Немецкий детектив (сборник) - Манфред Абель

Кайльбэр семью чтил. В будние дни посвящал жене и детям не менее часа, а в выходные и праздничные — вдвое больше. Все остальное время он приносил в жертву зарабатыванию денег. Конференция, состоявшаяся во второй половине дня, денег не принесла, поэтому он и вспоминал о ней с негодованием. Кайльбэр надеялся завязать там новые связи, но эти надежды не оправдались, и он пребывал в плохом настроении.

Адвокат перебрался в свой кабинет. На письменном столе лежала свежая почта и заказанная стопка берлинских газет за последние дни. Письма Кайльбэр отложил в сторону, придвинул настольную лампу н погрузился в изучение прессы.

Он прочел все, что касалось убийства Эрики Гроллер. Прочел обстоятельно, не торопясь. Натренированный глаз быстро отыскивал наиболее важную информацию, а цепкая память тут же ее фиксировала. Иногда он что-то подчеркивал, делал кое-какие заметки, многие газеты отложил отдельно.

Почти два часа потратил на все это гамбургский адвокат. Затем он поднялся — взволнованный, с несколько осунувшимся серым лицом. Скрестил на груди руки и быстрыми шагами прошелся по кабинету. Его дыхание было прерывистым, свистящим; бронхи реагировали не только на запахи бытовой химии, но и на душевные волнения.

Его имя пока не упоминалось ни в одной из газет. Уголовная полиция умалчивала о нем. Тактика? А может, он действительно был исключен из круга подозреваемых? Большинство статей представляли собой журналистские расследования. Одни отдавали дешевой сенсацией, другие содержали серьезный анализ. Но и в тех и в других неизменно присутствовали два имени — доктора Лупинуса и Герике. И к обоим он, Кайльбэр, имел отношение. Тайное, анонимное — к врачу-гинекологу, явное — к Герике. Тайные отношения были опаснее. Знала ли о них полиция?

А что вообще знала полиция? Когда угадываешь намерения противника, ему легче противостоять. Это как в шахматной игре. Там, правда, любой ход соперника на виду. Глядя на доску, можно замышлять хитроумные комбинации, но теперь Кайльбэр не видел ходов соперника. Он видел лишь то, что происходило вокруг него и что писалось в газетах. Поэтому он вынужден был играть вслепую.

Доктор Кайльбэр ненавидел игру в жмурки. И он боялся, так как было совершено преступление. Жуткое преступление. Может быть, включить аварийный тормоз и сойти с поезда? Но это означало бы остановку на перегоне, остановку на полном ходу! А что представлял собой перегон, на котором он находился?

Во время допроса в Берлине Кайльбэр действительно не знал, что Эрика Гроллер была женой доктора Лупинуса. Сегодня он, естественно, уже понимал смысл вопросов главного комиссара относительно изготовления очков, фармацевтики и всего прочего: ведь убитая была врачом-окулистом. Но не из одной из газет Кайльбэр так и не смог ничего узнать о причинах, по которым женщина была убита. Именно эта неизвестность пугала адвоката.

Кайльбэр намеревался заключить с Герике сделку, которая вряд ли давала хоть какой-нибудь повод для убийства Гроллер. Тем не менее Герике бежал, и полиция разыскивала его.

Кайльбэр договорился с двумя французами, братьями Конданссо, что будет посредником при продаже Лупинусом одного украшения. Но сам Лупинус не дал о себе знать, а его жена была убита.

Итак, что же получается? Герике был замешан в убийстве, Лупинус — тоже. Как Герике, так и Лупинус были связаны с Кайльбэром. И поэтому Кайльбэра могли также, пусть косвенно, заподозрить в преступлении.

Разве этого мало?

Йозеф Кайльбэр взвесил свои шансы и решил отступать. Он отступал до тех пор, пока не вскрыл первое письмо: уведомление об остатке на его счету в банке. Он устало опустился за письменный стол, обхватил голову руками. И дышать ему стало еще труднее.

Сделка с Герике лопнула. Сделку с французами и Лупинусом требовалось оживить. Требовалось! «Я должен выстоять. — Эта мысль неотступно преследовала его. — Боже праведный, как сделать, чтобы все устроилось?» Йозеф Кайльбэр молитвенно сложил ладони и уставился на люстру, словно оттуда должен был поступить ответ Господа.

Он не поступал. Кайльбэр вперился взглядом в настольную лампу — ответ опять-таки не поступал. Не поступил он и тогда, когда взор адвоката застыл на крышке письменного стола. Доктор Кайльбэр получил ответ лишь после того, как продолжил просмотр корреспонденции. Выход содержался в письме без обратного адреса, напечатанном на пишущей машинке:

«Глубокоуважаемый господин доктор!

