Война крыш - Леонид Словин

— Люди перестали жить по Торе! А ведь умирать будем!

Он повторял это по любому поводу много раз в день.

Собеседник, такой же старый курд, возразил:

— Может, наследники?

Тайманец удивился:

— Я тут десять лет! Ни разу не появлялись, ни брат, ни сестра…

— Какая сестра?! Я говорил о сестре?!

— А куда он уезжал каждый год?! — вмешался кто-то еще. — И дома не каждую ночь ночевал!

— Кто спорит? Чтоб нищий — и без денег!

— На деньги наследники всегда найдутся!..

С ним согласились.

Облезлый тайманец высказал свою версию:

— Это сделали не нищие, не конкуренты. Нищие, они никогда бы не пришли в дом — там бы, на Кикар Цион, где-нибудь во дворах и прибили!

Несколько человек беззвучно молились, раскачиваясь и опустив головы над молитвенниками.

У квартиры Амрана Коэна на площадке зажгли поминальные свечи — в плоских баночках со стеарином. Колеблющиеся светлячки напоминали об огоньке жизни, который может быть задут в любую секунду могущественным проведением…

В квартире убитого работали полицейские эксперты.

В подъезде уже появились четверо бородатых мужиков — в черных костюмах-тройках, шляпах, белых сорочках, служители иерусалимского погребального общества «Хевра Хадиша» — «Святое Общество». Главное похоронное бюро обеспечивало точное исполнение религиозного закона: ритуальное омовение, прощание в закрытом гробу, быстрые, в течение уже нескольких часов после смерти, бесплатные с соблюдением обряда похороны.

— Иначе нищего и хоронить не на что! Деньги-то откуда?!

— Можешь не сомневаться! Им хватит! — Седой уроженец Йемена дернул облезлым подбородком. — Амран стоял на Кикар Цион лет пятнадцать. Каждый день! Меньше ста долларов оттуда в день не приносят… И наследник появиться! И не один! Если деньги, конечно, не украли. Убийцы ведь тоже поживились!

Тело убитого все не выносили.

— Борька…

Балабан оглянулся — снизу, с первого израильского этажа в лестничный пролет высунулась Ленка, длинноногая, с гладкой прической, узкой талией, и хитро подмигнула. На ней было широкое лимонного цвета платье «до живота», обтянувшие зад блестящие «велосипедки» — тайцы и ниже спущенные» гармошкой» черные шерстяные чулки и высокие ботинки. Она не расставалась с тяжелыми ботинками и плотными чулками в любой зной. Одевалась и вела себя абсолютно независимо.

«Прям израильтянка…»

Она и в дом, где лежал убитый Амран Коэн, вошла с собакой — с керри-блю-терьером, тщательно причесанным, с курчавой копной черных, с голубым отливом волос над глазами. Израильтяне, в массе своей невероятно боявшиеся собак, пугливо озирались.

— На минутку…

Она поманила Балабана рукой.

— Ты чего?

Ленка считалась его хаверой, хотя они только вовсю целовались, едва оказывались вдвоем — в темном подъезде, в сквере. Несколько раз ему удавалось просунуть пылающую ладонь под коротко обрубленные джинсы, где впрочем, оказались тесные плавки. Ленка извивалась змеей, гнулась, льнула, стонала… Время от времени она разрешала ему поцеловать её цветную наколку — бабочку-махаон на изгибе груди. А на другой день могла пройти не здороваясь. Каждый вечер её приходилось завоевывать заново. На несколько ночных часов.

— Борька…

Она снова поманила его рукой.

Он как бы нехотя спустился. Тут было еще больше людей. Они пугливо оглядывались на собаку.

— Выйдем…

На Бар Йохай стояло несколько полицейских машин. Кто-то сказал, что ждут Яира Ицхаки — командующего Иерусалимской окружной полицией. Синие форменные куртки с шапочками на манер бейсбольных сновали из машин в подъезд и обратно. На галерее, тянувшейся вдоль здания, повсюду тоже виднелись люди. На всей Бар Йохай, у подъездов в основном, собрались возбужденные женщины. Взрослые мужчины были на работе. Старики стояли отдельно. Вдоль галерей с криками носились дети. На всех балконах висели десятки белых носков, детских маек, трусиков. Еще несколько недель назад по всей Бар Йохай точно так же висели бело-синие с шестиконечной звездой флажки в честь Дня Независимости. Стены домов, сложенные из обтесанных разномастных камней, в который раз напоминали восточные сладости в меду. Их продавали в России. Назывались они смешно… «Гозинаки!» На мусорных ящиках — каждый величиной с десантный катер, с острым носом, люками и кольцом, как для швартовки, — важно восседали израильские — со скошенной мордой и примятым носом — бродячие кошки…

Палило нещадно. На солнцепеке было не меньше сорока.

— Я сейчас… — Она нагнулась, демонстрируя обтянутый жаркими тайцами, или «велосипедками», зад, подтянула чулки.

«Сама напрашивается… — подумал Балабан. — Давно следовало её трахнуть…» В принципе для этого были все условия: два его сожителя и он работали в разные смены. Сегодня оба пришли с ночной — спали, а у него была пересменка. «На следующей неделе, когда обоих не будет…»

— Насчет вечера сегодня… — Ленка разогнулась. Нарочно, чтобы позлить старух у домов, обняла его за талию. — Не забыл?

С заходом солнца наступал светлый иудейский праздник Лаг ба-Омер. По преданию, во время оно в этот день прекратилась эпидемия, унесшая множество тысяч жизней. Праздник отмечали кострами и пением. что-то наподобие православного Ивана Купалы.

