Ястреб халифа - Ксения Медведевич

— Нет никакого долга, — покачал головой самийа. — Любой на моем месте поступил бы так же. Я искренне надеюсь, что теперь вы с благородной госпожой сможете жить, ничего не опасаясь и не тревожась… ни за кого.

Тут он перевел взгляд на Тамийа-химэ. Пока мужчины обменивались церемонными приветствиями, она ушла в себя — к своей единственной подлинной заботе в эти бурные дни. Женщина положила руку на живот под широким полотняным поясом-платком, придерживавшим ее грубый хиджаб. Узкая ладонь с единственным перстнем с крупным рубином странно смотрелась на толстой некрашеной ткани. Оборванный грязный рукав маскарадного рубища сполз, обнажая кожаный с золотым тиснением наруч. Одной рукой Тамийа-химэ слушала шевеления у себя под сердцем, а другой придерживала спрятанные под широким балахоном ножны с тикка.

Джунайд посмотрел на ее тонкие бледные пальцы, бережно обнимающие крохотную жизнь — настолько крохотную еще, что даже в облегающем платье Тамийа-химэ казалась бы, как и всегда, стройной, — и улыбнулся. Женщина подняла голову и встретила его взгляд. На губах тоже выступила улыбка — смущенная и благодарная.

Меж тем старый дервиш громко сказал:

— Нам пора, о почтеннейшие. Судя по чертежу, надгробие благороднейшей Амайа-химэ не так-то легко будет отыскать.

Встрепенувшись, словно ото сна, Тамийа-химэ вскинула лицо и всмотрелась в уже затопленную синеватыми сумерками долину. На ее западном склоне темнела высокая скала с пятью длинными выступами на вершине — Ладонь Джинна, как называли ее местные жители. Она нависала над каменистым обрывистым спуском к развалинам домов Лива ар-Рамля. Между жидкими кустиками и огромными валунами в склоне чернелась расселина. Добытый из ларца с завещанием Сахля аль-Аттаби клочок пергамента говорил, что пленницу Факельной башни предали земле в этом проклятом Всевышним месте.

…Вход в расселину перегораживали веками ссыпавшиеся сверху камни и наплывы весенних оползней — их довольно долго пришлось разгребать руками, помогая себе ножнами джамбий. Внутри все оказалось заплетено корнями свесившихся над провалом кустов — сумеречники рубили их взблескивающими в свете факелов мечами. В конце концов, их глазам открылся узкий каменный коридор, ведущий вглубь скалы. Пройдя между неровными каменными стенами, они оказались в низкой пещере, видимо, намытой в основании скалы весенними ручьями. Пол ее покрывали вековые отложения земли, веток и мелких камней, занесенных сюда паводком и дождями. Впрочем, последнюю сотню лет пещера явно оставалась сухой — стена земли и камней перед входом уже не пропускала сюда воду.

Среди сучьев, песка и обломков они не сразу заметили холм земли у дальней стены пещеры.

Судя по чертежу, именно там, в скальном основании каменной норы, вырубили надежную, в семь локтей глубиной, могилу для Амайа-химэ. Рабы трудились три месяца, долбя дно пещеры и постепенно углубляя могильную яму. Когда все было готово, тело сумеречницы опустили в узкую щель в камне, а сверху положили каменную плиту в пол-локтя толщиной. Рабов убили прямо в пещере: их подводили к плите и перерезали горло. Кровь текла на надгробие — Сахль хотел верить в то, что двадцать четыре человеческие жертвы сумеют хоть немного утишить гнев покойной. Все невольники были язычниками — их купили только для этой работы и сразу же отвезли в горы. Их никто не должен был хватиться. У восточной стены пещеры из красноватой рыхлой почвы еще торчали кости. Обвалившиеся комки земли обнажили оскаленную челюсть черепа, из провалов глазниц проросли какие-то белесые корни умирающего в темноте растения.

Они долго очищали надгробие от вековых пластов грязи и сора. Наконец серый прямоугольник тяжелой каменной плиты полностью вышел наружу. Триста лет назад на нем выбили круг, а в кругу — пентакль Дауда. Сигила смотрела на пришедших поклониться могиле Амайа-химэ, как недремлющий страшный глаз.

Зу-н-Нун молитвенно сложил руки перед грудью и сказал:

— Сахль аль-Аттаби, да будет ему Судьей Всевышний, попросил благословить эту печать Рабийу из Газны. Ей сказали, что внук Али желает обезопасить гробницу от гул и кутрубов. Потом, узнав, что ее обманули, святая предприняла три паломничества в долину Муарраф в пустыне Али. Но даже перед смертью она молилась Всевышнему о прощении. Орден Халветийа хранит завещание святой: раз уж мне пришлось послужить неправедному делу, сказала Рабийа перед смертью, пусть мои последователи молятся за упокой души девы Сумерек. Если она ушла к своим предкам, молитвы ашшаритов послужат ей утешением. Если она предпочла остаться под печатью Дауда и ждать часа мести, молитвы суфиев помогут избавить край от страшного бедствия. Сигила должна оставаться нетронутой — иначе гнев покойной вырвется из-под надгробия подобно урагану и сметет праведных и виноватых. Мстительные духи мертвых не ищут виновных — они убивают всех, кого встретят на своем пути.

— Сигила должна оставаться нетронутой, — прошелестел в ответ голос Тамийа-химэ. — О сестра, я молю тебя: если ты еще здесь — оставь свои замыслы и перейди на Ту Сторону. О сестра, молю тебя — перейди в Чертоги Мертвых и упокойся среди теней предков! О сестра, я буду молить богиню Ве Фуи о покрове для тебя, и я буду молить милосердную Ве Ниэн, чтобы она сжалилась над тобой — а ты бы сжалилась над нами, о Амайа-химэ, сестра моя по матери и по отцу!

И все, стоявшие перед серым холодным камнем с печатью-глазом посередине, опустились на колени и вознесли молитвы — каждый тому богу, которому поклонялся в своем сердце.

А затем старый дервиш сказал:

— Отныне в этой долине образуется обитель ордена Халветийа. Я и пять моих товарищей станем первыми дервишами этой ханаки — и да помилует нас Всевышний. Он милостивый, прощающий…

Но Тарик и Тамийа-химэ лишь переглянулись.

Сигила Дауда продолжала смотреть с камня — недреманным, страшным, мертвым глазом.

А если бы кто-то потрудился выглянуть из пещеры наружу, то увидел бы странное зрелище. В долину Лива ар-Рамля, медленно кружась в воздухе, падали белые перья. Одно за другим, медленно, как во сне. Полночный ветерок подхватывал их и разносил по камням, ветвям уцелевших деревьев и темнеющим входам в пещеры.

-7-

Мудрость Хаджаджа

Последние дни — да что там, все десять дней с момента вступления в Куртубу, — были ознаменованы для Аммара крайне неприятными хлопотами.

Шайтановы отродья во главе с Тариком истребили многих Умейядов — но не всех. А самое главное — они не тронули харимы мятежников! А нужно сказать, что до злосчастного дня налета в Куртубе вели спокойную жизнь женщины и дети как покойного Омара ибн Имрана, так и его старшего сына, Абд-аль-Вахида, — нынче также покойного стараниями мстительной сумеречной княгини.