Катрин Денев. Красавица навсегда - Плахов Андрей Степанович

Действие фильма протекало в оккупированной Франции и охватывало драматические судьбы двух сестер, одна из которых олицетворяла «порок», а вторая – «добродетель». Старшая становилась любовницей эсэсовца, младшую (ее-то и играла Катрин Денев) гестапо разлучало с мужем и увозило в женский концлагерь – своеобразный бордель для нацистской верхушки. Страдания добродетели живописались с дотошной подробностью, при этом режиссер ни на минуту не забывал о том, что они, страдания, должны выглядеть красиво. Девушек, одетых в белоснежные хитоны, мучители заставляли стоять в холодной воде, подвешивали за руки – их изможденные тела создавали на экране эффектные композиции. Все в фильме подчинялось законам мертворожденной симметрии, сквозившей и в изобразительном решении, и в расстановке моральных акцентов.

«Порок и добродетель» остался на глубокой периферии художественной жизни 60-х годов. Своим демонстративным и вычурным эстетизмом Вадим полностью отгородил себя от какой бы то ни было трактовки исторических реалий, а ведь он мог хотя бы намеком поведать об атмосфере последних месяцев оккупации, о том процессе разложения и кризиса, который претерпел нацизм во Франции после заговора генералов 1944 года. Поразительно, насколько Вадим оказался глух к собственным ранним впечатлениям, ведь он, будучи подростком, жил на франко-швейцарской границе и помогал переправлять через нее беженцев-антифашистов…

Поколение Вадима вошло в жизнь под сильным влиянием экзистенциализма. И он, и Денев много времени провели в знаменитых богемных кафе Сен-Жермен-де-Пре – обители экзистенциалистских идей. Но эти идеи в «Пороке и добродетели» отразились почти пародийно. Сценарий был написан Вадимом при участии прозаика Роже Вайана с использованием мотивов маркиза де Сада (героиню Денев не зря звали Жюстиной). Пройдет не так уж много времени – и интерес к этим мотивам опять возродится, так же как к использованной Вадимом музыке Вагнера. Сюжет де Сада будет прямо перенесен Пьером Паоло Пазолини в эпоху Второй мировой войны («Сало, или 120 дней Содома») и косвенно – Лилианой Кавани в «Ночном портье», вагнеровские литавры загремят в поздних фильмах Висконти и в «Апокалипсисе наших дней» Копполы. Вадим, как не раз бывало в его биографии, формально предвосхитил будущие открытия, и это лишнее свидетельство его выдающегося нюха. Но сам «Порок и добродетель» убог и как экзистенциальная притча, и как психоаналитический этюд, и как историческая мелодрама.

А что означала эта картина для занятых в ней артистов? Она не принесла лавров ни опытным Анни Жирардо и Роберу Оссейну, ни начинающей Катрин Денев. Ее роль была особенно выморочной. «Нечувствительная и невозмутимая» – так определял характер своей героини Вадим. «Я не уверена, что этот единственный фильм, сделанный нами вместе, был особенно убедителен», – комментирует спустя годы одну из первых своих больших ролей актриса. Не убедил он и критику, которая единодушно утверждала: и на сей раз Вадиму не удалось зажечь новую звезду.

Вадим считает, что Катрин не простила ему и эту обиду – первый неудачный опыт. Якобы она спустя годы даже написала ему об этом в письме («Это в характере Катрин – хранить в тайне обиду в течение четверти века»). Публично, однако, Денев вспоминает о работе у Вадима с юмором. Хотя, судя по всему, начинающая актриса уже тогда чутьем поняла бесперспективность их сотрудничества. Этим на самом деле и объяснялся окончательный разрыв, не заставивший себя ждать. Для Вадима он означал необходимость поисков новой пассии, которую он очень скоро нашел в лице американки Джейн Фонды.

Главная ошибка Вадима состояла в том, что он назойливо подгонял всех исполнительниц под столь памятный ему типаж Брижит Бардо и не умел открыть их собственную индивидуальность, хотя интуитивно ее предугадывал. Снятый им фантастический комикс «Барбарелла» предвосхитил скорый ренессанс этого жанра и стал культовым даже для американцев. Но в эротической кукле-роботе Барбарелле, которую сыграла Джейн Фонда, столь же трудно оценить ее развившийся впоследствии талант, как угадать в пресной добродетели Жюстине будущий облик Катрин Денев. И если все же Фонда заявляет нечто обещающее, о Денев этого вовсе не скажешь. Причина в том, как преподносит Вадим своих звезд: обе выглядят клонами Бардо, лишенными, однако, ее витальности.