— Нет, конечно.

Ленка передвинула руку ему на живот, он напряг пресс. Каждое движение нежного пальчика больно отдавалось у него внизу. Керри-блю-терьер на ходу терся о ногу. Они остановились у детского скверика. Экскаваторы, машины были залиты обжигающими лучами, сейчас тут не было ни души.

— Здесь постоим!

— Ну чего? — спросил он недовольно.

Она подтянула ему на шее золотую цепочку-ладанку сглаз против порчи. Ладанка подтянулась под горло.

— Ваша работа?

— Ты о чем?

Она дернула плечом в сторону дома, из которого они вышли.

— Об Амране-нищем!

— Сдурела?!

— Да ладно! Не маленькая.

— Больше делать нечего, как нищего прибить…

— Не доверяешь? — Она пренебрежительно прищурилась. — Ладно. Бай! Мне еще в лавку. Мать заказала еще постного масла купить.

Она не обернулась, пошла между домами.

Бар Йохай была третьей из концентрических окружностей, опоясывавших склон. Вершина приходилась на перекресток Йаков Пат. Подъем был крутой: перепад между улицами составлял метров пятьдесят. Впереди была лестница. Борька пошел следом. На Йаков Пат можно встретить знакомых пацанов, попить пивка. Он свистнул несильно:

— Ленка, погоди, вместе пойдем!

Она дернула собаку, рванувшуюся было с поводка к кошкам на мусорном танкере. Взглянула на подходившего Балабана.

— Тайманцы говорили, у нищего денег куры не клюют… — Ленка подождала, пока он приблизится. — И знаешь, что я подумала?

Они снова пошли рядом.

— Почем я знаю?

— Мы бы могли смотаться с тобой ненадолго…

— Ты о чем?

— Испания. «Восемь дней, двухразовое питание, 849 долларов. Экскурсия на русском языке…» Сама читала. Без портовой пошлины и чаевых. Чаевые можно вообще не давать. Перебьются.

— А матери что сказала бы?

— Выиграла в лото!

— И она поверила бы?

— А какие возражения? Мадрид, Севилья, Толедо… Мать любит, когда экскурсии с историческим уклоном.

— А какое агентство?

Она назвала.

Балабан вытер пот. Веснушчатое бледное лицо его загар не брал.

— Дерьмо…

— Можно найти другое. Честно говоря, я предпочла бы Канары, или Гавайи… Были бы деньги.

Ленка остановилась. Теперь они стояли близко друг к другу.

— Это вы, Борька! Кроме Вас некому!

— Ты в своем уме?!

— Я слышала, Вы говорили: «Нищий-миллионер…»

— Не помню!

— Ладно! Бай!

— Ленка!

Ленка вернулась, снова положила руку ему на плечо. Провела вверх по голове, убирая патлы. Борька оглянулся. Никого не было вокруг. Выжженная трава, неровный выщербленный камень. В галереях на первых этажах домов малыши гоняли на роликах… У мусорного ящика румын или араб, а может, свой брат — новый репатриант разглядывал выброшенные вещи…

— Значит, все-таки Вы! Я так и знала!

По воскресеньям — и в это тоже — на северо-западе Москвы, как, впрочем, и в Измайлове, Конькове, от метро «Пражская», «Юго-Западная» и других, с раннего утра шел поток людей с поклажей — тележками, колясками, огромными сумками, рюкзаками, мешками из прочного парашютного шелка. Это помимо тех, кто привез товары в багажниках собственных транспортных средств или такси. Из метро «Тушинская» мощный людской поток повалил уже в начале седьмого и тут же бурно устремился в сторону бывшего аэродрома Центрального аэроклуба имени В.П. Чкалова, места воздушных парадов в Дни авиации. Целью прибывших было огромное обихоженное легкими торговыми рядами, палатками, павильоном поле с выходом к каналу имени Москвы, где двести лет назад стоял лагерем «Тушинский Вор» Лжедмитрий II. Торговля начиналась от самого метро. Вдоль тротуара до ворот рынка непрерывной цепочкой стояли «штучницы», предлагавшие товары «с рук». Сигареты, дамские комбинации, бюстгальтеры, щенки, самопальные халаты… Платные активисты раздавали газеты, листовки экстремистских групп, рекламки несуществующих иностранных фирм, которые будто бы рвались из последних сил и все никак не могли набрать достаточное число дармоедов, чтобы тут же их облагодетельствовать. Фофанов, готовых дать согласие на совсем непыльную высокооплачиваемую работу для добрых дядей из-за рубежа, приглашали немедленно связаться по телефону и сообщить о себе данные. Продолжения это, как правило не имело. Сведения заносились в компьютер. Продавались… Их можно было включить в число опрошенных при фальсификации очередного опроса общественного мнения. Или, например в списки избирателей, которые будут поданы для регистрации очередного кандидата… В подземном переходе, у входа в рынок, людская река устремилась мило молодого инвалида чеченской войны, на секунду устыженная пристальным его взглядом и собственной очевидной заботой о материальном. Тут же, как обычно, развернули свои плакаты представители киевской комсомольской дивы Марии Христос — горластая дивчина и несколько здоровых хлопцев с Украины. Поднявшись наружу и втекая в ворота, толпа немедленно успокаивалась, сбиваясь в большое людское море, даря себе и друг другу, покупателям и продавцам новый ежедневный праздник, названный Большим Столичным Оптовым Рынком.