Мне известно, что Вы интересуетесь одним ценным украшением. Я могу Вам его предложить. Приходите в четверг в двадцать, один час в ресторан «У голубого якоря». Приходите один. Подробности узнаете при встрече».

Йозеф Кайльбэр потер глаза. Не мерещится ли ему? Лупинус предлагает свои услуги. Он снова и снова перечитывал строчки письма, вслух и про себя. Выучил их наизусть. Затем рассмеялся. Свободно и непринужденно. И в том же ритме из его легких со свистом вырывался воздух. Адвокат решительно придвинул к себе телефонный аппарат.

— Срочный разговор с Парижем, — крикнул он в трубку.

Поезд метро с грохотом мчался к центру. «Maison Blanche», «Porte d’Italie», «Place d’Italie» — станции следовали одна за другой, скучные, одинаково серые. Аннет Блумэ нервно теребила сумочку, которую держала на коленях, и время от времени доставала из нее носовой платок. Комкала его в руках, легкими движениями касалась им носа или уголков рта и снова прятала в сумочке.

Аннет Блумэ волновалась. Она испытывала жуткий страх, но не хотела себе в этом признаться. «Это все от нервов, — уговаривала она себя, — а может, от предчувствия опасности». Ей стоило большого труда заставить себя пойти в этот час к ростовщику Гюставу Лекюру. Будет полночь, когда она доберется до его лавки. Не лучшее время для визитов молодой девушки…

Улица Вивьен была ей знакома. Она бывала здесь днем и старалась не появляться в темное время. Но сегодня Аннет была вынуждена сделать исключение. Она только что вернулась в Париж, и в четыре утра ее поезд отправится дальше. Багаж Блумэ был перевезен с вокзала Сен-Назэр на Северный. Утром рано она сядет там в экспресс, который доставит ее в Германию.

Аннет Блумэ было девятнадцать лет. Она выглядела как истинная парижанка: высокая и стройная, лицо овальное, немного косметики, глаза пытливые и слегка задумчивые, рот узкий и строгий. На ней были плащ цвета липы, в тон ему туфли-лодочки и кожаные перчатки. Из-под пестрого платка выглядывали завитки черных волос.

Она вышла у Оперы. Отсюда до улицы Вивьен было рукой подать, но Аннет в растерянности остановилась у выхода из метро. Она машинально открывала и закрывала сумочку, не зная, как ей поступить, пока вдруг не увидела двух таксистов, которые покупали в киоске сигареты. Аннет просияла. Она велела таксисту отвезти ее к дому Лекюра.

Начался дождь. Потоки воды обрушились на город. Пушечные раскаты грома сотрясали воздух. Яркие вспышки молний рассекали ночное небо на юго-западе.

В машине было тепло. Аннет чувствовала себя в безопасности. Толстая короткая шея водителя, его спокойные толстые руки, крепко сжимавшие руль, внушали ей уверенность. Поездка продолжалась менее десяти минут, и то лишь потому, что пришлось совершить объезд по соседней улице, поскольку в начале рю Вивьен велись ремонтные работы. Аннет попросила шофера подождать.

— Не задерживайтесь, — хмуро пробурчал водитель. — Плохая погода несет нам хороший заработок!

Звонок в лавке Лекюра донесся на улицу. Не прошло и минуты, как в прихожей загорелся свет. Входная дверь чуть-чуть приоткрылась, и в узкой щели показалась сгорбленная фигура ростовщика в поношенной домашней куртке и куцей кепчонке на голове.

— Что вам нужно? — проворчал он, но без злобы и раздражения. Гюстав Лекюр привык к ночным визитам.

— Месье Лупинус попросил меня забрать у вас свой медальон. Вот его доверенность. — Она протянула ему листок бумаги. Старик даже не взглянул на него. Он немного расширил щель между косяком и дверью, и девушка с трудом протиснулась внутрь. Не проронив ни слова, Лекюр запер дверь и, шаркая ногами, повел гостью в заднюю комнату лавки.

По-видимому, это было его бюро. Древняя лампа тускло светила над обшарпанной, усеянной чернильными кляксами конторкой. Стулья были завалены какими-то разорванными пакетами. На полу повсюду валялись обрывки гофрированной бумаги и стружка. Прилавок, казалось, вот-вот рухнет под тяжестью каких-то инструментов, приборов и разного старья. В полутемном углу виднелись неясные очертания софы. Оттуда навстречу Аннет сверкали два зеленых глаза.

Девушке вдруг стало жутко. Она остановилась у двери. Старик проковылял через комнату и уселся за конторку. Не торопясь поменял одни очки на другие.

— Давайте сюда! — приказал Лекюр.

Аннет Блумэ вопросительно взглянула на него.