Жажда II - Макс Вальтер

— Через четыре часа мы уже будем на месте, — усмехнулся ФЕТ. — Здесь ехать всего сотни три.

— Тем более, — буркнул я и отвернулся к стенке.

Сон не шёл. Товарищи внизу бормотали, не переставая, и это сильно раздражало. Мне вообще тяжело засыпать днём. Казалось бы, с утра едва глаза смог разлепить и всё это время мечтал придавить головой подушку, но стоило занять горизонтальное положение, как всё куда-то исчезло. И тем не менее глаза открывать не хочется, хоть и уснуть не выходит.

— Бля, заебали бормотать, идите нахер! — раздражённо бросил я.

— А с уродом что? — тут же задал резонный вопрос ФЕТ.

— Ой, да куда он из серебряного гроба денется, к тому же день сейчас, — озвучил мои мысли Грог. — Пойдём с перегонщиками познакомимся, пусть шеф поспит.

— Если что, мы в соседнем вагоне, — озвучил очевидное здоровяк.

Вскоре раздался шорох и послышались удаляющиеся шаги, хлопнула дверь в тамбур и наконец наступила долгожданная тишина. Вот только ненадолго.

— Саня, — вдруг раздался глухой голос, едва я начал проваливаться в сон. — Саня, дружище, выпусти меня.

— Да заткнись ты на хуй! — буркнул я. — Дай поспать.

А спустя секунду вдруг резко подскочил от осознания того, с кем сейчас разговаривал. Всё это время Серёга передвигался с нами абсолютно молча: ни звука, ни стона, ни шороха, словно его и вовсе не существует. Мы даже иногда проверяли его наличие, настолько тихо он себя вёл, как вдруг на тебе!

Я осторожно спустился с верхней полки, уселся напротив гроба и тупо уставился на него. Прошло не меньше двух минут, прежде чем я, несмотря на собственные принципы, закурил прямо в вагоне и пнул ногой ящик.

— С-с-с, ай, — донеслось изнутри. — Не делай так больше, жжётся. Сань, может, выпустишь меня? Пожалуйста.

— А жёваной морковкой тебе в ротик не плюнуть? — голосом, полным сарказма, спросил я.

— Мы же друзья, Сань.

— Да шёл бы ты нахуй с такой дружбой, понял?! — огрызнулся я. — Ты мне едва глотку не перегрыз.

— Кто старое помянет…

— Рот свой закрой, — перебил его я. — Ты ведь понимаешь, что я тебя не выпущу, так?

— Ну, попытаться стоило.

— Почему, Сер?

— Что почему?

— Почему ты так рьяно пытался меня убить? Что я тебе такого сделал, ведь мы в самом деле были друзьями, ты же ко мне домой приходил, мы жрали с тобой из одной миски.

— Я не хотел тебя убивать. Я хотел показать тебе другую жизнь.

— А у меня ты спросил? Мне оно надо?

— Ты просто не знаешь, от чего отказываешься.

— П-хах, ну конечно, я же тупой как три хера вместе, где уж мне. Спасибо, насмотрелся я на вашу жизнь, желания не возникает.

— Тогда зачем ты со мной сейчас разговариваешь?

— Понять хочу. Что с вами не так?

— Это с вами не так.

— Да неужели? У меня что-то не возникает желания перегрызть горло старому другу. Ведь ты же всё помнишь, так?

— Да.

— Тогда почему? Как вы можете жрать собственных детей, матерей?

— Ну ты же не испытываешь нежных чувств к куску мяса?

— Ты не путай хер с трамвайной ручкой. Есть же мораль.

— Мораль придумали овцы, чтобы пристыдить волков. Вы стали едой, а к пище не испытывают чувства.

— И как это происходит? Когда ты вдруг начинаешь понимать, что твоя мать стала пищей? Что, блядь, должно перемкнуть в мозгах, чтобы ты бросился на ребёнка, не испытывая при этом угрызений совести?!

— Ты просто не знаешь, что такое жажда.

— И слава богу! Ладно, допустим, мы стали пищей, вам вдруг стало плевать на то, кем мы являлись для вас раньше. Зачем было устраивать конец света? Вы ведь начали нас попросту убивать, даже не есть, а именно уничтожать!

— Мы новый виток эволюции.

— Вы тупик эволюции. Вы даже не можете иметь потомства, о чём ты говоришь? Без нашей крови вы все подохнете.

— А ты за нас не волнуйся, лучше за своих переживай, мы почти…

И тут он внезапно замолчал. Видимо, понял, что начал выдавать нечто важное, а может быть, это мне только показалось. Я пытался ещё раз завязать разговор, но вместо ответов получал лишь тишину. Ну и как водится, вспылил, взорвался, принялся трясти ящик, пинать его ногами, кричать. Единственное, чего я этим добился — прибежали товарищи с подмогой, состоящей из пары перегонщиков. Они довольно быстро скрутили меня и выволокли в тамбур, где тут же вставили в рот сигарету, а в руку сунули фляжку с самогоном. Помогло, через пару минут я действительно успокоился и мог более или менее адекватно реагировать на окружающих. По крайней мере, уже не бросался с кулаками и требованием выковырнуть мне этого ублюдка из гроба, для особо жестокой расправы.

— Что на тебя нашло? Мы вышли всего на десять минут, а ты уже ящик на доски разбираешь!

— Да забей, — поморщился и отмахнулся я. — Выбесил просто.

— Кто, ящик?

— Бля, да при чём тут ящик?

— Ну, я хуй знает, вообще ты его пинал, когда мы прибежали.

— Я с «пассажиром» разговаривал.

— Иди ты?! Он же почти за трое суток ни звука не выдал.

— Ну вот, как-то так, — развёл я руками.

— Слушай, это, наверное, не моё дело, но ещё там, в Москве, мне показалось, что вы с ним знакомы. Как-то немного странно ты его выманивал, понимаешь?

— Ты не поверишь…

— Да ты расскажи. Я совсем недавно вот в таких выродков не верил, а сейчас вон они, ходят по нашей земле, как будто всегда здесь жили.

— В общем, ещё тогда, в прошлой жизни, мы с ним дружили, вместе по вечерам пивко потягивали, калымили после работы.

— П-хах, забавно.

— Очень, блядь, прям не знаю как смеяться перестать.

— Да чё ты орёшь сразу?!

— Ну а ты херню не пори…

— Ладно, командир, всякое в жизни бывает, но согласись, ситуация крайне странная.

— Да вокруг меня всю жизнь какое-то дерьмо происходит.

— Ну не скажи, ты теперь знаменитость.

— В смысле?

— В прямом, о нашей Московской вылазке уже легенды ходят. Не знаю, откуда парни Ушастого о ней прознали, но вчера вечером только об этом и говорили, а ещё о том, как ты в одиночку перед толпой ублюдков стоял.

— Мне теперь обоссаться от счастья?

— Грубый ты, Морзе, и не женственный. Ты ведь национальным героем можешь стать, примером для подражания.

— Грог, ты совсем дурак или прикидываешься? На кой хер мне эта слава?

— Правильно, скромность украшает воина.

— Идиот, бля, — я наконец заметил бесенят у него в глазах и едва сдерживаемую улыбку.

— Аха-ха-ха, — тут же залился смехом тот,