Княжий человек (СИ) - Билик Дмитрий Александрович

Однако я рассказал все без утайки, про спиритуса, Наталью, Ингу. А потом уже про дальнейшие наши твисты с Врановым, темной магией, нежитью и прочим.

— После убийства фамильяра ко мне надо было приходить, — прокомментировал мой рассказ воевода.

— Знал бы, как надо делать, так и поступил бы. А когда со мной Инга поговорила, то уже поздно было. От спиритуса и не осталось ничего. Какие доказательства? Слово одного рубежника против другого.

Воевода продолжал по своей традиции сурово смотреть на меня, но в то же время чуть заметно кивал. Будто бы даже соглашался с моими доводами. Разве при упоминании Инги скривился, как от зубной боли. Ого, они с моей замиренницей на ножах, что ли? Блин, а я хотел быть мягким и пушистым, и со всеми дружить. Тут же получается, что изначально уже занял одну из сторон. И не ту, которая сидела могучей задницей на троне перед гербом Новгородского княжества.

— Теперь вот доказательства есть, — закончил я. — Потому и пришел.

— Доказательства, — кивнул Илия. — Травница до самого князя дошла. Смотри, дескать, твой воевода что устроил, его ратники темной магией балуются. Теперь мне чухонца изловить нужно. И чем быстрее, тем лучше.

Я так и не понял, намеренно или нет Илия не произнес имени Вранового. С другой стороны, это как раз в русской традиции. Деньги есть — Иван Иваныч, денег нет — хромой чухонец. С глаз долой, из сердца вон.

— Прошлую хозяйку твоего хиста я знал, — продолжил воевода. — Очень мне помогала по разным вопросам. Так ее и звали — Спешница. Всем хорошо было. Я подле себя ее держал, тайну промысла хранил, она же подсказывала, когда нужно. После пятого рубца способность важную взяла. Могла сходу сказать, стоит человеку помогать или во вред ему пойдет. Бог знает, какой силой бы обладать начала, стань кощеем.

Воевода замолчал, глядя куда-то сквозь меня. А я не решался его прервать. К тому же, сам задумался над словами Илии. Потому что размышлял о пятом рубце, помнил, что говорил бес. Хист даст то, что тебе нужно больше всего.

А что хотел я? Да в сущности какие-то пустяки — просто перестать быть невезучим. Может даже наоборот, обратить минус в плюс. Немного удачи ведь никому не помешало бы? С другой стороны, невезение и сделало меня тем, кем я стал теперь.

Молчание в зале затянулось. И первым, как ни странно, его прервал Шеремет.

— Значит, присягнуть пришел? — наконец произнес воевода.

Я еле сдержался, чтобы не ответить что-нибудь дерзкое. Желательно в шутливой форме. Но моя, как мне показалось, нейтральная ремарка все же не удовлетворила воеводу.

— Сначала посмотреть. Я ведь вольный человек. И могу кому угодно присягнуть. Хоть Суомскому княжеству, хоть Тверскому. Так сказать, я открыт для предложений.

Другой бы назвал это самоубийством. Перед тобой целый кощей, а ты кто? Грязь из-под ногтей. Какой-то ивашка, которому еле спастись удалось. Да еще какой ценой? Как сказали бы в каком-нибудь хорошем фильме — ценой всего.

— Только в рубежный мир окунулся, а уже как заговорил, — недовольно произнес воевода. — Твоя предшественница поскромнее была.

— Может, потому и закончила не очень хорошо. Вы, Илия Никитич, не подумайте плохого. Я не такой уж дерзкий и резкий. Просто правда хочется знать, на что и зачем я подписываюсь. Условия, так сказать, вассальной клятвы.

— Условия простые, как и везде, — все же стал рассказывать воевода. — Живи спокойно, по совести, законы не нарушай. Если нужда будет, меч бери, да с щитом вставай. А взамен тебе защита от князя и его людей. Да, тяготу посильную каждый год плати.

— Тяготу? — не понял я.

— Как же это по-современному, — смутился воевода. — Налог. Да там и не деньги, так, мелочь. С ивашки пять монет серебром, с ведуна — тридцать, с кощея — сто. В первую седьмицу, как князю присягнешь. А потом ровно через год. Да разве то деньги? Но если и их нет, можешь службой отдать. Ратники у нас на жизнь не жалуются.

