Армагеддон №3 - Ирина Дедюхова

Флик задумался о заснеженной стране с медведями, пытаясь сообразить, как же такая страна сможет им помочь, если все сдадутся?

— Здесь будет сплошной пожар, — почти с удовлетворением сказал Седой. — Можешь мне поверить! Уж я-то в таких вещах ни разу не ошибался! А Соединенное Королевство станет править морями!

— Эти подонки и пираты? — возмутился Грег. — Что ты такое говоришь?

— Что будет, то и говорю, — сумрачно ответил Седой. — Если сейчас постараться хотя бы неразлучников увести за собой… Риск, конечно, есть. А что ты можешь предложить? Я тебе рассказал, что видел. Прибавь к этому то, что видел ты. Ну, и что предложишь нам ты? То-то и оно, что другого выхода нет. Не хуже тебя знаю, что ни разу привратники не побеждали, оставив твердь земную. Но я поразмыслил тут на досуге… Понимаешь, по контуру наших блях вьется змей. Ведь для чего-то он вьется, правда?

— Это символ всего сущего, которое обязано поддерживать усилия Привратников, — заученно сказал Грег. — Так мне отец говорил.

— Думаю, никто нам в такой ситуации ничем не обязан, — задумчиво произнес Седой. — Но почему мы не должны надеяться? Все-таки мы несем в себе Веру, Надежду и Свет Любви. Сам видел, как от нас сегодня эти двое сиганули… Хотя мне сейчас кажется, что это был обман зрения, мираж…

— Признаться, мне тоже, — сказал Грег. — Вот только если бы эта галлюцинация не развеялась, плохо бы нам пришлось.

— Да, до встречи с вами это было слишком реально, если учесть то, что я тебе раньше сказал, — печально заметил Седой. — Давай ложиться, завтра двинем с восходом.

…В закрытом на период военных действий порте Лейдена качался на волнах лишь один небольшой корабль, вроде флибот. Грязная посудина с потрепанными обвисшими парусами и облезлым килем, будто в насмешку названная «Арго». Седой сказал тогда, что другого выхода у них нет. А Грег сказал, что кораблик неказистый, а команда — вообще какое-то рванье, поэтому вряд ли сары польстятся на такое судно. И еще он сказал, что надо плыть скорее, чтобы успеть получить ритуальное напутствие уже на земле Соединенного Королевства.

Флик, как всегда, промолчал. Да и кто бы его слушал? Ему очень хотелось пива. А на флиботе было пиво, он видел. Он никак не мог забыть глаза Розочки и ее отчаянное ржание… Почему-то уговоры Грега, что они обязательно вернутся за Розочкой, не помогали. Он знал, что от пива голова потяжелеет, и он сможет не думать о том, будто Розочка смотрела на него, уже зная, что видит в последний раз. Но главное, ему надо было постараться не думать о том, что же такое Седой сказал Грегу за повозкой. Это было очень важно. Это было самым важным для Флика — не думать. Лучше было думать о том, как высушить одежду и ботины. И еще надо было постараться поспать. Не притвориться, сдерживая слезы, а по-настоящему выспаться. Поэтому Флик промолчал, хотя уходить с земли ему хотелось меньше всего.

Но Грег, сторговавшись с мрачным лодочником, уже махал им призывно рукой, они прыгнули в утлую лодочку, качавшуюся на веселой волне, перехлестывавшей через борт, и поплыли навстречу своей судьбе…

А потом, среди ночи, когда сары за волосы волокли их наружу, цепляясь когтями за дубовую обшивку потолка, Грег кричал: "Мы все равно придем! Слышите? Придем!" Флик слышал его крик, погружаясь в холодную соленую воду вслед за Седым… Когда волны сомкнулись над ними, Грег еще с воплями брыкался связанным на палубе. Поэтому выкинуть его за борт сары смогли, лишь расправив крылья во всю их гнетущую мощь. Жалкая человеческая плоть слетела с них хрупкой луковой чешуей. Но крылья были не готовы к большому полету, они тут же устало обвисли, требуя тепла и покоя.

И пока в предрассветной тьме продолжалась драка на палубе, один из морячков, стоявший ночную вахту, заклинил руль. Привязав себя к штурвалу, он зажал крест в невыбитых линьком зубах. Никто из привратников уже не узнал и не смог бы увидеть, как судно, повинуясь заклиненному его телом правилу, неприметно меняло курс, направляясь к рифам у выдававшейся в море скалистой гряды, почти неразличимой в тумане. Возле него, спрятав компас за нагрудным крестом, встал старик лоцман с двумя короткими ножами в руках. Продержаться долго старик не мог, а потому он только проклинал все на свете и сам свет, но, главное, щенка капитана, который взял на борт желтоглазых, и, конечно, себя, забывшего надежду. Он-то знал больше капитана. Старшина гильдии лоцманов запретил всякому, носящему крест, проводить корабли с двумя неразлучными через каменную гряду. Но ему так нужны были эти деньги…

