Заковали сердце в лед - Кирилл Казанцев

На носилках лежала прикрытая пледом Галина Федоровна. Лицо ее казалось присыпанным мукой, таким оно было бледным, глаза закрыты, седые волосы рассыпались по клеенчатым носилкам.

– Мама! – вырвалось у Андрея. Он подбежал и схватил холодеющую ладонь.

– Сынок, – приоткрыла отяжелевшие веки мать и попыталась приподнять голову. – Ты уж извини меня, что я так вот… Главное, что тебя оттуда дождалась. – Она покосилась на медиков, боясь, что они догадаются, откуда больная дождалась сына. – Боялась, уже никогда не увижу. – Мать дышала неровно, судорожно, ее пальцы сжали ладонь сына, но силы в них почти не чувствовалось.

– Вам не стоит разговаривать, – строго напомнила молодая врачиха.

– Слушай, что тебе доктор говорит, – слегка сжал пальцы матери Порубов.

Спрашивать, что с ней случилось, он не стал. И так было ясно – очередной приступ, после которого она могла и не оправиться.

– Сделайте что-нибудь, прошу вас, – проговорил Андрей, глядя молодой женщине в глаза.

– Все что могли, мы уже сделали. В больницу ее надо, – прозвучало в ответ. – Вы ее сын, как я поняла? – В глазах врача читалась недосказанность, она явно хотела потом переговорить с Андреем наедине, без больной, и новость была бы неутешительной.

Да Порубов и сам знал правду: матери осталось недолго на этом свете, если… конечно, не сделать за границей дорогостоящую операцию.

На узкой лестнице было трудно разворачиваться с носилками, на каждой площадке приходилось передавать их через перила. Он помогал водителю и практиканту-медбрату. Мать казалась вообще невесомой, словно какая-то часть ее естества уже улетучилась. Но при этом ему было приятно, что он хоть что-то может для нее сейчас сделать.

– Мама, осторожней. Я сейчас тебя подниму, – приговаривал Андрей. – Так, хорошо, а теперь, мужики, аккуратней.

Уже на улице он сбросил куртку и прикрыл ею мать от дождя, понимая, что толку от этого практически не будет, до «Скорой помощи» оставалось каких-то десять метров. Но ему хотелось сделать хоть что-то для нее.

– Мама, все будет хорошо, вот и доктор говорит… – Андрей попытался вложить в эти простые, банальные слова как можно больше тепла и надежды, и, кажется, ему это удалось. Или же мать почувствовала настроение сына и решила его подбодрить.

Она улыбнулась бескровными губами, и носилки исчезли в машине. Врач раскрыла кофр и стала торопливо готовить к работе кардиограф.

– Мы за вами поедем, – бросил ей Андрей.

Дверца «Скорой помощи» шумно закрылась, затарахтел мотор. Порубов уже сидел рядом с Покровским, руки у него тряслись.

– Ну, как? Совсем плохо? Ты уж извини, что мы тебя задержали, – тихо проговорил Юрик.

– Все будет хорошо, – стиснув зубы, ответил Порубов, и эти слова прозвучали как обещание самому себе.

Столько времени он мечтал о том, как вернется, как поест приготовленное матерью, как она будет сидеть, глядя на него и украдкой смахивая набежавшую слезу. Это и случилось. Но почему судьба дала им так мало времени? За что такая кара?

«Скорая помощь», переваливаясь на выкрошившихся в асфальте выбоинах, двинулась к улице. «Тойота» катила следом. Порубов нервно потянулся за сигаретами, но в кармане оказалась пустая пачка.

– Мои в бардачке возьми, – тут же подсказал Ботан, уверенно ведя автомобиль и держась в «кильватере».

А Андрей мысленно повторял себе: «Все будет хорошо. Я спасу тебя, мама. Чего бы это мне ни стоило».

Он еще не до конца понимал, как поможет, но знал, что сумеет. Нет в этой жизни безвыходных ситуаций. Главное – иметь цель и стремиться к ней, все остальное придет.

Андрей плохо помнил, как доехали до больницы, находившейся на окраине города, ему еще что-то говорил Юра, но он не слышал его, не понимал слов.

– Ты езжай домой, дальше я сам. Ты и так помог. – Крепко пожав руку друга, Порубов бросился вслед за каталкой, на которую уже переложили Галину Федоровну.

Санитары торопливо затолкали каталку в широко открытые стеклянные двери приемного покоя, и колесики мелко застучали на стыках керамических плиток пола. Мать Андрея уже не открывала глаза, не отвечала, когда он ее спрашивал. Черты ее лица заострились, веки мелко дрожали.

Андрея просто отстранили перед двустворчатой дверью реанимационного бокса:

– Вам туда нельзя.

