У рояля - Жан Эшноз

Набравшись решимости, Макс подошел. Пес опять уставился на него, впрочем, не проявляя агрессивности. Он не зарычал и не показал даже кончики клыков, казалось, что его добродушие было сопоставимо с его размерами. Интересно, для чего держат таких собак? Женщина тоже слегка удивленно следила за приближением Макса, даже не поведя бровью и не сделав попытки достать из кармана аэрозоль с экстрактом жгучего перца.

— Пожалуйста, не пугайтесь, — с неловкой поспешностью пробормотал Макс, — я только на минуту. Я давно встречаю вас в нашем квартале.

— И правда, — улыбнулась она.

Отлично, подумал Макс, она заметила меня, это уже кое-что.

— Я просто хотел узнать, кто вы. — Однако смелый ты парень.

Она снова улыбнулась.

— Я живу здесь, в доме номер пятьдесят пять, и, как видите, выгуливаю свою собаку (а я живу в пятьдесят девятом, быстро прикинул Макс). Обычно ее выгуливают дети (ай, сказал себе Макс), но сегодня их нет. — Пауза и снова улыбка. Самое время заканчивать, иначе ты будешь выглядеть глупо. Поскольку Макс ни в коем случае не хотел выглядеть глупо, он слегка поклонился и изобразил на лице самую любезную улыбку, на какую был способен.

— Ну что ж, — сказал он, — желаю вам приятного вечера.

Проходя через двор, он снова заметил свет в окнах Алис, но решил не заходить к ней. После концерта он часто поднимался к ней, чтобы рассказать, как прошло выступление, и расспросить, как она провела день и все такое, но сегодня нет, это невозможно, он не удержится и обязательно расскажет ей о том, что случилось, и выставит себя в смешном свете, а кроме того, он слишком взволнован. Он вернулся в студию, естественно, налил себе еще один, последний стакан, открыл крышку рояля и сразу же закрыл ее, рассеянно перелистал газету и, наконец, улегся: долго думал о женщине с собакой, мельком вспомнил Розу, так, вот и снотворное — спокойной ночи.

8

В последующие дни Макс встречал женщину с собакой непривычно часто — гораздо чаще, чем все последние годы. Теперь, после той краткой вечерней встречи, приходилось раскланиваться и обмениваться улыбками, раз уж они вели себя так любезно во время знакомства. Улыбки эти, однако, были разного свойства. Так, однажды вечером, когда она выглядела еще более элегантной, чем обычно, причем до такой степени элегантной, что стало ясно: она идет на вечеринку и, скорее всего, не одна, — здесь уместно поинтересоваться, не почувствовал ли Макс укол ревности, ведь в историях такого рода она не заставляет себя долго ждать, — она улыбнулась ему весело и почти дружески, а может быть, всего лишь снисходительно. Улыбка эта, казалось, продолжала сиять даже тогда, когда женщина повернулась к нему спиной, так что Макс сначала почувствовал себя смешным, а потом польщенным, а потом снова смешным оттого, что это ему так польстило.

В другой раз незадолго до полудня он издалека заметил, как она на другом конце улицы идет ему навстречу в спортивном костюме для бега. Хотя это и был костюм от Эрмеса, но все-таки это был спортивный костюм. Перед собой она катила металлическую тележку из супермаркета. Правда, на тележке значилась марка магазина «Конран», но, как ни крути, все-таки это была тележка. В то утро женщина была накрашена меньше, чем обычно, не так аккуратно причесана и казалась менее горделивой и неприступной. Она возвращалась домой после похода по магазинам, и, должно быть, ей было не очень-то приятно, что ее застали в таком виде, так как ее едва заметная улыбка показалась Максу гораздо более сдержанной.

В другой раз он увидел ее у дома № 55 в тот момент, когда она под дождем парковала свою машину, маленькую черную «ауди», пытаясь втиснуть ее, как отметил Макс, в пространство, где места для нее явно было маловато. Повернувшись к заднему стеклу и, видимо, поглощенная сложным маневром, она послала Максу заговорщическую улыбку, одну из тех улыбок, которые заставляют вас с понимающим видом возводить глаза к небу и призывают в свидетели этих маленьких сложностей жизни. Такие улыбки кажутся особенно выразительными, если идет дождь и очертания губ размываются водяными потоками, струящимися по чуть запотевшему стеклу. Макс, у которого своей машины не было, до этого дня и не подозревал, что она есть у незнакомки, и тут же запомнил ее номер. Во всех упомянутых случаях собака ни разу не появлялась, и каждый раз Макс прилагал все усилия, стараясь вести себя как можно учтивее и отвечать на улыбки любезно, но сдержанно, беря на полтона ниже, чем хотелось бы. Словом, он вел себя как настоящий джентльмен, и ему не грозило сойти за бог знает кого.

