Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес

Готт слегка переменил позу.

– Я сказал – совсем не концом дела. Даже на этой стадии существовала загвоздка. Но прежде чем перейти к ней, позвольте мне вкратце изложить то, что, по моему мнению, произошло, и рассказать о некоторых важных моментах, которые я еще не упомянул, например, о железном кресте.

Не будь железного креста, я полагаю, не было бы и убийств. И именно из-за железного креста возникла та заминка в деле в том аспекте, как оно видится публике. Однако начну с самого начала.

Вот лорд Олдирн, подлинный символ некоего старого миропорядка. Он, повторяю, государственный деятель, философ и теолог. Его творения широко известны, они стоят на полках большинства думающих людей, включая, как мне известно, мистера Эплби. И вот снова сэр Ричард Нейв, другая типичная фигура: ученый, закоренелый номиналист, воинствующий атеист – в чем многие из вас сумели убедиться из разговоров с ним – и ярый обличитель суеверий, духовенства, обрядничества и всего прочего. Что же происходит потом? Решает ли Нейв покончить с символом всего, что противостоит ему? Думаю, что нет. Но он совершает нечто другое. Частично из-за некой потребности своего характера и частично, как я предположил, подвергнувшись влиянию нынешнего идеологического терроризма, он начинает плести паутину разрушительных фантазий вокруг фигуры Олдирна. У меня в голове засели две его фразы, по-моему, сказанные им относительно детективных романов и фильмов-боевиков: «здоровая трансформация подавляемых преступных наклонностей в фантазии» и «предохранительные клапаны». Сейчас вполне возможно, что придумывание воображаемых преступлений есть «здоровая трансформация» и все такое. Я не знаю. Но то, что сделал Нейв, представляло собой нечто иное: он начал обдумывать и представлять себе преступление против реального человека, которого он по-настоящему ненавидел. Вообразить, что это являлось предохранительным клапаном, – психологический дилетантизм. И настал момент, когда влечение перешло границы фантазии и стало мало-помалу воплощаться в реальность.

Именно это я имел в виду, когда говорил, что убийство в некотором смысле не являлось предумышленным. Даже когда появились послания, ситуация складывалась лишь таким образом, что фантазии угрожающе вышли из-под контроля. Я не знаю, когда Нейв обзавелся револьвером, но именно на это действие я бы указал, если бы мне пришлось определять момент, когда безумие возобладало. Он вооружался на случай всяких неожиданностей.

Однако, как я уже сказал, он не намеревался стрелять в Олдирна: револьвер служил для обороны. Его захватывала и неумолимо влекла вперед уникальная драматическая возможность, возможность противостоять Олдирну в истинном образе Возмездия и убить его в тот момент, когда он напрасно зовет на помощь. Мне кажется, он планировал зарезать Олдирна, так же, как зарезали Боуза, и оставить тело, чтобы его обнаружил Гамлет. Это была навязчивая фантазия, и можно сказать, что стечение обстоятельств окончательно лишило его разума. Но даже тогда все могло остаться чистой фантазией, а послания – невинной причудой, которой так и не нашли бы объяснения. Фатальной поворотной точкой стало появление железного креста.

И вот, почти прямо под рукой, над епископским креслом должен был стоять тяжелый железный крест. Какое жутко символическое и ритуальное значение приобрели бы его действия, если бы он смог схватить этот символ и вышибить мозги своей жертве! Так что он отказался от кинжала, который намеревался использовать, однако на крайний случай оставил револьвер.

Тогда почему его план не сработал? Зачем он стрелял? В идеале можно было бы найти ответ – и, соответственно, вплотную приблизиться к поимке преступника – на основании двух моментов, которые я упомянул: подслушанный разговор и шляпа, не принадлежавшая Счастливчику Хаттону. Короче говоря, мистер Эплби нашел шляпу в комнате лорда Олдирна и заключил, что это шляпа не его, поскольку по размеру была больше остальных шляп лорд-канцлера. Однако есть определенное условие, что чья-то новая шляпа будет по размеру больше, чем его же старая: если тот страдает от болезни Педжета.

Если Готт наслаждался странным поворотом, который принимал его рассказ, то он и виду не подал. Его голос звучал почти бесстрастно.