Я кивнул, славя всех богов, что не взял пятый рубец перед встречей с Илией. Потому что тридцать монет — это все, что у меня было. А пять ничего. Внушительно, конечно для меня, но не критично.

— Наверное, у вас и уголовный кодекс рубежников какой-то есть? — спросил я.

— Закон простой. Чужого не тронь, если не готов виру платить. Или вне закона объявят. Чужую нечисть не тронь. Опять же, иначе придется виру платить. Или вне закона объявят. Честного рубежника обидишь, тут даже порой и вира не поможет.

— Сразу вне закона объявят, — кивнул я. — Хорошо, когда правила просты и понятны. А что до нечисти, которая никому не принадлежит?

— Тут все на твое усмотрение. Ты ведь рубежник, потому считается, что выше всякой нечисти. Однако смотри, какой тонкий момент имеется. Если тебя на пустом месте какая нечисть обидит, то ты в праве ко мне прийти, пожаловаться. Однако ж, ежели сам в улей первым влезешь, то только на себя рассчитывай.

В принципе, я считал подобное положение дел вполне справедливым. Если бы рубежники вставали друг за друга за каждый беспредел над нечистью, последнюю бы давно перебили. А так, когда понимаешь, что в случае чего может ответка прилететь — десять раз подумаешь.

— Опять же, нечисть бывает разная, — продолжал просвещать меня воевода. — Есть та, с которой и разговора никакого нет. Ежели встретил, бей без лишней мысли. Те же верлиоки. Есть безучастная, с которой и мосты навести можно, а в другое время и подраться. Таких большинство — черти, русалки, бесы, болотники, водяные, огневики. Да дня не хватит, чтобы перечесть. А есть и вовсе дружелюбные…

— Как вэтте?

— Да. Правда, те чухонцы. Из наших — чудь, например. Они же все диковины куют, артефакты делают. Если их обидишь, то вся община нечисти встанет против тебя. А может кто из рубежников врагом назовется.

— А можно где-то со всем списком нечисти ознакомиться? Враждебной и не очень?

— Можно. В Подворье книга есть Толковая. Там все написано. Но то только для княжих людей.

Угу, намек понял. Не дурак.

— Год прослужишь без нареканий, можешь себя приспешника из чужан взять, — продолжал воевода. — Помощника по-другому. Однако опять же, человек должен быть правильный, не баламошка. Ежели сплохует, то тебе ответ за него держать. Двадцать пять лет отслужит, право на хист будет иметь.

— Только через год? — протянул я, понимая, что план с Костяном провалился.

— То немного. У черниговцев три года, у тверских и вовсе пять лет. Новгородцы, мы то бишь, после войны сильно пострадали, через это и послабления такие пошли. Хотя, если проявишь себя исключительным образом, то воевода или даже сам князь дозволение на приспешника раньше срока могут выдать.

— Это каким же образом проявлю?

— Да разным, — пожал плечами воевода. — К примеру, порой бывает, что ратников не хватает и собираются все рубежники на защиту земель. Да не хмурься, то не война, как в былые времена. А, к примеру, зверь какой забредет, который здесь ходить не должен. Или нечисть опасная. Каждый рубежник по зову воеводы явиться обязан. Конечно, совсем слабых ивашек одно-двух рубцовых не берут. Кто посильнее, является.

При этом он так пристально поглядел на меня, что я стушевался. Ну да, забыл надеть амулет и теперь кощей рассматривал четыре рубца. И взгляд его был любопытный. Понимаю, прошло всего-ничего, а почти до ведуна добрался. Явно не просиживая все время на заднице, а помогая честному (и не очень) люду. Как сказал бы сам воевода.

— А с чужанами что? Как мы с ними вообще дружим? — спросил я.

— Никак не дружим. Они сами по себе, мы сами. Если рубежник какой чужанина без причины убьет или покалечит, то меры будут приняты. Какие — уже на разумение воеводы или князя.

Он помолчал, явно вспоминая, что еще сказать.

— Если путешествовать соберешься, то когда в новое место прибудешь, надо местному воеводе представиться. Это не закон, скорее правила хорошего тона. Но то только про наши земли. Ежели в чужих, то уже обязательство. Вижу, парень ты пусть и необстрелянный, но с понятием. Со стержнем даже, — сказал он задумчиво. Глаза его почти горели, будто рентгеном насквозь просвечивал. — А я в этом немного разбираюсь.