Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер - Владимир Брюханов

Итак, у Франца-Фердинанда оказывались могущественные враги — и немцы, и венгры, которые стояли за сохранение собственных привилегий, не желая делиться ими со славянами. Но и славяне оказывались врагами эрцгерцога, причем самыми опасными и непримиримыми: среди массы славянских народностей Австро-Венгрии зрели идеи полной государственной самостоятельности — этим грезили и чехи, и поляки, и украинцы, и сербы. Последние опирались на собственное соседнее государство — Сербию, с 1903 года, как упоминалось, поднявшую знамя объединения всех юго-западных славян под эгидой сербов. Эта идея, как тоже повторяется, и обеспечила последующие потоки крови на Балканах, не иссякшие по сей день.

Аннексия Боснии и Герцеговины, провозглашенная в 1908 году, воздвигла стену ненависти, разделившую Сербию с Австро-Венгрией: «С момента аннексии между Сербией и Австрией лежал меч, и Австрия /…/ уже не могла вложить его в ножны».[558]

Могущественные враги у Франца-Фердинанда имелись и в самой Вене — начиная с самого императора и включая, что было самым важным, многократно упоминавшегося начальника Генерального штаба (с 1906 года) генерала Конрада фон Хётцендорфа. Этот последний придерживался простейшей стратегии: давить всех врагов империи силой, и притом начинать агрессию самим, не отдавая инициативу противнику.

Словом, в сложившемся конфликте войны и мира эрцгерцог и генерал Конрад стояли на классических позициях «голубя» и «ястреба».

Все это и вылилось в трагическую поездку эрцгерцога в Боснию и Герцеговину в июне 1914 года, во время которой был убит он сам, убита его жена, а в результате положен конец и идеям триализма, а через несколько лет — и самой Двуединой монархии.

Особо неудачным был выбор даты торжественной встречи эрцгерцога в Сараеве: «28 июня[559]1389 года на Коссовом поле турецкий султан Мурад I разгромил сербские войска, захватив в плен сербского князя Лазаря с сыном. С этого дня сербский народ подпал под многовековое владычество турок, и с этого же дня начинается история сербской ирриденты — борьбы за независимость сербского народа. Вечером после битвы некий Милош Обилич, воин сербской армии, прокравшись тайком в турецкий лагерь, предательски поразил кинжалом победителя, султана Мурада. Имя Обилича, умершего в ужасных пытках, сохранилось в сербских народных песнях и легендах, как имя национального героя, отомстившего за порабощение Сербии, и день св[ятого] Витта — Видован — падающий на 28 июня, стал днем национального траура и, вместе с тем, днем надежды на освобождение Сербии».[560]

Притом «нельзя было забывать, что в период 1910-14 годов в южно-славянских землях Двуединой монархии было произведено не менее 5 покушений на высших австро-венгерских сановников».[561]

Но «эрцгерцог не мог отказаться от поездки. Ему, официально признанному покровителю славянства, было неудобно избегать посещения этого края, где, как предполагалось, к нему должны были относиться с особой любовью, или скрываться от «обожающего» его народа за тройными шпалерами солдатских штыков. Отказ эрцгерцога в последнюю минуту от посещения маневров, возвещенных с большой помпой еще в марте месяце 1914 года, дал бы богатую пищу языкам. Сразу становились правдоподобными «измышления врагов», что австрийское владычество в Боснии-Герцеговине держится только на штыках, что население аннексированных провинций спит и во сне видит о присоединении «к братьям на той стороне Дуная» (Сербия), что все славянофильство эрцгерцога является казенной фикцией австрийской бюрократии, и на пустынных улицах Сараева эрцгерцога встретят не только гробовым молчанием, как встретили в 1910 году императора[562], но и кое-чем похуже. Надо было опровергнуть эту «клевету врагов» и надо было ехать хотя бы ради детей, чтобы поездкой продемонстрировать свое покровительство славянству и тем создать точку опоры для притязаний на будущую славянскую корону.

/…/ Мысль взять с собой жену и доставить ей возможность разделить, хотя бы в глухой провинции, весь этот внешний и полный блеска декорум, обычный при торжественных приемах царственных особ, и одновременно подчеркнуть перед правящими сферами и широкой общественностью ненормальность положения жены престолонаследника, а в будущем монарха, — была, очевидно, последним и, пожалуй главным мотивом, побудившим Франца-Фердинанда осуществить, вопреки всем предчувствиям и соображениям безопасности, принятое на богемских маневрах [еще в сентябре 1913 года] решение о поездке в Боснию.