– Лорд Олдирн был смертельно болен. Однако откуда вдруг такие страсти вокруг обсуждения медицинских тонкостей диагностики между Нейвом и доктором Биддлом в разговоре, подслушанном в зале мной и мистером Эплби? Я припоминаю, что они говорили. Нейв сказал: «Явно локализованная форма. Леонтиаз костный». А доктор Биддл ответил: «Леонтиаз раскосый! Простая, генерализованная болезнь Педжета». И по поводу этого Нейв жутко разозлился. Почему? Ну, я не хочу и не могу вдаваться в медицинские тонкости. Скажем, было так. Нейв, по существу, говорил следующее: «В тот момент, когда я собирался нанести удар, я вдруг вспомнил полузабытую общую медпрактику. Я увидел, что хочу пробить патологически толстый и плотный череп, напоминающий слоновую кость. Поскольку я не мог рисковать, я отбросил крест и вместо этого выстрелил». А доктор Биддл, в сущности, ответил вот что: «Вы ошиблись. Череп, конечно, аномально толстый, но отнюдь не аномально плотный – скорее, наоборот». Другими словами, Нейв использовал револьвер и тем самым свел на нет предполагаемый эффект, поскольку, внезапно убедившись в смертельной болезни Олдирна, из-за недостатка знаний не смог поставить, так сказать, «молниеносный» диагноз. Он предполагал, что ударит по чему-то вроде бильярдного шара. На самом деле это было не так. Его удар вполне мог достичь цели. И эта ошибка уязвила его тщеславие. Доктор Биддл говорит мне, что если бы Нейв основательно не подзабыл общую медпрактику, он бы давным-давно определил недуг Олдирна по характерной сгорбленной походке и другим симптомам.

Именно вопрос о внезапном изменении плана является наиболее яркой отличительной чертой дела. Именно там преступник столкнулся с непредвиденным. И именно там он мог быть схвачен, так сказать, случайно, нежели по уликам и намекам, которые он добровольно предоставлял. Компетентный человек – проницательный судмедэксперт, – послушав профессиональные разговоры в зале, полагаю, мог бы сделать на основании этого далеко идущие выводы. В любом случае именно здесь становится очевидной вся причудливость и извращенность дела. Рассказывая о нем ради красивости и интриги, здесь вполне можно бы и закончить. Тем не менее существует еще один немаловажный фактор, который я должен разъяснить.

Даже с учетом всего этого в деле против Нейва существовала загвоздка, некая нестыковка. Мистер Эплби, как вы помните, в своем расследовании достиг определенного этапа, на котором он исключил возможность совершения преступления одним человеком. Анализируя события, связанные со смертью Олдирна, с точки зрения того, что было известно и доказано касательно передвижений людей, он выяснил, что никто не мог совершить всех действий один. У убийцы должен был быть сообщник. Был ли он у Нейва? Преступление, которое ему вменяется – воплощение своей фантазии в реальность, – не из тех преступных деяний, где можно ожидать наличие сговора. Тогда что же представляло собой истинное положение вещей? Нельзя было доказать, что Нейв не мог отправить любое из посланий. Нельзя было доказать, что он не мог убить Олдирна. Нельзя было доказать, что он не мог убить Боуза. Однако можно было убедительно доказать, что он не мог напасть на доктора Банни. В момент нападения Нейв разговаривал в зале с леди Элизабет, мистером Эплби и мной. Казалось бы, что логично в первую очередь искать вероятного сообщника Нейва. Но сообщника у него не было.

Рассмотрим взаимоотношения всех этих событий, на которые опирался мистер Эплби при использовании метода исключения. Послания явно согласуются между собой и связаны с убийством Олдирна. Вне всякого сомнения, отправлявший их субъект прямым образом замешан в этом убийстве. Затем возьмем смерть мистера Боуза. Ей существует лишь одно разумное объяснение: его убили потому, что он что-то знал о смерти Олдирна. Вот теперь мы подходим к нападению на доктора Банни.

Было ли это нападение наряду с другими событиями связано с убийством лорд-канцлера? По существующей версии выходит, что да. Нынче утром за завтраком мистер Клэй высказал предположение, что аппарат Банни, являющийся высокоточным диктофоном, может содержать некую улику или ниточку. С его помощью можно определить голос, пусть даже изощренно измененный, который продиктовал послание «Я не крикну: Гамлет, отомсти!». В связи с этим, предположительно, преступник всполошился и вскоре напал на доктора Банни с целью завладеть потенциально инкриминирующим его валиком. Эта версия подкрепляется тем фактом, что искомый валик, подписанный «Любопытное послание», действительно исчез. Однако остается вопрос, является ли это единственным возможным объяснением нападения на Банни, является ли это убедительным или даже вероятным объяснением. Зачем, к примеру, едва не убив человека, красть из его комнаты нечто, что вполне можно похитить без применения насилия? Для подобного похищения была масса времени между замечанием мистера Клэя за завтраком и тем моментом, когда Банни отправился к себе. Так вот, я считаю, что вполне доказуемо, что нападение на Банни не являлось ни делом рук убийцы, ни его сообщника. Оно относится к совершенно другому делу.