Деньги… деньги… Будь они прокляты! Будь проклята война!.. Война, в которой даже Бог не на их стороне. Никто не поможет, когда из магистрата придут выкидывать из дома отца твоего отца оставшийся скарб и ревущих в отчаянии баб. Тогда пусть хоть кто-нибудь поможет им сейчас! Ведь должен же кто-то помочь, если хвостатые твари, расправив страшные крылья, уже прикончили этих троих, которым изменили и меч, и свет, и чутье…

Сары с трудом обернулись к толпе заспанных моряков, продиравших глаза, пока они расправлялись с привратниками. Но никого возле борта они уже не обнаружили. Команда дружно ставила все имевшиеся паруса, пытаясь уловить ветер. Никто не обращал на них внимания. Неловко подпрыгивая на странных лапах с желтоватыми копытцами, сары пытались скинуть в море грязных, жалких людей, с остервенением царапавшихся на мачты. Крылья не помогали, мешали, цепляясь за снасти небольшими коготками, а кожа еще не успела загрубеть, причиняя нестерпимую боль. И дикий, режущий слух, гортанный крик саров только подгонял людей, сноровисто ставивших паруса.

Никто из них не верил в спасение, не бывает таким спасения. Пусть. Не надо им никакого спасения, обойдутся они и без спасения. И люди с остервенением лезли сейчас все выше на мачты, сунув нательные кресты за щеку, зная, что за ними по пятам кошкой скребется слабая надежда. Цепкая надежда. Откуда она берется? Глупая надежда на чудо.

Для каждого у моря есть своя волна. Как ни цепляешься за обломок мачты, она накатит рано или поздно, с немыслимой свинцовой тяжестью выбивая скользкое дерево из твоих рук… Так пусть же руки с содранной до крови кожей успокоятся в ее холодном лоне, и душа, не знавшая и проблеска надежды, навеки затихнет в ее глубинах, если есть надежда унести с собою войну! Ведь кто-то же должен сейчас помочь им, если эти посланные Привратники так и не смогли воспользоваться своим чудом. Ведь было же у них на каждого чудо! Не могли же они его унести с собою!

Метавшиеся на палубе сары слышали в каждом судорожном выдохе морского отродья, тянувшего в последнем усилии пеньковые бечевки: "Чуда проклятым! Чуда!.."

Словно услышав все проклятья обезумевшей команды, в вислые паруса вдруг ударил свежий, веселый ветер. Он разметал остатки предутреннего тумана и наполнил штопаные полотнища такой силой, что двое матросов, не удержавшись на скользких отсыревших за ночь вантах, тут же рухнули за борт. На поверхности серого моря барашковой шапкой показалась волна, сметливо вдарившая в борт судна. Сары покатились по палубе, ломая хрупкие кости на розоватых, уродливых крыльях. И когда перед ними стеной выросла небольшая острая скала, рассекая судно по правому борту, то вся отчаявшаяся команда и будто сам рванувшийся к каменной могиле корабль выдохнули с облегчением: "Чудо!.."

ЧУДО

Мать и дочь сидели на пустовавшей нижней полке напротив нее, сцепив руки, будто боялись потеряться. От чая они отказались, от постели тоже. Петрович только фыркнул на них и, подняв голову к лежавшему на верхней полке Ямщикову, просительно сказал:

— Гриша, пускай они у вас посидят, а? У них билетов нет, им только ночь пересидеть. Просились очень. У них денег, видишь, от Москвы только до Свердловской дороги хватило. Посадил вот на свою голову!

Ага! На свою! Подсадил к ним зайцев и спокойно отправился спать. А эти двое так и сидели, прижавшись друг к другу, глядя в одну точку. Марина совала им какую-то еду, но они отказывались, а мать поясняла:

— Леночка после химии, ее вообще сейчас все время тошнит. А я просто не могу, мне почему-то совсем не хочется. Спасибо! А вы кушайте, не стесняйтесь!

Да чо тут стесняться, если все равно кусок в горло не лезет? Ну, Петрович, ну, гад ползучий! В глазах щипало, и Ямщиков, как и Седой, не торопился спускаться вниз, оставляя Флика наедине с женщинами.

…Все началось у них с обычной бородавочки. Вскочила вдруг бородавка ни с того, ни с сего. Они пошли на консультацию в онкоцентр у них в городе, а там даже разговаривать с ними не стали. Взяли и удалили тут же. Отправили тут же домой. Перевязку толком не сделали. А через три месяца начался кошмар. Саркома.

Мать с отчаянием вздыхала, гладя восковые пальчики дочери. И Марина видела другим зрением место черной стрелы сара над правым ухом девочки. Стрелы, которую ни в коем случае было обламывать нельзя. Господи, что же это за коновалы работают нынче в детских онкологических центрах? Ведь даже в их драгунском полку коновал мог раньше безошибочно разглядеть черную метку в ляжке захромавшей лошади… Они считают, что знают о мире все, не видя даже сотой доли вокруг себя… Слепые… Сеют в слепоте своей зло, не ведая, что творят.