Две половинки дверного полотна с кругами матового стекла качнулись и сошлись за каталкой. Врач «Скорой помощи» посмотрела на Андрея и пожелала ему с матерью удачи. Сказано это было очень искренне, потому и хотелось поверить.

Порубов нервно заходил по гулкому коридору, укоряя себя, что не приехал сегодня раньше, будто бы это могло что-то изменить. Мать оставалась у него единственным близким человеком на земле, а он не мог ей сейчас ничем помочь. Все было в руках врачей, находившихся за дверью реанимационного бокса.

Почувствовав, что изводит себя почем зря, Андрей сел на подоконник и стал смотреть на матовое стекло в двери бокса, за которым слегка просматривались движущиеся тени, слышались голоса, то тревожные, то деловито-спокойные, но слов он разобрать не мог.

Выскочила в коридор и куда-то побежала медсестра. Андрей бросился за ней следом, будто она была здесь главной и могла что-то подсказать.

– Как там она? – Порубов пытался на ходу заглянуть медсестре в лицо, но видел только испуганные его безумным взглядом глаза над марлевой маской.

– Мы делаем все возможное, – прозвучало в ответ малоутешительное. – Ждите.

Андрей вернулся и вновь сел на широкий подоконник. Хотелось курить, но он боялся отойти даже на секунду, пропустить решающий момент.

Та же медсестра уже катила в реанимационный бокс какой-то мудреный аппарат на высокой тележке. Когда она проходила через дверь, Порубов попытался заглянуть, но увидел лишь выложенную кафелем стену и ряд умывальников, в которых отливал яркий свет бестеневой лампы.

Даже находясь на зоне, Андрей никогда не обращался к Богу, не просил Его о чем-либо, все свои проблемы он привык решать сам и делал это успешно. Никому еще не позволил взять над собой верх, поступить против совести. Ни блатным, ни администрации, хотя соблазнительных предложений хватало. Но Андрюха точно знал, что нельзя поступаться совестью. Продашь, пожертвуешь маленький ее кусок, и все, пропал – остальное заберут задаром, и станешь ты никем, и имя твое станет «никак».

Ощущая свое полное бессилие, он принялся молиться. Нет, Андрей не знал ни одной молитвы и все слова придумывал сам, на ходу. Просил сохранить жизнь его матери и дать ему фарт помочь ей. Было бы надо, он распластался бы крестом прямо здесь, в коридоре, принялся бы бить головой в пол, но он буквально ощущал, что Всевышний слышит его и так, без показного…

Минуло два мучительных часа ожидания. Наконец двустворчатая дверь распахнулась, задребезжала поблескивающая металлом каталка. Галина Федоровна лежала прикрытая простыней до подбородка.

– Мама… – проговорил Андрей, поняв, что самый страшный вариант отсрочен и у него появился шанс.

– Она не слышит вас. Наркоз еще действует, – объяснила медсестра. – Мы отвезем ее в реанимационную палату, туда посетителям нельзя, – предупредила она.

– Никак нельзя?

– Никак.

Каталка удалялась. Андрей стоял, не зная, что ему сейчас делать. Из бокса вышел уставший реаниматолог – высокий немолодой мужчина в операционных бахилах. Он сорвал с лица повязку, сунул ее в карман, понимающе глянул на Андрея и предложил:

– Пошли покурим, а заодно и поговорим. Есть о чем.

– Пошли, – согласился Андрей.

За окном уже занимался рассвет. Врач сидел в кабинете, размешивая в большой чашке растворимый кофе, в пепельнице набралось уже шесть окурков. Сам Андрей от кофе отказался. Ему казалось, что ему сейчас ни пить, ни есть уже не надо. Организм мобилизовал силы, он мог сейчас и горы свернуть, было бы куда приложить силы, лишь бы толк от этого был.

– …на этот раз мне удалось возобновить биение и потом красиво восстановить ритм сердца, – спокойно говорил реаниматолог. – Но в следующий раз этого может и не случиться.

– Доктор, только честно, сколько ей осталось, если не сделать операцию? – Андрей почувствовал холодок в душе от собственных слов. – Мне это нужно точно знать. Должен же быть шанс. Все для этого сделаю.

Врач отхлебнул кофе, взглянул на потолок, будто там был написан ответ, и сказал:

– Полгода, и это оптимистический вариант. Но из них месяца четыре придутся на больницу. Такие операции могут сделать у нас только в Москве и Питере. Но бюджетная очередь на них… – присвистнул реаниматолог. – На годы вперед расписано. Нам на область даже не каждый год место в ней выделяют. А таких больных у нас двадцать пять человек. Вот в Европе за деньги – можно.

– Мать говорила, операция сорок тысяч евро стоит? – уточнил Порубов.