Режиссера словно преследовал образ его первой Галатеи, и потому даже прическа Денев в «Пороке и добродетели» напоминает знаменитую «бабетту», которую старательно копировали девушки всех стран в эпоху триумфа Бардо. Подобный эксперимент отводил Катрин Денев место в ряду многих безликих подражательниц, живущих тенью чужой славы.

Справедливости ради – дабы не упрекать одного режиссера – отметим, что актерская техника Денев в этом фильме выглядит вполне беспомощной. Ни одна эмоция не отражается на ее лице без натуги, а само загримированное лицо кажется старше, грубее, чем в действительности, и напрочь лишено той магии, которой актриса очаровывала впоследствии. «Порок и добродетель», – констатирует Франсуаза Гербер, – мог означать для Катрин как начало творческого пути, так и конец его. Еще один такой фильм – и ее карьера бы тихо завершилась…».

На этой опасной развилке биографического сюжета принято вводить новый персонаж, олицетворяющий судьбу. Для Катрин Денев он воплотился в фигуре режиссера Жака Деми. Это подтверждает и сама актриса: «В то время мне нравилось сниматься, но целиком это не удовлетворяло меня… Я словно еще находилась в коконе – ждала, спала. Пока не встретила Жака Деми, который очень многому меня научил, обогатил. Тогда все приобрело другой смысл. Не знаю, что бы было иначе».

Но случай идет в руки тем, кто как минимум готов к судьбоносной встрече. Катрин Денев была готова, а экран в свою очередь нуждался в такой актрисе, как она – не столь агрессивной и не столь откровенно чувственной, как Брижит Бардо, Жанна Моро или даже Симона Синьоре.

Денев, бесспорно, повезло: она пришла в кинематограф, уже расшатанный накатами Новой Волны и жаждущий вобрать в себя свежие имена и лица. Но и сама актриса была подготовлена к взлету: она оказалась прилежной и умной ученицей (хотя никогда не училась в актерских школах); ей не вскружили голову первые скромные успехи. Сниматься у Вадима – подобная возможность могла бы польстить в ту пору любой молодой актрисе. Но она оказалась достаточно трезвой, чтобы признать неудачу. И не сложила руки. Денев взяла у «парижского Пигмалиона» лучшее – незаурядную энергию Вадима и готовность работать, если надо, все начиная заново. Но уже без Вадима.

Кстати, по поводу ставшей общим местом метафоры. Катрин решительно заявила: «Вадим не стал моим Пигмалионом по той простой причине, что таковой мне не был нужен». Зато она никогда не пренебрегала учебой у мастеров своего дела прямо на съемочной площадке.

Снимаясь в фильме «Любимец женщин» вместе с Мелом Феррером, присматривалась к американскому стилю актерской игры. У Анни Жирардо училась точности самоанализа, у Даниель Дарье – изяществу пластического рисунка роли.

Даже ее первые, еще дилетантские опыты в кино не были, как выяснилось, бесполезными. Иначе чем объяснить, что Жак Деми, увидев того же «Любимца женщин», оценил возможности юной Денев и решил попробовать на главную роль в задуманном им музыкальном фильме «Шербурские зонтики»?

«Это было непросто, – подчеркивает актриса, – но я никогда не бегала в поисках работы. Мои шансы сами меня находили».

Сами? Позволим в этом все же усомниться.

Независимость, столь рано проявившаяся в Катрин Денев, – вот ключ к ее легенде. Ключ, без которого ни красота, ни талант, ни трудолюбие, ни счастливое стечение обстоятельств не объяснили бы ее актерский феномен. Она не связывала себя накрепко ни с одним творческим направлением. Она сама выбирала режиссеров и вверяла им на время съемок свою судьбу, не боясь ошибок и отвечая за них. Вера в того, с кем предстоит работать, – условие для нее обязательное.

Решающее значение Денев придает не тому, насколько эффектно выписана ее роль, а сценарию будущей картины в целом. Из множества поступающих предложений, писем, заявок на стол актрисы попадают лишь немногие. Предварительный отбор осуществляет ее секретарь, а уж они понимают друг друга с полуслова. Еще бы: секретарь у Катрин – ее родная сестра Сильви, та самая, с которой играли в детстве на бульваре Мюра…