Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

Не слабее мужчин! Ну, насмешила!

Я и так отличалась мужской храбростью и упорством, пока это нравилось людям постарше. Но как только кончалась работа с Адой, снова становилась слабой женщиной и вовремя возвращалась домой, в то время как Габор упивался свободой. Где он только не побывал в последние месяцы, пока его отец слонялся по ярмарке невест, не пропуская ни одного шумного праздника в окрестностях замка. Габор был завсегдатаем тиров и вечеринок в Штирии, венгерских ресторанов, мужских пирушек в Линце, Урфаре и Сен-Валентине или же занимался чисто «джентльменскими делами». Только, умоляю, не спрашивайте меня, милые дамы, какими именно. Это не для нежных женских ушей. Короче говоря, каждый вечер у Габора находились неотложные дела, а для меня времени не оставалось. Я готова была выть от ярости.

Вне себя от гнева я поднялась по лестнице. Зачем я ходила на эти уроки верховой езды? Чтобы потом торчать в отеле и страдать? Я, не задумываясь, отдала бы год жизни за то, чтобы проникнуть в манящий, сверкающий мир, в котором жили мужчины.

Однако самое неприятное заключалось в том, что через шесть дней у Габора был день рождения. В субботу, 7 августа, ему исполнялось 20 лет, но ни единым словом он не обмолвился, что хотел бы видеть нас — Эрмину и меня — в числе своих гостей. Он устраивал, как было объявлено, большой праздник для «славной банды диких венгров». Ну, допустим, венгры — венграми, но он все-таки был моим женихом! И мне хотелось бывать повсюду, где был он! Я носила подаренное им обручальное кольцо. Я решила: если завтра он мне ничего не скажет, я заболею. По-настоящему заболею. Это не будет женской уловкой. И тогда прощайте имения в Рагузе, десять тысяч гульденов! Прощай, залог. Потом попробуйте вернуть мне все это!

Если завтра я не получу приглашения, я прекращаю эти дурацкие тренировки падений с лошади! И пусть ему будет стыдно перед всеми порядочными людьми!

На трясущихся ногах я вскарабкалась вверх по лестнице. В этот момент вниз спускалась Лизи, как всегда свеженькая и аппетитная, в ослепительно-белом фартуке. К моему величайшему удивлению, она остановилась и вдруг заговорила со мной. Мы всегда обменивались приветствиями, но никогда еще не говорили друг с другом. Я для нее — «милостивая госпожа», а Лизи для меня — прислуга, и личных отношений у нас не могло быть.

— Милостивая госпожа, — сказала Лизи, — мне надо кое о чем спросить вас. Я поспорила на все, что у меня есть, на все свои сбережения. Я так надеюсь, что вы не подведете!

Она так посмотрела на меня своими бирюзовыми глазами, будто от этого зависела вся ее жизнь.

— Да вы не бойтесь, — сразу же успокоила она, — я все сделаю, что могу, а теперь… я буду еще больше стараться…

В этот момент корсет так сдавил меня, что я не выдержала и упала на ступеньку, судорожно захватывая воздух.

Лизи тут же бросилась ко мне и, схватив под руки, помогла подняться.

— Вам лучше? — вскрикнула она. — Обождите. Я сейчас отведу вас в вашу комнату. Не дай Бог, случится что, аккурат перед таким событием!

— Спасибо, Лизи, — я схватилась за перила, — иди, не задерживайся… мне уже лучше…

— Нет-нет. Я не спешу, — она оглянулась по сторонам, нет ли кого-нибудь поблизости, и прошептала: — Сударыня, позвольте спросить вас. Как вы думаете, могу ли я научиться скакать на лошади? Как вы думаете, согласился бы молодой господин фон Бороши давать и мне уроки верховой езды? Если я очень попрошу? Очень-очень попрошу?

Она говорила это с такой настойчивостью, словно это было для нее невероятно важно.

Я уставилась на нее: какая странная идея для кухарки, которая печет торты! Неужели это всерьез?

— Вы понимаете меня? — прошептала Лизи. — Или я сказала полную чушь? Тогда простите.

— Нет-нет, это очень интересный вопрос. Можно научиться всему. Но верховая езда — настоящая мука. И рекомендовать тебе учиться этому я не могу. У меня все болит, все тело в синяках.

— В синяках? — повторила Лизи таким тоном, как будто не она только что спрашивала об уроках верховой езды. — Тогда пойдемте со мной в мою комнату. У меня есть для вас хорошая помада.

— Как! Ты приглашаешь меня в свою комнату? — удивленно воскликнула я. — В самом деле? Конечно, пойдем… с удовольствием.

Дело в том, что Лизи никогда и никого не впускала в свою комнату. Никто не переступал ее порога, даже моя тетушка. Лизи единственная во всем отеле держала свою комнату на замке. Туда запрещено было входить даже горничной. Лизи сама прибирала в своей комнате, и дядя Луи не противился.

— Это ее личное право, — комментировал он. — В своей комнате каждый волен делать все, что он хочет.

— Может, отдохнете малость, а то, неровен час, опять упадете, — Лизи протянула мне руку, желая помочь. Но в этом больше не было необходимости. Перспектива увидеть наконец эту овеянную тайной комнату сразу же окрылила меня. Я бросилась вверх по лестнице, по длинному, обшитому досками проходу, в мансарду, где еще никогда не бывала. Здесь располагалась часть комнат для прислуги. Мы остановились перед массивной дубовой дверью.

— Прошу вас, — ласково сказала Лизи и бесшумно открыла замок, давая мне возможность первой войти в ее святилище. Она сразу же закрыла дверь изнутри, сунула ключ в карман фартука и подошла к окну, чтобы затворить его. Я тем временем осматривалась по сторонам. Зрелище меня удивило.

Да, подумала я, прислуга так не живет. Но дама — тоже. Так кто же? Я не могла найти точного определения, но то, что увидела, привело меня в полный восторг.

У Лизи, оказывается, тоже был ковер. Точно такой же, как у меня. Только ее ковер не зеленый, как мой, а шоколадно-коричневый. С розовым бордюром. А на ковре лежала венская подушечка для ног, расшитая дорогим узором в мелкий горошек, какие увидишь разве что в спальнях знати.

Комната небольшая, но уютная и светлая, с окном, открывающимся наружу. А самое удивительное, что она элегантная, хотя и с налетом вульгарности. Такого я еще никогда не видела.

На шкафу были расставлены изображения святых вперемежку с дешевыми сувенирами, привезенными с курортов и разных поездок. В этих сувенирах было что-то пошловатое, но их полностью затмевал роскошный веер из страусиных перьев ярко-красного цвета, прикрепленный к стене. Я никак не могла прийти в себя от удивления: подобные вещицы можно было увидеть только в дорогих салонах. Даже у моей тетушки не было такого веера от Макарта. Лишь принцесса Валери держала в руках подобный веер — разумеется, с величайшим достоинством.

Ганс Макарт был знаменитым придворным художником, прибывшим в Вену шесть лет тому назад. Все, к чему ни прикасалась бы его рука, все его эскизы, его насыщенный колорит, его манера декорировать интерьеры, расшивать покрывала, драпировать гардины — все молниеносно становилось модным и, подобно пожару, распространялось по всей империи. Возьмем, к примеру, красный салон в нашем отеле. Но как такой веер оказался у кухарки Лизи?