В день, отмеченный заговорщической улыбкой, Макс ожидал визита Паризи. В первый раз импресарио решил зайти к нему домой, чтобы самому проконтролировать состояние исполнителя перед записью концерта на телевидении. Престижный оркестр, известные солисты, избранная публика по приглашениям, и, несмотря на то, что концерт собирались показывать по образовательному каналу в записи поздно вечером, его намеревалась пустить в прямой эфир одна из студий «Радио Франс». Хотя Паризи, явившийся в тот день в темном костюме, предназначенном впитать и скрыть следы обильного потения, и утверждал, что хочет сам убедиться в наличии партитур и уладить кое-какие технические вопросы, настоящей его целью было проследить за тем, чтобы Макс, по своему обыкновению начавший нервничать за несколько дней до концерта, не расслабился сверх меры перед самым выступлением. Как правило, Паризи поручал надзор за Максом своему помощнику, но на этот раз дело было слишком важным, чтобы полагаться на одного Берни. Макс выглядел совершенно рассеянным, стараясь найти соответствие между цифрами номерного знака «ауди» и порядковых номеров тактов в партитуре.

— Мне кажется, вы хотите пить, — сказал Макс, — я принесу что-нибудь?

— Послушайте, — начал Паризи, — хочу вам сразу сказать, я бы предпочел, чтобы вы…

— Не беспокойтесь, — перебил его Макс, — никакого алкоголя. Не знаю, что это со мной сегодня, но мне даже как-то и не хочется. Может быть, кофе?

— С удовольствием, — ответил Паризи.

По внутреннему телефону Макс попросил Алис сварить кофе и пригласил ее присоединиться к ним. Затем, зевнув, захлопнул партитуру и плюхнулся на диван.

— Все в порядке? — встревожился Паризи. — Не слишком волнуетесь?

— Как ни странно, нет, — ответил Макс, — телевидение — это совсем не то, что концерт в зале.

— К тому же трансляция будет непрямой, — напомнил Паризи, — вам не о чем беспокоиться. Если даже что-то будет не так, мы всегда сможем переписать пассаж-другой.

— Да, да, — сказал Макс, поднявшись и бросив хмурый взгляд в окно студии.

На улице, благодаря объединенным усилиям ветра и дождя, было пустынно. Никого и ничего достойного упоминания, если не считать того, что цены на рулоны линолеума, разложенные на тротуаре, по-прежнему снижены на 25 %; зеленый неон креста на аптеке мигал как обычно, а в соседней лавочке, торгующей старьем, все, как всегда, было по 10 франков. Появилась Алис с подносом в руках.

Младше Макса на два года и почти такая же высокая, но более худая, с такими же, как у него, тронутыми сединой волосами, немного неловкая и почти не накрашенная, с одной простой золотой цепочкой на шее, Алис была одета в скрадывающий фигуру светло-серый костюм, очень легкий и очень свободный. Поставив поднос на стул возле дивана, она с улыбкой подошла к Паризи, который при ее появлении вскочил с кресла и, прежде чем выпрямиться, деревянно поклонился. Казалось, Алис произвела на него настолько сильное впечатление, что, как только она к нему обратилась, он, не отрывая от нее серьезного взгляда, сразу же стал запинаться и потеть больше обычного. Макс, не привыкший к тому, чтобы Алис вызывала подобную реакцию у мужчин, с удивлением смотрел на импресарио, одновременно забавляясь смущением последнего. Когда Паризи, немного овладев собой, натужно сострил, Алис немедленно залилась смехом. Как многие не слишком красивые женщины, она использовала почти любой повод для веселья, так что смеялась она, может быть, слишком часто, хотя ее смех звучал хрипло, как крик ярости или страдания, словно он причинял ей боль, как будто с его помощью она старалась избавиться от чего-то внутри себя.

Однако Паризи, казалось, вовсе не шокировал смех Алис, чего не скажешь о Максе, который его терпеть не мог и тщательно избегал произносить в ее присутствии что-то хоть сколько-нибудь забавное, хотя нечто совершенно не смешное с таким же успехом могло заставить ее рассмеяться, и при попытке заставить ее умолкнуть она могла, благодаря обратной реакции, неудержимо и исступленно расхохотаться. Как бы то ни было, Макс решил прояснить ситуацию.

— Итак, — сказал он, — позвольте представить вам мою сестру. Кажется, вы не знакомы.

9