозяйка предложила гостям самим разлить по рюмочке и свою подставила. Борис уже руку протянул, но Лева инициативу перехватил. Он встал, поблагодарил старую учительницу, взял бутылку, открыл ее и, вложив в голос глубокое сожаление, сказал:

– Мария Ивановна, мы признательны вам за приём, но так уж получилось, что Борис Александрович с юных лет невзлюбил этот напиток, давайте простим его.

– Что вы, – заволновалась хозяйка, – это похвально. Быть трезвенником – большое мужество. Я приветствую таких людей.

– Я тоже, – поддержал Лев. – А Борис, действительно, отважный, в своих костромских лесах, говорят, на медведя с палкой ходить не боялся.

Лева наполнил хозяйке рюмочку, а себе – граненый стакан и тут же под возглас «за ваше здоровьице, Мария Ивановна, за здравие Бориса Александровича, за комсомол!» смачно опрокинул его, захрустев огурчиком. Боря, чернее грозовой тучи, отвернувшись к темному окну, скрипел зубами. С шутками и прибаутками Коконин не спеша опорожнил бутылку и улегся почивать. Можно представить степень негодования товарища.

Или другой случай. Заведующий отделом пропаганды и агитации в редакции Юрий Черняк – молодой, чернокудрый, веселый, всегда подтянутый и элегантный. Шляпа, дубленка, башмаки, галстук – все импортное. Наверное, из-за пижонства таскал он всюду большущий портфель с несколькими невынимаемыми книгами. На этом и решил сыграть неугомонный Лева.

Однажды, когда Черняк отлучился, он зашел в его кабинет, выбросил книжный хлам и положил в портфель аккуратно завернутый в газетную бумагу полновесный кирпич. Все с интересом стали ждать продолжения. Юра вернулся, пошуршал бумажками на столе, надел модную курточку, прихватил любимый портфель и важно зашагал на обед. Через час-полтора возвратился, портфель поставил на место. В подходящий момент проверили заморскую сумку: кирпич на месте. Черняк таскал его несколько дней. Затем при стечении газетного люда Лев Коконин, задав несколько каверзных вопросов и даже поспорив, извлек на глазах у всех из портфеля тяжелый кирпич. Смеялись до слез. Но все это потом.

А пока мы учились и готовились к выпускным экзаменам.