А предчувствий и «знамений» было не мало. /…/ Эрцгерцог боялся покушений и всегда предвидел их, ибо эти покушения на него и подготовка к ним уже имели место. Он даже застраховал от покушения свою жизнь в страховых обществах Голландии, и страховая сумма, как выяснилось после убийства, достигала колоссальных размеров. Он знал, что масонские организации приговорили его, как главу воинствующей католической партии, к смерти, и даже читал этот свой смертный приговор: «Эрцгерцог не будет царствовать… Он умрет на ступенях трона». Франц-Фердинанд был убежден в том, что ему не придется править: «Я никогда не буду императором», — восклицал он в кругу своих приближенных. — «Что-то плохое случиться со мной, когда император будет на смертном одре». Отправляясь в путь, который, по его твердому убеждению, должен был окончиться для него трагически, он накануне отъезда «вручил себя милосердию бога». В дороге он не раз возвращался к своим мрачным предчувствиям и в каждой мелочи видел роковую примету».[563]

Теперь, когда мы знаем немного больше об этом мужественном и неглупом человеке, не бывшем, вопреки всему рассказанному, ни мистиком, ни фаталистом, а смело бросавшего вызов судьбе, мы по-иному можем расценить события 1903 года, когда и произошло появление таинственного Агента № 25.

Эрцгерцог Франц-Фердинанд, человек замкнутый, подозрительный и осторожный, был последним из тех, кто стал бы терпеть возле себя какую-либо личность, занимающуюся кражей документов с его рабочего стола. К тому же и невероятной смелости и хитрости потребовали бы попытки водить за нос такого человека. Так что мы исключаем, нравиться вам это или нет, всякую возможность пребывания русского агента в ближайшем окружении эрцгерцога.

Зато сам Франц-Фердинанд должен был живо воспринимать любую идею, с помощью которой можно было бы манипулировать информацией, достающейся его врагам.

Поэтому оригинальное изобретение агента, получившего со временем у русских номер 25 (будто бы у русских было и еще 24 подобных агента!), должно было очень прийтись эрцгерцогу по сердцу.

Мы не знаем, кто именно оказался инициатором создания Агента № 25. Всех участников этой многолетней мистификации было трое: сам эрцгерцог, Артур Гизль и полковник (в 1903 году — капитан) Альфред Редль.

Только эргцерцог мог быть единственным источником если не всех, то абсолютного большинства сведений, поставляемых к русским Агентом № 25.

Естественнее всего было бы и Редлю, продержавшемуся все это время на ключевых постах в разведке, взять на себя всю техническую роль Агента № 25 по переброске информации. Разумеется, то же мог бы делать и кто-либо другой из австрийских разведчиков, но мало кто имел стаж, подобный Редлю, да и совпадение смерти Редля с прекращением деятельности Агента № 25 чересчур красноречиво!

Артур Гизль, бывший начальником Эвиденцбюро в 1903 году, был, казалось бы, наименее значимой фигурой в этом трио. Но Франц-Фердинанд и Альфред Редль принадлежали к совершенно разным уровням служебной иерархии, и им, даже если они были лично знакомы, было вовсе непросто поддерживать постоянные отношения незаметно для окружающих. Они нуждались, поэтому, в надежном и квалифицированном посреднике, на роль которого идеально подходил Гизль, без труда имевший возможность встречаться и с тем, и с другим.

Гизль, к тому же, был и старше, и опытнее двоих остальных. К разведывательно-штабной службе Гизль приобщился еще в 1883 году — в двадцатишестилетнем возрасте; тогда Альфреду Редлю исполнилось лишь 19 лет, а в разведку последнего привлекли только в 1895 году.

Придворную же службу Гизль начал, напоминаем, в 1887 году, в тридцать лет сделавшись адъютантом эрцгерцога Рудольфа; в это время Францу-Фердинанду было только 24 года, а наследником престола он стал лишь в 1896 году.

Гизль изначально лучше, чем кто-либо другой, представлял себе реальные возможности и Редля, и эрцгерцога. Идея же вербовки влиятельного агента в стане противника зависла в воздухе, начиная с разоблачения подполковника Гримма в 1902 году. Вот Гизлю и мог принадлежать тогда весь замысел создания невероятно могущественного, всеведущего и неуязвимого виртуального агента, предложенного и подставленного русским.