Валентин Серов - Вера Смирнова-Ракитина

Действительно, эта «третья личность» скоро стала близким человеком Серова и до самой его неожиданной, преждевременной смерти была ему верным и преданным другом. Шестнадцатилетняя Валентина Семеновна очень скоро оказалась полностью под обаянием яркого, талантливого Серова. Огромная разница лет не пугала ее. Необычайная эрудиция, творческая одержимость, живой характер композитора импонировали ей гораздо больше, чем молодость ровесников. Она горячо полюбила Александра Николаевича, ревновала его, родила ему двоих детей (девочка умерла в раннем детстве), старалась по мере своих сил создать ему семью и условия для работы. Сама же она твердо держалась своих стремлений и принципов. Ее решение стать музыкантом, композитором и послужить своими знаниями народу никогда ею не менялось.

Дочь скромного московского часовщика, Валентина Семеновна с детства привыкла к труду и не особенно испугалась тех осложнений, которые принесла с собою семейная жизнь. В ней зрели воспитанные старшей сестрой — передовой, прогрессивной женщиной — идеи, свойственные молодежи шестидесятых годов. Эпоха, в которую она начинала свою сознательную жизнь, была сложной. Только что прошло так называемое «освобождение крестьян» — подачка, брошенная России деспотией. Свободолюбивые идеи, мечты о женской эмансипации, стремление идти в народ и помогать ему, развивать его, поднимать для новой жизни — все это волновало передовые слои общества и в первую очередь, конечно, молодежь. И это волнение, это обновление жизни дало неожиданные результаты. В среде российской таились неведомые и до сих пор глубоко скрытые силы, как будто бы именно для этого периода росли где-то в глубинах гении и подвижники, — такой невиданный взрыв дали общественные силы, такими неожиданными дарами осыпали они свою родину.

Во всех областях культурной жизни зрели и выходили на общественную арену таланты — среди художников вырастали будущие передвижники Крамской, Ге, Перов, Мясоедов, Саврасов, Маковский, Шишкин, Куинджи, Репин, Суриков. Музыкальная среда выдвинула Серова, Балакирева, Бородина, Мусоргского, Кюи, Римского-Корсакова, а немного позднее — Чайковского, Танеева, Глазунова. В науку пришли Менделеев, Бутлеров, Сеченов, Боткин, в литературу — Салтыков-Щедрин, Достоевский, Толстой, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Стасов и многие, многие другие.

Некоторые из этих деятелей были уже зрелыми людьми, иные еще только начинали пробовать свои силы, но все одинаково стремились вложить свой труд в общее дело. Никогда еще в истории русского общества не поднималось так много вопросов, близких всем передовым людям, никогда еще так остро не ставилась проблема «с кем ты?», никогда не появлялось столько произведений, требовавших обсуждения, оценки, продуманного отношения.

Вот в такой атмосфере жила и росла юная Валентина Семеновна Серова, в такой атмосфере зрели ее идеалы шестидесятницы, верно пронесенные ею через всю жизнь.

Первая зима совместного житья молодых Серовых проходила тихо, в правильных, размеренных занятиях. День у них начинался чрезвычайно оригинально: часов в девять, до чая, после первых утренних приветствий, они торжественно протанцовывали несколько туров мазурки, Такой способ начинать трудовой день продолжался всю зиму, и оба они считали, что эта ритмическая гимнастика оживляюще действует па них и настраивает с утра бодро, весело. Чаепитие, как много позже вспоминала Валентина Семеновна, тоже не отличалось особенной унылостью; иногда оно продолжалось довольно долго, если у Александра Николаевича появлялось настроение перечитывать отрывки из произведений излюбленных своих авторов: Гомера и Шекспира. Отогревшись мазуркой, чаем, беседой и чтением, Серов отправлялся сочинять свою «Рогнеду».

И на этот раз сюжет оперы был историческим. Рогнедой звали первую жену киевского князя Владимира, не согласившуюся креститься и оставшуюся язычницей. Либретто для Серова писал литератор Аверкиев.

Все утро и весь день из кабинета Серова доносится музыка. Коридор, разделяющий комнаты Александра Николаевича и Валентины Семеновны, так узок и так звукопроницаем, что она не рискует садиться за свой рояль и занимается тем, что переводит музыкальные статьи «для выработки стиля». От поры до времени раздаются тихие, мягкие шаги, и Серов зовет жену прослушать сочиненный отрывок. Он не может жить без близкого человека, который не служил бы ему постоянным «термометром, определяющим градусы музыкальной температуры в его произведениях». Пока что все это очень близко и очень радостно Валентине Семеновне, тем более что иногда вечерами вместо совместной поездки в театр Серов отправляется с визитом к кому-нибудь из знакомых, и тогда Валентина Семеновна на целый длинный вечер остается обладательницей рояля и может играть, играть и играть, наверстывая пропущенные дни. А когда возвращается Серов домой, перед сном опять музыка, и чаще всего это «Тангейзер» или «Тристан и Изольда» Вагнера, которым безмерно увлечен Серов.

А летом 1864 года первая совместная поездка за границу.

В Вене Серов знакомит жену с предметом своего увлечения — с великим Рихардом Вагнером. Вагнер проводит с Серовыми целый день, веселый и радостный для всех троих. Прекрасное отношение Вагнера к Александру Николаевичу не распространялось, однако, на творчество Серова. Немецкий композитор был так переполнен собой, своей музыкой, своими замыслами, что его хватило только на то, чтобы полистать партитуру «Юдифи» и, приветливо улыбаясь, заметить: «Ну, оркестровать-то вы умеете, я это знаю…»

В Карлсруэ Александр Николаевич повел жену к Листу. Он давно мечтал о встрече со своим старым и, казалось бы, искренним другом, отношения с которым поддерживались еще со времен первого приезда Листа в Россию. Уж он-то найдет время внимательно познакомиться с оперой, отметит ее новаторство, ее своеобразие. Лист ведь следит за всей мировой музыкой — не то что Вагнер, для которого мир ограничен немецкой музыкой, немецким эпосом.

По дороге, рассказывая жене о Листе, в сотый раз припоминая его слова, его выражения, его тонкость и доброжелательность, Серов вдруг оборвал фразу и побежал за седым господином большого роста, шедшим скорым шагом посреди улицы. Весь облик его выражал что-то величественное, царственное: на нем была длинная аббатская одежда. Это был Лист!

Встреча действительно оказалась нежной и трогательной. Но увы! К творчеству Серова Лист был еще менее внимателен, чем Вагнер. В тот день, когда Серовы явились к нему, он полистал партитуру, небрежно проиграл два первых действия «Юдифи» и заявил: